Наше небо

Наше небо

СТРАНИЦА ИСТОРИИ

Рассказ конструктора

На палубе теплохода, полулежа в плетеной качалке, я отдыхал, довольный выбором пути к месту своего санаторного лечения.

Казалось, впервые так близко, так реально я вижу море, его прозрачно-синеватую глубину, далекие горизонты непривычной перспективы.

Полет и прыжок над водою никогда не вызывали у меня подобных ощущений.

— Природа хороша! — словно читая мои мысли, произнес старик, расположившийся со мной рядом.

Я взглянул на него с явным недружелюбием. Хотелось одиночества, тишины.

— Я плохо различаю, капитан, что там на горизонте, справа по борту. Разведчик или бомбовоз, — не дожидаясь ответа, продолжал мой сосед.

Профессиональный инстинкт заговорил во мне. Я взглянул на горизонт. Морской гидросамолет разведывательного типа шел на небольшой высоте над изумительно спокойной штилевой гладью моря.

— Разведчик, — ответил я, обернувшись к высокой, еще бодрой фигуре старика. Глубокая седина прошила его виски, клинообразную бородку, которая удлиняла его строгое лицо. Из-под обесцвеченных проседью бровей смотрели удивительно ясные, добрые глаза. Мне стало неловко за мою непочтительность.

— Видимо, вы работали в авиации? — наудачу спросил я.

Старик выпрямился, задумался, словно подыскивая точный ответ на мой вопрос.

— Я не работал, а летал. Это не одно и то же… Впрочем, теперь эти понятия совершенно неотделимы друг от друга. Я слежу за нашей авиацией и отлично понимаю, что нельзя летать, не работая над совершенстванием полета, его техники…

— Простите, а на чем же вы летали? — спросил я, уже разжигаемый любопытством.

— На ваш вопрос я отвечу вопросом. Мациевича, летчика, знали?

— Я только читал о нем. Я появился на свет, когда Мациевич разбился. В тот год стояли сильные морозы, и моя мать сильно беспокоилась, хватит ли у нее пеленок и одеял, чтобы укрыть меня от холода.

— Судя по всему, — шутливо перебил меня собеседник, — пеленок хватило, и вы перенесли тот морозный тысяча девятьсот десятый год. А Лева, — так звали моего друга Мациевича, — погиб для авиации, не выполнив и доли своих прекрасных планов. Кстати, знаете ли вы историю его гибели?

— Очень мало.

— Если вам не будет скучно, я охотно расскажу ее…

Теплоход ошвартовался у шумной пристани Сухуми. Мы отправились на берег.

Нагрузившись фруктами, мы возвратились на теплоход, и несколько времени спустя я слушал врезавшийся в мою намять рассказ.

«…Представляете себе старые Коломяги? Большой летный луг. Нарядная толпа. Все торопятся, словно уже опоздали, хотя до объявленного начала более получаса.

Кричащие, красочные плакаты на заборе: «Стихия побеждена!», «Первый русский авиатор в поднебесьи!»

Огромный забор расписан зазывательной рекламой. Оглушительный гул, базарный крик, голосят мальчишки, разбрасывающие листовки с портретом Мациевича.

Полиция безуспешно пытается направить в русло людской поток. Под натиском толпы длинный ряд лотошников, образовавших как бы естественный коридор вдоль забора, скоро оказывается оттертым в канаву. Оттуда слышны выкрики мороженщиков, орешников.

Аэродром — огромное поле. Взлетная черта обозначена жирной меловой линией, перед ней аэроплан Мациевича. Туда устремляются взгляды толпы, уже расположившейся вдоль прямоугольника поля и непрерывным потоком продолжающей двигаться в широко распахнутые ворота.

Взоры всех прикованы к аэроплану, напоминающему металлическую стрекозу, у которой крылья скреплены тонюсенькими стяжками. Мотор, фюзеляж, если можно назвать фюзеляжем часть, где сделано подобие подвижного сидения, — все это казалось совершенно самостоятельными частями в нашем первом летающем аппарате.

