Разведка «под крышей». Из истории спецслужбы

В 20-е годы слова стали превращаться в дела. В 1820–1821 годах ко двору эмира прибыло русское посольство во главе с действительным статским советником А. Негри. В состав посольства входили не только крупные натуралисты того времени Э. Эвереман и X. Пандер, но и офицеры Генерального штаба.

Пока Негри заверял эмира Хайдара в желании России утвердить торговые связи, а натуралисты изучали земли «верхней Азии», военные собирали разведданные о территории, природных ресурсах, взаимоотношениях Бухары с соседними странами — Персией, Османской империей, Афганистаном, о судоходстве на Сырдарье и Амударье.

Однако, несмотря на, казалось бы, положительные итоги миссии Негри, на этом, по сути, отношения России и Бухары закончились. «Зашевелился» Петербург, только когда в 1840 году на Неву прибыло очередное бухарское посольство.

Первым пунктом посольства была просьба бухарцев ходатайствовать о защите Бухары от англичан, грозящих ей завоеванием.

Вторым пунктом: «просить содействия для обуздания хивинцев, которые постоянно грабят караваны, и ныне войдя в отношения с англичанами, начинают явно враждовать в Бухарин».

Теперь Россия пошла на торговые уступки бухарцам и решила направить научно-дипломатическую и военную экспедицию в Бухарский эмират.

Такова была в ту пору обстановка. И если подполковник Константин Бутенев был желанным гостем эмира Насруллы, то Прокофия Никифорова не особенно ждали и жаловали в Хиве. Однако это не смутило капитана. Прибыв в Хиву, он мужественно и смело отстаивал российские интересы. Заявил, что империя не позволит хивинцам собирать дань с казахов к северу от реки Эмбы, так как они являются российскими подданными. А также потребовал признания за Россией прав на восточный берег Каспийского моря. Хан ответа не дал, но обещал прислать в Оренбург своего посланника.

Были у Никифорова, разумеется, и «тайные» военные задачи. Об этом свидетельствуют документы.

9 января 1841 года Оренбургский генерал-губернатор Василий Перовский пишет военному министру в Петербург о том, что, несмотря на краткость пребывания своего в Хиве, «временный агент будет в состоянии собрать многия об этой стране сведения». И предлагает снабдить агента «заранее подробною программою вопросов».

Судя по всему, такую программу Перовский представил руководителю военного ведомства, который остался ею недоволен.

14 января 1841 года он отвечает Оренбургскому генерал-губернатору: «столь подробная розыскания о многоразличных предметах, затрудняя временного агента, не могут быть произведены с надлежащим успехом и точностью». И указывает Перовскому: «Его Величеству благоугодно, чтобы инструкция эта была сокращена… А агенту нашему вменено в обязанность собрать сколь можно подробный и точныя сведения о ханстве Хивинском в топографическом и военном отношения».

Вот что интересовало в первую очередь императора и военного министра. А поэтому итог миссии капитана Генерального штаба Никифорова следует оценивать не по дипломатическому результату, а по разведматериалам военного плана.

О том, что эту задачу Никифоров выполнил, можно судить по его письмам, отправленным из Хивы Якову Ханыкову 14 и 20 сентября 1841 года и генерал-адъютанту Василию Перовскому 2 октября 1841 года.

Затевалась новая экспедиция, и Никифоров знал об этом и давал весьма ценные советы, например по поводу маршрутов выдвижения. «Через Сыр-Дарью идти нельзя, если не иметь сильной опорной точки на реке Сыре».

Как человек сугубо военный, он рекомендует, что «для наказания Хивы достаточно три тысячи пехоты, тысячу удалых казаков и двенадцать орудий шести фунтовых, восемь горных единорогов и 12 конных единорогов. Для действующих войск операционный путь должно принять прежний, т. е. через Картамак. Сделанная в прошлом году съемка покажет места более удобныя для главного склада, как ровно места, где могут войска остановиться в ожидании снегов».

