Трубка мира

Песни были сладостно-жалобными, и даже суровые воины проливали слезы. Сам вождь похвалил песни о кровожадном Великом Горном Змее.

Каждое утро женщины приносили мягкие лепешки для Змейки. Голубая певунья все ела и ела, все росла и росла. Она уже не помещалась в вигваме, а лежала, свернувшись кольцом, вокруг него. Еды требовала с каждым днем все больше и больше, но по-прежнему пела сладостно, заставляя проливать слезы жалости. Наступил день, когда вождь сказал:

— У нас нет больше хлеба кормить тебя, Змея. Ты уже достаточно большая, чтобы кормиться самой.

— Да, я подросла, но стала слишком неповоротливой для охоты. Если у вас нет хлеба, то я могу есть рыбу и мясо.

— Нет, — ответил вождь, — бизоны ушли из наших мест, а рыбу мы не ловим, потому что это наши друзья, они охраняют от твоего же врага Великана.

— Великан не живет больше там. Можете переправиться через реку и охотиться.

— Откуда тебе это известно, Змея?

— Не задавай вопросов, вождь! Мой голод силен. Торопись, пока твое племя не стало моим обедом!

— Придется ловить рыбу, — сказал вождь. — Нам нужно скорее накормить ее, иначе все погибнем.

Уже много корзин с рыбой проглотило чудовище, но требовало еще и еще. Дух Реки увидел, что его народ не возвращается и прогнал оставшихся рыб в другие реки. Тогда лов был прекращен.

— Теперь отправляйтесь на охоту! За рекой пасутся большие стада жирных бизонов.

— Там Великан! — испугались воины.

— Там нет Великана! — свирепо зашипело громадное чудовище.

— Мы пойдем на охоту всем племенем и принесем тебе много мяса, — заверил вождь.

— Пусть воины идут одни, остальные будут слушать мое пение. — А если охота затянется, то будут съедены.

— Друзья мои! — произнес вождь, когда охотники отошли достаточно далеко. — Змея права: Великий Горный Змей не живет больше за рекой. Он хитростью поселился у нас! Когда дети распугали рыбу, он перешел реку. Мы выкормили его своим хлебом под заколдованное пение, а теперь он погубит наше племя. Давайте настреляем побольше дичи, а когда он, сытый, уснет, то храбрые воины изрубят его томагавками.

Испуганные женщины и дети приходили к Великому Горному Змею, приносили ему последние крошки хлеба, слушали хриплое пение и плакали от страха. Он стал так велик, что не помещался даже среди вигвамов, а толстым кольцом обвился вокруг всего города, чешуйчатый хвост касался отвратительной головы с красными, злыми глазами.

Через несколько дней вернулись охотники. Они поразились размерами чудовища, змеиные кольца уже дважды опоясали бревенчатую стену, никто не мог выйти за ворота. Большие бизоньи туши целиком проглатывались страшной пастью, а когда не осталось ни одного клочка шерсти, Великий Горный Змей облизнулся шершавым языком, закрыл глаза и захрапел.

Вождь велел вывести из города всех женщин, детей и стариков, а когда все племя собралось, вместе, то расставил воинов вокруг Великого Горного Змея и подал команду стрелять из луков. Воины разом выпустили целую тучу острых стрел, но они отскакивали от твердой, как скала, шкуры чудовища, даже не разбудив его. Взялись за копья и томагавки, вождь сам бесстрашно ударил в безобразную морду, но томагавк со звоном отскочил и разбудил великого Горного Змея. Змей стал бить все кругом своими могучими, громадными кольцами. Тяжелый хвост разбрасывал бревна от стен и жерди вигвамов. Весь город превратился в кучу мусора и щепок, рухнули последние остатки стен, подымая клубы пыли. Страшная зубастая пасть, как огненная пропасть, разевалась и пожирала оцепеневших от ужаса людей. Десятками пропадали несчастные в бездонной глотке, змеиный язык догонял убегающих, и вот уже последняя горсть обреченных мелькнула между острыми зубами, последний раз лязгнули челюсти, а красный язык облизал жадную пасть. Великий Горный Змей так объелся, что было лень ползти домой, он заснул на развалинах чрезвычайно довольный, что не нарушил воли Великого Духа: индейцы сами принесли его к себе, сами выкормили.

