Воспоминания о Николае Шипилове (СИ)

Приезжая в Москву, я всегда старался встретиться с известным литературоведом и критиком Вадимом Валерьяновичем Кожиновым, с которым еще в 1980 году познакомился и общался мой отец. Я относился к Кожинову с огромным уважением. Позднее мне предстояло проработать с ним бок о бок, в одном отделе Института мировой литературы, около десяти лет. А в тот раз я твердо решил вывести на него Колю, тем более что Кожинов очень любил гитару, сам играл на ней и неплохо пел. Я позвонил Вадиму Валерьяновичу, передал привет от отца и как бы между прочим поинтересовался, следит ли он за Совещанием молодых писателей. «Особо не слежу, на нем вроде бы нет крупных открытий, кроме даровитого прозаика Шипилова из вашего Новосибирска», — ответил мне Кожинов. Я тут же рассказал Вадиму Валерьяновичу о своей дружбе с Николаем, а также о том, что он не только талантливый прозаик, но и очень интересный бард русского направления. «Я уверен, Вадим Валерьянович, что вам нужно его послушать», — сказал я Кожинову. «Позвоните мне завтра, договоримся о встрече», — ответил тот.

И вот мы с Николаем в знаменитой квартире Кожинова на Арбате. Коля немного волновался и был не совсем в голосе. Кожинов рассказал нам, что у него часто бывали самые разные поющие поэты. Вскоре перешли к Колиным песням. На старой, не лучшего качества гитаре Николай, как сейчас помню, успел исполнить восемь песен: «После бала», «По углам млеет мгла…», «Юных надежд моих конь…», «Пехотурушку» и еще несколько. Помню, я очень попросил Колю спеть «Черное число», почему-то думая, что Кожинову эта песня особенно понравится, но тот отказался, сославшись на подсаженное горло. Реакция Кожинова была, в общем, весьма положительной, но все же несколько неожиданной для меня. Он сказал примерно следующее: «Да, у вас очень сильные песни, вы хорошо играете и поете. Однако в целом ваша поэтическая и музыкальная интонация не выходит за пределы того, что создали Окуджава и Высоцкий. Хотя, конечно, ваши песни намного чище — они русские, глубоко национальные. Но есть такой бард Васин, у которого каждая песня — настоящий шедевр». Затем Кожинов взял гитару и сам спел две-три песни — насколько я помню, на стихи современных русских поэтов. Напоследок он пригласил Колю попеть для своих друзей, когда ему удастся это сделать. Кожинов куда-то спешил, и потому встреча получилась недолгой — около часа. Николай поблагодарил Кожинова, сказав, что для него честь — услышать от такого человека любое мнение. Однако, когда мы вышли, Коля признался, что несколько разочарован манерой поведения Кожинова: «Конечно, он очень умный и тонкий. Но все-таки слишком категоричный и с большим самомнением».

Через лет десять — двенадцать мы с Кожиновым вернулись к разговору о Шипилове и авторской песне. Как я убедился, Кожинов свои убеждения и оценки менял редко. Для него по-прежнему кумиром был бард Васин. Он поставил мне видеокассету студии Васина, где вместе с ним пели какие-то молодые люди. Помню, он также ставил васинскую песню на слова Передреева и был в восторге от его игры и пения. Но, хотя песенное творчество Васина было интересно и симпатично, я все же остался при глубоком убеждении, что шипиловские песни намного ярче и талантливее.

Летняя поездка по России

В начале июля 1984 года мы вместе с Колей небольшой компанией совершили «круиз» по сибирским городам — посетили Томск, Барнаул и Сростки, где проходили Шукшинские чтения. Помню, Николай восхищался речью Валентина Распутина, с горечью констатировавшего, что человеческая природа мало меняется к лучшему, несмотря на «тысячелетнюю власть религии и столетие новейшей философии». В Барнауле мы много общались с местными литераторами — Толей Кирилиным, Женей Гавриловым (теперь уже покойным). Состоялось Колино выступление на барнаульском телевидении. Кстати, там же, в Барнауле, была написана Колина песня «Возле звенит, летает комар…», а в купе поезда из Барнаула в Москву — ставшая знаменитой «Станция Куеда». Во время этой поездки я убедился, насколько популярно было творчество Николая в народе. Он все время потихоньку пел в купе, что-то сочинял. И вдруг однажды, когда наш поезд стоял в Барабинской степи, мы услышали в противоположном конце вагона гитарный перебор, и зазвучало: «Никого не пощадила эта осень…» Молодежная компания и не подозревала, что живой автор этой песни находится рядом, в нескольких шагах. Когда я сообщил об этом ребятам, они страшно обрадовались и, конечно, тут же явились посмотреть на Колю, послушать его песни. Сам же Николай в этой ситуации был скромен, спокоен и абсолютно естествен.