По ходу письма капитан Генерального штаба оценивает боевое состояние войска ханства. «Хивинцы сопротивляться не умеют; у них есть только дух грабежа, но нет духа воинственности. (Под духом грабежа, я разумею стремление получить добычу и желание насладиться и пользовать ею.) Войскам идти с полуторамесячным запасом, пехоту иметь на верблюдах, на каждого человека по одному верблюду, на каждого поместить и полуторамесячное продовольствие солдата».

Далее он расписывает походные порядки войск. «Первая колонна должна состоять из тысячи человек пехоты без всяких тяжестей, кроме, самых необходимых.

Вторая, боевая колонна, на переход должна бы иметь такую же сипу и запасы артиллерийские, понтонные, госпитальные и прочие. За несколько переходов от второй колонны может следовать первый вооруженный караван.

Такой же караван, но несколько сильнее прикрытый, мог бы следовать из Ново-Александровска, прочие караваны никакого прикрытия не требуют, кроме одного хозяйственного надзора».

Кроме того, Никифоров описывает состояние колодцев, грунта, советует, как компенсировать недостаток подножного корма, воды, дает точный расчет маршрута для войск, указывает пункты, через которые лучше двигаться, где удобнее форсировать реки, анализирует недостатки Ново-Александровского укрепления.

В послании генерал-губернатору Перовскому временный агент Никифоров больше внимания уделяет описанию взаимоотношений с ханом Хивинским.

«В первое свидание с Ханом его Высокое Степенство был очень ласков с агентами, особенно с поручиком Айтовым (один из членов экспедиции. — М.Б.), и изъявил полное удовольствие свое при получении подарков от Высочайшего Двора. Когда развернули перед Ханом сервиз и самовар, он не смог скрыть удивления».

Не ускользнул от внимания капитана тот факт, что подарки хан принимал с удовольствием, но на уступки идти не хотел.

«После нескольких дней свидания, миролюбивый и сговорчивый хан ни под каким видом не хотел уступать Эмбы и Иргиза». Однако Никифорову и Айтову удалось-таки убедить его «Высокое Степенство». Но ненадолго. Хан заболел на девять дней, а после выздоровления, «вновь стал требовать Эмбы и Иргиза». Переговорам, как жаловался Никифоров, «не было конца».

В итоге своей работы агент делает вполне закономерные выводы. «Нельзя надеяться на введение желаемого устройства и порядка в Киргизской степи, если не будут основаны в ней несколько точек, которыя выражали бы проявление силы и власти Российского правительства среди кочующих племен».

Идеи капитана Генерального штаба Прокофия Никифорова будут претворены в жизнь новым генерал-губернатором В. Обручевым. Он осознает, что ни обращения к султану, ни дипломатия, ни жестокость, ни военные экспедиции, посылаемые в хивинские земли, не в состоянии подчинить кочевые племена и навести порядок на приграничных к империи территориях.

Обручев начнет проводить эффективную политику выдвижения границ, иными словами, он разворачивает в степи строительство военных укреплений. Сначала в 1845 году на реке Тургае, названное Оренбургским, другое на реке Иргизе, которое получило наименование Уральское. Ново-Александровское укрепление было перенесено на полуостров Мангышлак и переименовано в Ново-Перовское.

Для укрепления левого фланга границы с Хивинским ханством в 1847 году начинается строительство крепости на реке Сырдарье, в урочище Раим. Эта крепость, расположенная в устье реки, служила и военно-морской базой для небольшой флотилии, созданной на Аральском море.

В 1848 году были возведены форты Карабутаг для сообщения Уральского укрепления с Оренбургской линией, и Косарал на Аральском море. Меры, предпринятые Обручевым, дали свои положительные результаты.

Однако, как мы уже сказали в начале главы, не только Никифоров отправился в Хиву, но и Бутенев — в Бухару.

Подполковник Константин Бутенев, в отличие от капитана Генерального штаба Никифорова, не был ни строевым, ни штабным офицером. Он являлся инженером, специалистом по горным делам, а точнее, по редким металлам, в частности, по золоту. В июле 1841 года его экспедиция добралась до Бухары. Эмир встретил посланцев радушно, а вскоре было принято решение приступить к горно-разведывательным работам.