Живой Дали

Я вскочил в поезд и отправился в Париж.

Дали жил в отеле "Морис" на улице Риволи.

- Послушайте, Дали, - сказал я художнику, когда мы сидели за столиком в баре отеля, - эта история наделала слишком много шуму. Боюсь, журналисты окончательно испортят вам репутацию. Самое лучшее - отказаться от заказа.

- А как быть с деньгами, которые я уже получил? - спросил Дали.

- Можете оставить их себе.

Дали сразу же написал письмо, которое я отвез в Рим. Дело замяли, и я вернулся к обычному ритму жизни, переполненному кинозвездами и целлулоидной пленкой.

Время от времени мне попадались статьи в газетах, так или иначе связанные с Дали. Как-то он пригласил меня погостить в Милан, но я отказался. Вскоре Сальвадор Дали и его загнутые кверху усы совершенно вылетели у меня из головы. Но однажды мне позвонили из Лондона: умер Корда. Кинематографическая империя, созданная одним из лучших продюсеров первой половин XX века, рухнула. Это означало, что подошла к концу и моя жизнь в Риме. Я потерял не только работу, но и одного из ближайших друзей.

- Король умер! - телеграфировал Дали из Нью-Йорка, из отеля "Сент-Реджис", роскошной гостиницы, в которой он любил останавливаться. - Боже, храни Короля!

Он предложил мне приехать в Нью-Йорк и стать его импресарио. Ничего подобного я не планировал в то время. Кинокомпания Александра Корда имела около двадцати филиалов, и мне нужно было все ликвидировать. Я заполнял необходимые бумаги, оплачивал счета, распускал служащих. Кошмар! Вдобавок ко всему выяснилось, что Корда имел отношение к МІ-5, английскому эквиваленту ЦРУ, и потому ему пожалован дворянский титул.

Итальянское правительство теперь смотрело на меня с подозрением. Я служил в армии, был связан с семьей Черчиллей и работал на "подозрительного" Корда. Каждая бумажка, имевшая несчастье попасть в руки итальянскому чиновнику, перепроверялась по двенадцать раз и только потом подписывалась.

"Когда вы приедете?" - регулярно телеграфировал мне Дали.

"Скоро", - отвечал я.

Однако прошло четыре года, прежде чем мы снова встретились.

* * *

- Капитан! Капитан!

Я поднял глаза от пивной кружки и заметил Дали. Широким шагом художник входил в бар "Кинг Коул", где деловые люди в строгих костюмах обычно вели переговоры за бокалами мартини. Он был в черном пальто на кашемировой подкладке, в руке держал неизменную трость с серебряным наконечником, а его свеженавощенные усы, удлиненные на пятнадцать сантиметров, стояли под прямым углом. Он выглядел как павлин, по ошибке попавший к пингвинам. Его сопровождало столько удивленных взглядов и вытянутых шей, будто он только что приземлился на летающей тарелке.

- Наконец-то вы приехали, Капитан! Дали ждал вас так долго! У нас столько работы!

Шел 1960 год. Повторю, я не видел Дали четыре года.

Бар находился в нью-йоркском отеле "Сент-Реджис", и этот отель заслуживает более подробного описания. Он был построен лордом Астором незадолго до того, как тот потерял жену на проклятом "Титанике". С течением лет "Сент-Реджис" покрылся патиной (с особым удовольствием упомяну многочисленные мраморные украшения, подсвеченные специальными лампами) и, несмотря на некоторую обветшалость, сумел сохранить элегантность.

В те годы роскошные интерьеры "Сент-Реджиса" были для меня не самыми подходящими. После неудачи с одним фильмом в Риме на моем счету оставалось не больше тысячи долларов. У меня не было ни работы, ни жилья, к тому же я задолжал огромные суммы лучшим ресторанам мира. Тем не менее настроение у меня было на высоте, и я наконец согласился прилететь к Дали в Нью-Йорк.

- Итак, Сальвадор, что вы задумали? - спросил я и облокотился на погруженную в полумрак барную стойку. Над нами переливалась красным реклама от Максфилда Парриша.