Июль 1984 года в Москве был богат интересными встречами и событиями. Одно из них — наша совместная поездка в Троице-Сергиеву лавру, где Николай впервые в жизни встретился с православным старцем — отцом Кириллом. Нас сопровождал тогда еще неофит, подвизающийся около церкви, а ныне настоятель Сретенского мужского монастыря и духовник президента Георгий Шевкунов. Коля знал его давно — по-видимому, через Анну Горбову, свою хорошую знакомую, — в ее большой квартире у метро Новокузнецкая перебывал чуть ли не весь московский бомонд. Наш путь в лавру сопровождался бурными спорами о религии, о духе и творческой свободе. Однако Николай вел себя тихо, сдержанно — видимо, внутренне готовясь к встрече со старцем. Помню, когда все мы беседовали с отцом Кириллом Павловым, Коля стоял вытянувшись в струнку, как часовой у Мавзолея. Чувствовалось, что православие очень влечет его, но принять строгие церковные каноны он пока не готов. Тем не менее встреча со старцем произвела на него очень сильное впечатление, и он долго молчал на обратной дороге в электричке.

Еще мне запомнилась очень интересная поездка вместе с Колей в подмосковный город Старая Купавна, где жила моя знакомая Сусанна Петровна, пожилая женщина, обладавшая даром ясновидения и при этом почти слепая. В ее квартире нашли себе приют несколько десятков бездомных кошек, но — удивительно — не было никакого запаха. Когда Коля спел несколько военных песен, Сусанна Петровна так растрогалась, что заплакала. «Вы ведь прошли войну?» — спросила она его. «Да нет, что вы. Мне 37 лет», — смутился Коля. Тогда она стала страстно убеждать Николая, что он обязательно должен петь как можно большему числу людей, потому что у него очень большой дар. Помню, что на Колю ее слова и сама она произвели сильное впечатление и в чем-то внутренне укрепили.

Концерты и выступления

Летом 1984 года в лесу под Новосибирском проходил фестиваль бардовской песни. Колю там встречали как корифея, и всем нам возле каждой палатки подносили выпить. А во время его выступления произошел памятный в бардовских кругах скандал с кагэбистами. Народу в лесу перед сценой собралось тысяч десять, Коля пел с огромным успехом, а на бис лихо исполнил «Самогонщицу», чем вызвал бурю восторга. Но едва отзвучали овации и Коля сошел со сцены, как его под белы рученьки потащили в кусты, на разборку, идеологические кураторы фестиваля. Где-то там, в лопухах и крапиве, комсомольско-гэбистская братия долго прорабатывала его: «Что вы себе позволяете?! У вас парторг мается похмельем! Вы умудрились опорочить и партийных работников, и советскую милицию, и деятелей культуры! Да вы понимаете, на что вы замахнулись?!» Помню, Коля потом был удручен и все повторял: «Ну, все, теперь они мне перекроют кислород».

Но кислород был перекрыт фестивалям КСП. После Колиной «Самогонщицы» все бардовские фестивали в Новосибирске были закрыты года на три.

Однако в самом городе выступать было можно. Я тогда работал психологом в психологической службе НЭТИ, самого большого вуза в городе. Здесь был сильный клуб самодеятельной песни, и сюда приезжали самые разные, в том числе и очень известные барды из Москвы. На моей памяти в НЭТИ давали концерты Юрий Кукин, Евгений Бачурин, Вадим Егоров, Вероника Долина. «Почему бы не организовать в НЭТИ выступление Шипилова?» — подумал я и связался с руководительницей этого клуба Еленой Родской. Через некоторое время общими усилиями концерт состоялся. Благодаря известному коллекционеру бардовской песни Борису Хабасу, записавшему этот концерт Николая, он сохранился для всех нас. Публика принимала Колю восторженно. Я наблюдал, как несколько человек, лично незнакомых с Шипиловым, но заочно относившихся к нему с предубеждением (сплетни делали дело), после концерта ушли полностью покоренными его песенной магией.