В четыре утра

- Носовое развернуть! - командовал артиллерист. - Беглый вдогонку!

Задранный к тучам тонкий ствол пушки помчался по кругу.

Но выстрел, к которому Глинский уже приготовился, так и не последовал. Упругий, бьющий по всему организму пушечный удар словно разменялся на множество мелких ударов; казалось, они рассыпались по всей гавани, отражаясь от кораблей, от каменных причальных стенок и от самой воды.

Глинский забыл про падающий в море самолет. Всюду, в разных направлениях, летят огненные пунктиры, их лучами разбрасывает что-то вертящееся на воде. Это что-то гудит, как самолет, нет, как два самолета! Вода в гавани кипит, волны прыгают на корабельные борта, звонко плещут! Некоторые из нацеленных в небо прожекторных лучей стремительно падают, и черная вода начинает пылать серебром.

С линкора "Петропавловск" передают в большой мегафон: - Выключить прожектора! Вы нас слепите! Приказываю выключить прожектора!

Голос настолько громок, что кажется, будто командует сказочный великан. Прожектора гаснут, гавань резко погружается в непроглядную тьму.

- Гидроплан! - над ухом мичмана кричит артиллерист. - Ура! Мы подбили гидроплан! Держи, а то удерет тягой мотора!

Конечно же, гидроплан! Все следили за одним, подбитым, горящим в воздухе, и упустили второй. А тот храбро сел на воду посреди врагов и мчится к выходу в залив. Глинский понимал: надо его не упустить, надо действовать! Он закричал: - Слушай мою команду! . .

Но его не слушали, потому что командовали все. Вдруг на корме за надстройкой зататакал пулемет, дал короткую очередь. Ох, лучше бы не давал! Огненные пунктиры метнулись к "Гори-славе", весь воздух наполнился огненными разъяренными мухами.

- Фосфорные пули! - изумленно крикнул артиллерист, - не иначе, как фосфор!

Крикнул и тут же как-то странно охнул. Глинскому показалось, что он увидел, на одно мгновение увидел черный ворс шинельного сукна и в этот ворс впилась огненная стрела, а за ней еще одна. И тут артиллерист всей своей тяжестью рухнул на мичмана.

- Арсений Иванович! - закричал Глинский. В ответ стон и яростное ругательство сквозь стиснутые зубы. И триказ: - Командуйте же, черт вас побери! Огонь по гидроплану!

- Огонь по гидроплану! - отчаянно заорал и Глинский, выпрямляясь. Огонь!

И огонь снова хлестнул по "Гориславе", словно привлеченный этим криком. Капли огненного дождя стучали по щиту орудия, прилипали к железу и гасли постепенно.

- Почему пулемет молчит?! - страшным голосом закричал командир.

Глинский не сразу понял, что голос такой громкий и такой страшный от того, что Ведерников кричит в мегафон и стоит он совсем рядом. Снизу, из-под мостика, послышалась ругань комиссара.

- Ленту, сволочь, заело... - Дальнейшее потонуло в стукотне пулемета.

Глинский, вытянув шею, силился понять: куда стреляют? Куда надо стрелять? Увидел белую борозду пены, что-то черное, летящее по воде. Это черное пронеслось мимо к выходу из гавани, напоследок еще раз блеснуло огненным дождичком. А за ним, по той же пенистой дороге помчалось еще второе, такое же непонятное, совсем утонув в бурлящих бурунах...

"Это не гидроплан, это другое..." Мысль не успела оформиться до конца, потому что в центре гавани одновременно грохнули два страшных взрыва. Столб дыма и брызг взлетел над линкором "Андрей Первозванный". Этот столб был выше мачт. Он немного постоял, раскачиваясь, и с шумом рухнул. Где был второй взрыв, Глинский не приметил. Он с ужасом смотрел на раненый линкор. Мачты "Андрея", уже заметные на фоне предрассветного неба, обе разом покосились и начали медленно склоняться вперед.

-  "Память Азова", "Память Азова"! - повторял, как попугай, сигнальщик.

"Почему "Память Азова", когда гибнет "Андрей"?" - подумал Глинский, но машинально повернул голову. "Память Азова", построенный еще в конце прошлого века, стоял в самой глубине ковша. Этот корабль служил базой подводных лодок.

