Мемуары фельдмаршала

Вступительное слово

К созданию этой книги меня побудила отнюдь не склонность к литературному труду или желание добиться дополнительной известности. Я пишу ее, потому что меня убедили в том, что подобная книга воспоминаний необходима. Моя цель — передать будущим поколениям впечатления собственной жизни, в которой было много интересного, и изложить принципы, следовать которым я считал своим долгом.

Каждое слово этой книги я сначала собственной рукой написал карандашом. Когда главы были перепечатаны, их прочитали три моих верных друга, чье мнение я высоко ценю. В свете их замечаний и советов я отредактировал текст, и они снова перечли исправленный вариант, чтобы окончательно все выверить.

Главным из трех был бригадный генерал Е. Т. Уильямс, часто фигурирующий в моей книге как Билл Уильямс. Я искренне обязан ему за то время, которое он посвятил чтению и обсуждению каждой главы.

Второй — сэр Джеймс Григг, тоже упоминаемый в книге; его замечания и советы трудно переоценить. И наконец, сэр Артур Брайант; этот великий историк отдал много своего времени работе с моей рукописью.

Всем троим я выражаю свою глубочайшую признательность.

Благодарю и всех тех, кто перепечатывал мой труд, помогал собирать карты и фотографии. Благодарю также других авторов за разрешение опубликовать фрагменты из их писем и книг и приношу извинения за все возможные случаи, когда за подобным разрешением по оплошности не обратились.

Я отдаю себе отчет — об этом свидетельствует предваряющая книгу цитата, — что моя личность противоречива. Однако все мои мысли, поступки и ошибки свойственны человеку. И в частной [8] жизни, и в командовании я всегда ориентировался не на одобрение других, а на свои внутренние убеждения, чувство долга и совесть. Я никогда не боялся говорить то, что считал правильным, и твердо отстаивал свое мнение. Это нередко приводило к неприятностям. В своих воспоминаниях я не пытался ответить моим критикам — я стремился рассказать о собственной долгой и увлекательной военной жизни как можно искреннее и проще. Некоторые мои товарищи по оружию во Второй мировой войне уже написали о пережитом ими в те дни; вот и моя история.

Я старался описать то, что представляется мне важным, и ограничивался тем, в чем участвовал лично. Моя книга, возможно, имеет литературные недостатки, но ее достоинством, я надеюсь, является несомненная правдивость, потому что ради красоты слога я не позволял себе отступать от правды.

Исингтон-Милл, Алтон, Гэмпшир

Сентябрь 1958 г. [9]

Глава первая. Дни детства

Я родился в Лондоне, в доме викария церкви Святого Марка на Кеннингтон-Оувал 17 ноября 1887 года.

Сэр Уинстон Черчилль в первом томе «Мальборо» [1]так написал о несчастливом детстве некоторых людей: «Суровость условий жизни, боль неблагоприятной обстановки, уколы пренебрежения и насмешек в ранние годы формируют ту непреклонную целеустремленность и цепкость ума, без которых редко совершаются великие деяния».

Я, несомненно, могу сказать, что мое собственное детство было несчастливым вследствие сильного давления со стороны матери. Мои ранние годы прошли в нескончаемых жестоких сражениях, из которых мама неизменно выходила победителем. Если меня не было видно, она обычно говорила: «Пойди посмотри, что делает Бернард, и скажи ему, чтобы прекратил». Однако постоянные поражения и розги, а это случалось часто, ни в коем случае не делали меня уступчивее. С двумя старшими братьями у меня не возникло взаимопонимания: они были более покладистыми, более мягкими по характеру и с легкостью принимали неизбежное. Старшая из моих сестер, по возрасту следовавшая в семье за мной, оказывала мне значительную помощь и поддержку, но в основном проблемы приходилось переживать в одиночку. Я никогда не лгал по поводу своих поступков и получал наказание. Очевидны ошибки с обеих сторон. Для меня, хотя я и рано (слишком рано) узнал, что такое страх, конечный результат этого воспитания, возможно, оказался благотворным. Если бы мою сильную волю и недисциплинированность оставили без [10] контроля, мой характер мог бы стать еще более несносным, каким его и сейчас находят некоторые люди. Однако я часто думаю, не было ли отношение мамы ко мне иногда слишком внимательным, если его вообще можно было назвать таковым. Я не уверен.

