Командир роты

Чудакова Валентина Васильевна

Командир роты

Валентина Васильевна Чудакова

Командир роты

Очередная сводка Совинформбюро сообщала, что на нашем участке фронта идут бои местного значения. В натуре это выглядело несколько пародийно. Бой не бой, а так - вроде бы игра в "кто кого перехитрит". Закрепившись на промежуточном рубеже, мы притворялись, что озабочены тем, как бы удержать только что отбитые у фашистов позиции. Не наш полк отбил - другой, который мы сменили осторожно после довольно длительной передышки в ближайшем тылу. Но фрицы этого, разумеется, не знали и думали, что мы выдохлись в боях и о дальнейшем наступлении и не помышляем. Мы охотно их поддерживали в этом выгодном для нас заблуждении и в траншее с наступлением темноты поднимали деловитую, почти незамаскированную возню: нарочито активно стучали наши кайла и большие саперные лопаты - укрепляемся, дескать. А на самом деле оборонительные работы шли ни шатко ни валко - лишь бы начальство не придиралось. Мешало наступательное настроение.

И фашисты хитрили: делали вид, что непременно намерены отбить свои прежние позиции, проходящие по гребню господствующих над местностью высот. То тут, то там наскакивали разведкой боем, но только для отвода глаз. Вот они-то и в самом деле выдохлись, наша разведка хорошо знала, что перед нами не было замены вражеских частей. И теперь противник под сурдинку и в самом деле по уши зарывался в землю, на новом необорудованном рубеже.

Короче говоря, соотношение сил было в нашу пользу. Фашисты прозевали момент. После наступления почти весь наш новый передний край заняли передохнувшие и хорошо пополненные полки, так что выбить нас отсюда черта лысого! Тем более что новая линия обороны сразу же была солидно эшелонирована в глубину: в несколько линий траншей. Передний край надежно подстраховали - пока мы тут "выясняем отношения" с противником, за нашими спинами отдыхают и окапываются те, которых мы только что сменили. Можно сказать, мы вели скрытную перегруппировку сил для предстоящего решительного наступления уже не на смоленской, а на белорусской земле. И погода была за нас - по-осеннему нелетная, и даже противная "рама-кочерга" не вылетала на свою ежедневную шпионскую службу. Шансов усыпить бдительность противника у нас было вполне достаточно.

Теперешний наш промежуточный рубеж немцы строили, конечно, не для нас, а для себя, и посему он выглядит внешне, как пародия на оборонительную линию. Все тут шиворот-навыворот и все наоборот: боевые амбразуры дзотов глядят в наши тылы, острия пулеметных площадок нацелены нам в грудь. Двери все тех же дзотов и жилых землянок - со стороны противника, и замаскировать их по-настоящему невозможно. Смешно сказать: "домой" ползком пробираемся. Мой смешливый связной Соловей каждый раз заклинает: "Избушка, избушка, встань ко мне задом!"

Неудобное наше теперешнее житье, неустроенное. Одним словом, неуютно: конец ноября, а все стрелковое оружие, в том числе и мои пулеметы, на открытых площадках, приспособленных наскоро. Сверху мокро и под ногами слякоть, солдаты мерзнут на вахте, как кочерыжки. А что делать? Капитально перестраивать все некогда, да и силы солдат приходится беречь для наступления. Но даже и не это, впрочем, меня сильно тревожит. Беспокоят новички - командиры взводов, все трое - мальчишки, еще пороху не нюхавшие. Без войны развоевались: "Мы им покажем!" Уж очень самоуверенны, а ведь первый бой, да еще в роли командира, - не шутка. Опять же - пополнение не все обстрелянное... Есть над чем призадуматься. Ну что ж? На то ты и командир роты!

Вдруг о самой себе ехидно подумалось: "Что ж ты не поплакалась в отделе кадров армии? Всучили бы какую-либо инвалидную команду, вот и была бы, как комендант Белогорской крепости: "А слышь ты, Василиса Егоровна, я был занят службой: солдатушек учил". Фу ты, даже и самой смешно.

