Чехов

Часть первая

Таганрогская купель

В своих воспоминаниях о Чехове Бунин приводит характерную сценку. Однажды они сидели с Антоном Павловичем в его кабинете и почему-то заговорили о крестных отцах.

— Вас крестил, — сказал Антон Павлович, — генерал Сипягин, а вот меня купеческий брат Спиридон Титов. Слыхали такое звание?

— Нет.

Тогда Антон Павлович протянул Бунину свое метрическое свидетельство. Документ этот так заинтересовал собеседника, что он попросил разрешения переписать его. В те годы Чехов был уже на вершине своей славы. Он симпатизировал начинающему молодому писателю Ивану Бунину, более того, пожалуй, их связывала дружба. И все же… За плечами каждого из них стоял свой мир.

Отец великого писателя Павел Егорович был купцом третьей гильдии, а несколько позже вступил во вторую гильдию. Естественно предположить, что этот переход на более высокую ступеньку купеческой иерархии должен был свидетельствовать о процветании купеческого дома. Во всяком случае, купцы второй гильдии владели значительными капиталами. Однако Павел Егорович был довольно странным исключением из этого правила. Предприятие его, хотя и носило солидное название торговли колониальными товарами, было на деле мелочной бакалейной лавчонкой с самым что ни на есть пустяковым оборотом.

На вывеске было указано, что торгуют здесь чаем, кофе, мылом, колбасой и другими колониальными товарами. Другими! Что только не входило в этот перечень! Вспоминая о торговле отца, Александр Павлович Чехов писал: "Даже столичную овощную лавочку, в которой торговля ведется по мелочам, нельзя сравнить с бакалейного лавкою Павла Егоровича… Здесь можно было приобрести четверку и даже два золотника чаю, банку помады, дрянной перочинный ножик, пузырек касторового масла, пряжку для жилетки, фитиль для лампы и какую-нибудь лекарственную траву или целебный корень вроде ревеня. Тут же можно было выпить рюмку водки и напиться сантуринским вином до полного опьянения…" Рассказав еще о многих других товарах, Александр Павлович продолжал: "Словом, это была смесь самых разнообразных товаров, не поддающихся никакой квалификации. И весь этот содом, весь этот хаос ютился на очень небольшом пространстве обыкновенного лавочного помещения с полками по стенам, с страшно грязным полом, с обитым рваною клеенкою прилавком и с небольшими окнами, защищенными с улицы решетками, как в тюрьме".

Однако сама по себе лавочка Павла Егоровича по тем местам и тем временам была явлением привычным. Таких заведений в Таганроге было немало. Куда более необычным был хозяин бакалеи.

До шестнадцати лет был Павел Егорович крепостным помещика Черткова, имение которого находилось в Воронежской губернии Острогожского уезда. Вышел Павел Егорович из крепостного состояния благодаря поразительной настойчивости и целеустремленности своего отца Егора Михайловича, человека яркого и незаурядного. Именно эта незаурядность помогла Егору скопить 3,5 тысячи рублей и в 1841 году выкупить семью из крепостного состояния. Детей своих он тут же пристроил к делу. Михаил Егорович был приставлен к переплетному ремеслу, Митрофан Егорович и Павел Егорович определены на службу по торговой части. Сам Егор Михайлович, приписавшись в Ростове к мещанскому сословию, поступил на службу к графу Платову, имения которого были раскинуты на юге.

Павел Егорович прослужил у таганрогского купца Кобылина 13 лет, проявив при этом большую старательность, выдержку и бережливость. В 1854 году женился на Евгении Яковлевне Морозовой, а в 1857 году, скопив небольшой капитал — что-то около 3 тысяч рублей, открыл с помощью своего хозяина собственное торговое дело. К этому времени у него подрастал сын Александр, 1855 года рождения. В 1858 году на свет появился Николай. 17 января 1860 года родился Антон. Потом шли младшие — Иван, 1861 года рождения, Мария, 1863 года, Михаил, 1865 года. Была еще дочь Евгения, родившаяся в 1869 году, но она прожила всего два года.

Каким образом попал вчерашний крепостной крестьянин в купеческое сословие? В значительной мере случайно. Так уж распорядился отец, пустив сына по торговой части. Были, однако, тому и другие, веские причины.