Полагаю, мы были обычной викторианской семьей. Моя мать была обручена в четырнадцать лет и вышла замуж за моего отца в июле 1881 года, сразу после школьной скамьи. Ей исполнилось семнадцать 23 августа 1881 года, через месяц после свадьбы. Отец служил тогда викарием в церкви Святого Марка на Кеннингтон-Оувал, и мать тотчас погрузилась в дела — дела жены загруженного работой лондонского викария.

Скоро появились дети. Пятеро родились до 1889 года, когда отца назначили епископом Тасмании, — пятеро детей до того, как мать достигла возраста двадцати пяти лет. Я был четвертым. Потом последовал перерыв в семь лет, и в Тасмании родились еще двое, затем через пять лет — еще один мальчик. Последний, мой самый младший брат Брайан, появился, когда мы уже вернулись из Тасмании обратно в Лондон.

Таким образом, моя мать выносила девять человек. Самый старший ребенок, девочка, умерла сразу после нашего приезда в Тасманию, один из моих младших братьев умер в 1909 году, когда я служил с полком в Индии. Оставшиеся семь живы и сейчас.

Как будто такой большой семьи было недостаточно, с нами всегда жили и другие дети. В доме на Кеннингтон-Оувал — три маленьких мальчика, дальние родственники, чьи родители находились в Индии. В Тасмании — кузены из Англии, которые были слабенькими и нуждались в тасманском воздухе. И когда мы вернулись из Тасмании в Лондон, тоже постоянно был кто-то кроме нас.

Матери действительно было трудно справляться с делами жены лондонского викария или епископа Тасмании и посвящать время своим детям, а также другим, которые жили с нами. Ее способ решения проблемы состоял в том, чтобы поддерживать в семье строгую дисциплину и таким образом освобождать время для своих обязанностей в приходе или епархии, обязанностей, которые для нее стояли на первом месте. Для детей были установлены определенные правила, их следовало выполнять — неповиновение [11] влекло за собой немедленное наказание. Менее жесткая дисциплина и большая чуткость могли бы сделать меня лучше, во всяком случае, иным. Мои братья и сестры были не такими трудными, они легче подчинялись режиму и не доставляли беспокойств. Я был в семье плохим мальчиком, непослушным и в результате рано научился быть одиноким. Мои старшие, несомненно, так никогда и не стали дружной семьей. Возможно, это произошло с младшими, потому что с годами мама становилась мягче.

На этом необычном фоне необходимо поместить и определенные вознаграждающие факты. Мы все удержались в рамках разумного. В семье не случилось скандалов: никто из нас не подвергался суду и не оказался в тюрьме, ни один не развелся. Скучная семья, скажет кто-то. Возможно, но если такова была цель моей матери, то она ее, безусловно, достигла. Однако не было любящего понимания детских проблем, по крайней мере по отношению к пяти старшим детям. Младшим, как мне всегда казалось, было легче; может быть, мама истратила силы, занимаясь старшими, особенно мной. Тем не менее по большому счету моя мама была замечательным, исключительно порядочным человеком с твердым характером. Она воспитывала своих детей так, как считала нужным; она учила нас говорить правду, чем бы это нам ни грозило, и, насколько мне известно, никто из нас никогда не совершил ничего такого, что навлекло бы позор на ее голову. Мальчиком я боялся ее. Потом пришло время, когда ее власти наступил конец. Страх исчез, а его место заняло уважение. С момента моего поступления в армию и до самой смерти мамы в моем сердце постоянно росло уважение к ней. И мне стало ясно, что в своих детских несчастьях виноват был в основном я сам.