И комбат у нас теперь другой, все одно к одному: только начала привыкать к комбату Бессарабу - бах, в артиллерию его забрали. Правда, Фома Фомич, занявший его место, у нас в батальоне не новичок - он был замом Бессараба - и, кажется, неплохой дядька, а все ж таки все надо начинать сначала. У каждого свой командирский стиль, собственный метод, свои требования. С Бессарабом на первых порах мне пришлось здорово сражаться за свое законное место в строю: не хотел женщину-командира! А с Фомой Фомичом у нас пока еще стычек не было, похоже - приглядывается пока исподтишка. Ну и пусть. Я свое дело знаю и ответственность на чужие плечи не перекладываю. Сама за все отвечу.

Комбат Фома Фомич вдруг созвал срочную командирскую летучку. Без предисловий заявил:

- Все, друзья мои. Шуточки окончены. Слушайте все сюда. Фашист только что подтянул свежие силы из проштрафившихся. Штрафникам в случае успеха самим Гитлером обещано полное прощение, награды и двухнедельный отпуск "нах фатерлянд". Понятно? Есть приказ все того же фюрера (чтоб ему околеть в одночасье!) во что бы то ни стало скинуть нас с высот и закрепиться на теперешних наших позициях, с дальним прицелом на весну. Ясно? Ближайшая задача такова...

Сразу же после летучки я решила собрать отдельно своих командиров взводов для последнего наставления, для детального разговора. На совещание пригласила старшину роты Нецветаева, писаря Ивана Ивановича и даже болтливого Соловья на сей раз не выставила на улицу - пусть слушает. Ему тоже полезно.

- Однако. - Старшина неодобрительно покачал головой, взглянув на свои трофейные часы-штамповку. - Молодежь наша заставляет себя ждать. Не дело.

- Копуши! - охотно подтвердил Соловей. - Ведь сказано: одна нога там - другая здесь.

- Прифранчаются небось, - уточнил писарь, глядя на меня с лукавой улыбкой. - Как-никак, а вы у нас барышня что надо.

- Барышня! - фыркнул Соловей, неодобрительно покосившись на Ивана Ивановича. А я вдруг неудержимо расхохоталась.

- С чего это вы? - удивился старшина.

- Да так, Василий Иванович. Кое-что вспомнила.

А вспомнилась мне первая и действительно смешная встреча с юными взводными.

Нас только что вывели из боя, в котором мы пулеметной ротой командовали на пару со старшиной Нецветаевым, без единого командира взвода: один за другим они выбыли из строя.

Я сидела в жарко натопленной землянке в одном исподнем, которое мне временно одолжил комбат Бессараб из собственных скудных запасов. Мое обмундирование и белье, промокшие в бою до нитки, исходя паром, медленно просыхали над печуркой, на трофейном кабеле. Соловей, борясь со сном, клевал носом, сидя на нарах. Вот тут они и появились. Все трое. Прямо из тылового пехотного училища. В новехонькой офицерской форме с иголочки, в скрипучих ремнях, с парчовыми парадными погонами на узких мальчишеских плечах. Очень внешне похожие друг на друга. Пресерьезные. Поздоровались не по-уставному (выправку-то казать перед кем? Подумаешь, солдатишко невзрачный да девчонка полураздетая).

Я вежливо пригласила:

- Прошу садиться. Давайте знакомиться.

Все трое разом пожали плечами, переглянулись и уселись рядком на скамейке у входа, строптиво вздернув еще не нуждающиеся в бритве подбородки. Соловей, повернувшись к ним спиной, беззвучно хихикал, бродяга. Прошло пять минут в полном молчании, и я не без ехидства осведомилась:

- И долго мы так намерены сидеть, товарищи офицеры?

- А вам что, места жалко? - огрызнулся один из них.

- Не места, а времени! - уточнила я уже вполне серьезно.

- Мы ждем командира роты. Нам сказали, что это его ка-пэ, запальчиво возразил один из них.

- Ах вон оно что!.. Соловей, давай наконец амуницию! Вон молодые люди и за начальство не принимают...

- А сами-то они чего стоят, желторотые, необстрелянные, - вполголоса заворчал Соловей, но гости все-таки услыхали. Тот, который мне с самого начала не очень учтиво ответил, многозначительно процедил:

- Не распускайте язык, товарищ солдат! Мы вам не мальчишки.