Судьба сложилась так, что и другая ветвь семьи Чеховых — Морозовы тоже в недалеком прошлом были крепостными. Тут подвижником оказался дед Евгении Яковлевны — Герасим Никитич Морозов. Ценой того же неимоверного труда и дьявольской настойчивости ему также удалось выкупить свою семью на волю. Произошло это только на четверть века раньше, еще в 1817 году. Но и у Морозовых память о крепостной неволе была живой и острой.

Личная независимость — вековая мечта закабаленного народа — давно стала для Чеховых и Морозовых уже не мечтой, а практической целью, тем путевым огоньком, который и помог Герасиму Никитичу и Егору Михайловичу преодолеть все преграды и, казалось бы, достичь вожделенной цели. Да, цель была вроде бы достигнута, но… Как ни радостно было ощущение, что теперь тебя не могут продать, как какую-нибудь утварь, жизнь, которая открылась для вчерашних крепостных, была очень далека от их мечты о свободе. В положении "мальчика" у хозяина, ученика, даже приказчика нельзя было и подумать о независимости. Жизнь подсказывала — чтобы добиться чаемой свободы, мало откупиться от помещика. Нужно еще "выбиться в люди".

Как же можно было добиться этой новой цели? На сей счет сомнений ни у кого в семье не было, конечно же, для этого нужны были деньги. Их сила казалась очевидной. Разве не деньги принесли освобождение Морозовым почти за полвека, а Чеховым за двадцать лет до отмены крепостного права? Так определился для Павла Егоровича, как и для его братьев, новый этап борьбы за личную независимость — во что бы то ни стало сколотить капитал.

Путь, на который вступал вчерашний крепостной, был также чреват великими тяготами, ошеломляющими неожиданностями и острейшими драматическими коллизиями.

Сложность положения Павла Егоровича определялась еще и тем, что вступал он на этот тернистый путь, думая в первую очередь о независимости, а не о торговле. Видимо, здесь и следует искать причину тех странностей, которые отличали купца второй гильдии Чехова.

Дошедшие до нас сведения об атмосфере в семье Чеховых весьма противоречивы. По версии Александра Павловича, там царил произвол, деспотизм и жестокость. В связи с этим детство и отрочество Антона Павловича характеризовались старшим братом жестко и однозначно. "Ребенком, — утверждал Александр Павлович, — он был несчастным человеком". И тут же разъяснял: "Семейный уклад сложился для покойного писателя так неудачно, что он не имел возможности ни побегать, ни порезвиться, ни пошалить".

Михаил Павлович, Иван Павлович и Мария Павловна решительно опровергали эту версию. Наиболее резко оценил воспоминания старшего брата Иван Павлович. Ознакомившись с его статьей "Чехов-лавочник", он назвал ее лживой от начала до конца.

В отличие от Александра Павловича Михаил Павлович считал, что семья Чеховых была "обычной патриархальной семьей, каких было много полвека тому назад в провинции, но семьей, стремившейся к просвещению и сознававшей значение духовной культуры". В самом деле, все дети были определены в гимназию. Мало того, они получали и домашнее образование. "Приходила, — пишет Михаил Павлович, — француженка, мадам Шопэ, учившая нас языкам. Отец и мать придавали особенное значение языкам, и когда я только еще стал себя сознавать, мои старшие два брата, Коля и Саша, уже свободно болтали по-французски. Позднее являлся учитель музыки — чиновник местного отделения Государственного банка, — и жизнь текла так, как ей подобало течь в тогдашней средней семье, стремившейся стать лучше, чем она была на самом деле".

По воспоминаниям Михаила Павловича, в семье "день начинался и заканчивался трудом. Все в доме вставали рано. Мальчики шли в гимназию, возвращались домой, учили уроки; как только выпадал свободный час, каждый из них занимался тем, к чему имел способность; старший, Александр, устраивал электрические батареи, Николай рисовал, Иван переплетал книги, а будущий писатель сочинял… Приходил вечером из лавки отец, и начиналось пение хором: отец любил петь по нотам и приучал к этому и детей. Кроме того, вместе с сыном Николаем он разыгрывал дуэты на скрипке, причем маленькая сестра Маша аккомпанировала на фортепьяно. Мать, вечно занятая, суетилась в это время по хозяйству или обшивала на швейной машинке детей".