"Память Азова" тонет! - кричал сигнальщик.

Слух Глинского, притупленный было близким взрывом, снова начал фиксировать звуки. Шум, плеск, крик, и сквозь этот крик слышались удары. Снова пушечные выстрелы. Теперь их несло со стороны залива. Какой-то корабль с близкого расстояния расстреливал ночных разбойников. За волноломом гавани один за другим на воде вспыхнули два костра, а еще дальше, в стороне, догорал третий костер. А корабль-защитник бил и бил, зло, хлестко, и видны были желто-зелено-красные вспышки от орудий.

И вдруг стрельба прекратилась. Вообще все прекратилось. Ночное наваждение схлынуло. Лишь привычно мирно солидным басом загудел небольшой буксирчик. Он деловито, хоть и торопясь, наискось бежал через гавань к раненому "Андрею", своему старшему товарищу, бежал помогать. Ему откликнулся второй буксир-работяга, уже подваливший к борту подбитого броненосца.

Светало так быстро, что можно было видеть уже почти все вокруг, только еще неясно, размазанно. А за волноломом все еще полыхали три костра.

Дежурный корабль, эскадренный миноносец "Гавриил", стоял на якоре на внешнем рейде, перед входом в военную гавань. На миниатюрном, тесном мостике скопился весь командный состав. Отсюда казалось, что в гавани происходит великолепный праздник с фейерверком. Из-за черной стенки волнолома взлетали кверху огненные вспышки орудийных выстрелов, раскачивались, словно танцуя, голубые столбы прожекторов. Необузданное веселье шло и на небе. Выскакивали из-за облаков серебряные крестики, огненными букетиками рвалась шрапнель.

- Т ы посмотри, что происходит - вздыхал пожилой механик. Ему не хватило места наверху, и он стоял на трапе.

Молоденький спец, исполнявший обязанности вахтенного начальника, азартно кричал: - Вон, вон, глядите! . . Попали! . .

И если выяснялось, что английский аэроплан уцелел, разрыв пришелся близко, но не уничтожил машину, вахтенный начальник огорчался: - Ой, шляпы! Какие шляпы! Разве так стреляют?! Молодой командир миноносца, выбранный на эту ответственную должность матросами, наконец не выдержал.

- А ну, все посторонние, катитесь-ка вниз. Это вам не театр! Вниз, я приказываю!

Зрители неохотно повиновались. На мостике остались командир, комиссар и дежурный вахтенный начальник, да еще два сигнальщика по краям.

- Англичане сегодня с цепи сорвались, - проворчал комиссар. - Верно, им их начальство зафитилило за то, что три дня не летали.

Командир только пониже надвинул на глаза фуражку и поправил ремешок под подбородком, чтоб фуражку не сорвало случайным порывом ветра или взрывной волной.

Один из самолетов вывалился из общей стаи, стал уходить в сторону залива. За ним вдогонку качнулось несколько прожекторных лучей. Да, три снаряда лопнули в воздухе, но явно с недолетом.

- Английский аэроплан подбит! - служебным голосом доложил сигнальщик. Драпает к своим.

И словно в подтверждение, на одной из плоскостей двойных крыльев метнулось пламя и за машиной потянулся черный шлейф дыма.

- Со стороны Петрограда следует какая-то наша флотилия! - выкрикнул второй сигнальщик. Он стоял с другой стороны штурманской рубки.

- Что? - удивился командир. - Повторите: что вы видите?

- Со стороны Петрограда следует на помощь наша флотилия! - четко повторил молодой матрос. - Вижу бортовые огни: один, два, три... кажется, шесть...

- Чушь какая-то! - пожал плечами комиссар. - Там на ремонте наши миноносцы, это я знаю. Но какой смысл гнать их сюда ночью?

Командир прошел вперед, туда, где мостик образовывал маленький балкончик, навел в сторону Петрограда бинокль.

Со стороны Морского канала, оттуда, где заканчивались два бетонных мола, ограждающих канал, действительно приближалась какая-то флотилия небольших кораблей. Корабли несли бортовые отличительные огни: красный и зеленый. Шли они в четком кильватерном строю, огни то сливались вместе, то распадались на пунктирную линию, поэтому сосчитать, сколько идет кораблей, было трудно.

- Непонятная история, - удивленно сказал командир. - Я не могу определить класс судов.