Кругом все было разрушено и смято. Животные разбежались, люди все съедены. Только над обрывистым берегом Большой Реки; на кленовом дереве, осталось гнездо птичек-мух, колибри. Птичка-мать сидела на яичках, а птичка-отец улетел за цветочной пыльцой и не знал о случившемся.

— Ах, как я испугалась! — сказала Колибри-мать. — Великий Горный Змей съел всех жителей. Всех, кроме двух маленьких детей, которые спрятались под нашим деревом. Я вся дрожала от страха! Чуть-чуть не раздавила яички. Тебе нельзя улетать далеко, когда наша семья так нуждается в отцовской защите. И птички-мухи обстоятельно обсудили события. Что теперь делать? Кто победит Великого Горного Змея?

Вдруг Кленовое Дерево зашевелило листьями и раздался тихий голос:

— Тот, кто отломит мой самый верхний сук и самый нижний корень, сделает из них стрелу и лук, победит Великого Горного Змея.

Птички знали, что нужно делать. Колибри-мать, как зеленая молния, выпорхнула из гнезда, спустилась в лисью нору у корней дерева, и своими маленькими лапками и слабым клювиком стала долбить землю глубже и глубже, пока не прорылась к самому нижнему корню. Изо всех сил она рвала и клевала твердый корень. А Колибри-отец взлетал к самому верхнему сучку и тоже работал во всю мочь. Дерево стонало и качалось, но терпеливо сносило боль, пока сучок и корень не были оторваны. Колибри-мать потеряла в сырой норе весь блеск своих ярких перышек, но вытащила из земли корень и положила у ног детей. Колибри-отец принес ветку и опустил рядом.

— Сделайте лук и стрелу, идите и сразитесь с Великим Горным Змеем! — прощебетали птички-мухи.

Дети поняли. Мальчик поднял корень и смастерил из него плохонький, корявый лук, а девочка заострила ветку и сделала из нее кривую стрелу. Оружие было готово! Они храбро запели боевую песню, вызывая Великана на бой.

Змей крепко спал. От его свистящего храпа взвивалась пыль и подпрыгивали обломки жердей. Он стал еще безобразнее, лежал, как каменная гряда, несокрушимый и ужасный. Боевая песня разбудила его, он приоткрыл сонные веки и увидел двух малышей, тех самых, которые его принесли в свой вигвам и выкормили хлебными крошками. Есть ему не хотелось, и он опять закрыл глаза, даже не пошевелившись. Мальчик наложил стрелу на тетиву лука, натянул, что было сил, и выпустил стрелу прямо между глаз Великому Горному Змею. В великой ярости проснулся Змей. Раскрыл зубастую пасть, выбросил длинный язык, но не поймал ловких ребятишек. Стал бить туловищем о землю, извиваясь громадными кольцами, но чем больше бился, тем сильнее его сводило судорогой. Толстая каменная шкура стала тускнеть и трескаться. Великий Горный Змей плевался, шипел, корчился, а трещины появились на всем туловище, дымились и множились, кожа лопалась, а из трещин выбивалось пламя. Язык покрылся серым пеплом и съежился, потухли глаза, рассыпались зубы, все туловище развалилось на тысячи кусков, а проглоченные люди отряхивали с себя пыль и пепел, протирали глаза и радостно озирались по сторонам. Матери созывали детей. Среди спасшихся победители Великого Горного Змея нашли своих родителей. Индейцы радовались своему избавлению, а когда вождь убедился, что все целы, то повел племя строить новый город.

В новом городе приняли закон, по которому запрещалось приносить всяких змеек, даже если они поют жалобные песни, а вывившиеся птицы-мухи расселись по всем деревьям и охраняли людей от великанов.

Горошек

В дикой и темной пещере жил Серый Медведь — Мише-Моква. Такого чудовища еще не бывало на земле гуронов: он нападал на детей и женщин, приходивших в лес за ягодами, разрывал в клочки сильных, вооруженных томагавками и копьями охотников, а когда растерзал последнего, то его жену и маленького сына по имени Горошек утащил в свое страшное каменное логово. Пришлось маленькому мальчику жить в сырой и мрачной пещере. Вместе с матерью он питался только тем, что оставалось от жадного медведя, а пил из мутной лужи в глубине пещеры.