Должен оговориться. Если считать Европу (я имею в виду Францию) прабабушкой современной авиации, то Россия в те годы приходилась ей только внучкой. Братья Вильбур и Орвилль Райт совершили свой первый полет еще в декабре 1903 года, а через два-три года у них появилось множество иностранных конкурентов, пытавшихся оспаривать авторское право на изобретение. В России аэроплан появился только в 1909 году, но это скорее был аттракцион. В 1910 году моему другу пришлось летать на аэроплане, который ничем не отличался от примитивных райтовских первенцов.

Таков был аэроплан, стоявший у взлетной черты посреди летного поля. Мациевич озабоченно ходил вокруг своей птицы, что-то подтягивая в том месте, где находилась перекладина для сидения.

Тут же у аэроплана расхаживало еще несколько человек, среди них два инженера и организатор этого азартного аттракциона, полковник Кованько. Устроители полета метались по полю, возбуждая и без того нервный ажиотаж толпы, сообщая новые подробности об огромной скорости аэроплана.

Живой барьер, очертивший со всех сторон прямоугольник летного поля, под напором задних рядов вышел за черту ограниченной площадки, а новые зрители безостановочным потоком продолжали вливаться в ворота. Уже заполнено огромное пространство между передними рядами и забором, многие рассаживались прямо на лугу. Возбуждение достигло крайнего предела, когда в воздухе вспыхнула зеленоватая яркая ракета. Это был сигнал, извещавший о готовности к полету.

Наступила глубокая тишина. Казалось, многотысячная толпа затаила дыхание. Слышны были только голоса Мациевича и напутствующего его инженера-механика.

Мациевич окинул взором поле, подошел к аэроплану, забросил ногу на переплет плоскости. Вслед за этим мы увидели его сидящим, с ногами, свесившимися в воздухе, на каком-то невероятном сидении. Напряженную тишину вдруг разорвали газовая вспышка и неровный гул мотора. Из-под аэроплана вырвались клубы дыма.

Полковник, с беспокойством глядевший на Мациевича, вдруг сорвался с места и побежал к воротам, будто зазывая последних гостей.

— Внимание, господа, внимание! Наблюдайте полет, сейчас начинаем.

Впрочем, и без того зрители не отрывались от дрожащей машины, от человека, надвинувшего шлем на озабоченное лицо. Гул раздался громче, взмах винта убыстрился, машина, качнув плоскостями, сошла с места и медленно побежала по лугу. Потом, убыстряя бег и пройдя еще несколько десятков метров, машина тяжело оторвалась от земли. Многоголосый и восторженный вздох вырвался из толпы.

Далеко за линией забора аэроплан медленно, медленно набирал высоту.

Балаганный голос снова отвлек внимание зрителей:

— Следите за полетом смельчака! Сейчас он находится на такой высоте, откуда не только человек, но и слон проломит свой череп, если сорвется. Прошу наблюдать за полетом!

Захваченная невиданным зрелищем толпа с Коломяжского поля, с далеких окраин Петербурга сопровождала аэроплан тысячами взоров.

Мациевич зашел на второй круг, держа дрожащий штурвал. Встречная струя воздуха прижимала ноги, повисшие над перекладиной сидения. От сильных оборотов винта хрупкое тело аэроплана вибрировало, его плетеные плоскости дрожали. Вспоминались первые райтовские полеты на планере, когда один из братьев Райт лежал на плоскости вниз животом. Это было не менее безопасно и не более удобно, чем полет Мациевича на этом воздушном рыдване. Но опасность никогда не пугала смельчаков.

Вслушиваясь в ритмический гул четко работавшего механизма, в гамме металлических звуков пилот уловил едва различимый стук, то пропадающий, то снова возникающий.

Мациевич сбавил газ. На замедленных оборотах винта аэроплан прошел плавно, описав дугу над землей. Нужно было переходить к фигурам. Прикинув высоту, пилот приготовился к подъему и снова прибавил газу. Мотор чихнул, заработал более гневно и резко увеличил число оборотов.