- Кое-что очень важное, Капитан! - ответил Дали, многозначительно выкатив глаза. Он приблизил ко мне свое лицо: - Дали нужна правая рука! Дали нужен военный советник!

- Но зачем художнику военный советник? - удивился я.

- Чтобы вести психологическую войну в мире искусства!

"Боже мой, - пришла в голову мысль, - о чем говорит этот человек?"

В годы войны, будучи офицером британской армии, я научился пропаганде. Идея захвата противника с помощью психологической атаки была мне близка. Однако я ничего не знал об искусстве, не мог отличить фресковую живопись от станковой и совершенно не был знаком с механизмами, действующими в среде художников. "Сотбис" был для меня в ту пору шикарным рестораном, где я еще ни разу не бывал. И даже с учетом наших предыдущих встреч я не имел ни малейшего представления ни о карьере Дали, ни о его личности. Да, безусловно, он обаятельный человек, но по силам ли мне работать с ним? К тому же его трудно понять, особенно когда он говорит как сейчас, загадками.

- Дали, что вы имеете в виду?

- Проекты, Капитан. Большие и маленькие проекты! Новые проекты для Дали! Новые вложения! Новые кампании! Новые журналисты и фотографы! То, что сделает Дали еще более знаменитым!

Я понял, в чем его цель. Уже более двадцати лет Дали добивался, и с большим успехом, пространства для себя в Соединенных Штатах. Он выторговывал роль художника-провокатора, самого скандального, какого только можно найти в Нью-Йорке. (После окончания Второй мировой войны он любил приезжать сюда каждую зиму.)

У него и в самом деле неплохо получалось осуществлять задуманное. Только одними названиями своих картин - например, "Великий мастурбатор" - он разрушал общепринятые нормы. А создав полотно "Христос святого Хуана де ла Крус", на котором взгляд зрителя упирается в макушку Христа, он исказил жанр религиозной живописи.

Однажды Дали разбил витрину дорогого магазина "Бонвит Теллер" только потому, что ему не понравилось, как за стеклом был размещен макет ванной комнаты, обитой мехом. На прием к мэру Парижа он пришел с батоном хлеба длиной в двадцать метров. Он обожал шокировать публику на разнообразных вечерах - к примеру, вкатываясь туда в прозрачном шаре, который называл "овосипед".

Во время торжественного открытия одной из станций метрополитена Дали отпаривал ноги в тазу с молоком. На костюмированный праздник он заявился в наряде, вознесенном ввысь над его головой на шесть метров.

Один раз он решил произносить речь в скафандре и чуть не задохнулся. С тех пор он не любил каски!

Его странная живопись и еще более странные выходки вызывали наибольший резонанс именно в Америке. Ни в родной Испании, ни в Европе провокационные штучки не производили подобного впечатления. Здесь же имя Дали мелькало в газетах не реже, чем имена кинозвезд.

Его искусство часто расхваливали критики всех мастей: за парадоксальность политических взглядов, за следование учению Фрейда - у каждого была своя изюминка. Живописные полотна Дали, составленные из точек и сфер, вызывали восхищение еще и потому, что многим виделось в них отражение научного прогресса, от распада атома до открытия ДНК.

В 1936 году Дали оформил обложку журнала "Тайм"; в 1942 году его книга "Дневник одного гения" получила единодушное одобрение со стороны прессы и была расценена как "великолепная"; у него проходили выставки в Музее современного искусства и лучших галереях Нью-Йорка, плюс ко всему художника не обошли вниманием и коллекционеры. Самым жадным из них оказался промышленник из Кливленда Рейнольде Морзе.

Дали намеревался продолжать в том же духе. Однако к концу 1950-х его фантазия немного истощилась и не могла уже с той же интенсивностью порождать шокирующие кульбиты. Его все еще высокая популярность застопорилась в своем развитии, а слава о нем так и не прогремела по всему миру. В год он получал один-два заказа крупного формата, кроме этого оформлял танцевальные площадки и рисовал портреты. Дали не купался в золоте, по крайней мере, ему хотелось большего. Образ жизни, который он вел в Париже и в Испании, совершенно разорял его.