Профессия – призрак

— Боже мой!

— Даже приданое моих сестер отец проиграл на скачках. А меня взяли из Итона [25], потому что нечем было платить за учебу. Моя бедная матушка с горя умерла.

— Кто бы мог подумать!

— Твое сочувствие трогает меня, Джон. Меня и вправду жаль. Я пленник дома, который клонится к разорению, где слуги, стоящие у кормушки, питаются лучше, чем хозяева, где я живу впроголодь под неусыпным надзором. Одна из последних фантазий моего отца — добиться, чтобы я похудел! Вот уже много лет меня мучает голод. Мне мало той пищи, что мне дают, но, главное, меня не устраивает ее качество. Впрочем, боюсь, ты меня не поймешь…

— Я всей душой стараюсь, мистер Уинстон!

— Ты славный малый, на твою долю тоже выпали невзгоды. Нам будет легко найти общий язык. Но тебе повезло — ты ничего не потерял, потому что ничего не имел. Благодари небо за эту милость, Джон!

— Я каждый день благодарю его за то, что мне не выпали еще худшие испытания!

— Худшего долго ждать не приходится: сегодня вечером мэтр Дашснок оставил меня без ужина.

Душераздирающие жалобы Уинстона помогли мне уяснить некоторые обстоятельства — они бросились бы мне в глаза и раньше, будь у меня больше жизненного опыта. Бедняк среди бедняков, я очутился в некотором роде в мире бедняков среди богачей. У блестящей медали существовала оборотная сторона.

Поскольку Уинстон стыдливо умолчал о порке, мне недостало жестокости намекнуть ему на эту подробность. Я только вежливо спросил, чем вызвано такое из ряда вон выходящее наказание.

Пухлые щеки Уинстона затряслись от злости, а буравчики маленьких глаз стали метать яростные молнии…

— Во всем виноват французский епископ XVII века, некий Фенелон [26], и его «Приключения Телемака», по которым мэтр Дашснок заставляет меня учить французский, — он считает, что именно на таком языке и надо говорить. Мэтр Дашснок неотступно меня преследует и не упускает случая с налету проверить мои знания. Вот и сегодня, когда мы собирались усесться за стол, чтобы поесть ростбифа, напоминающего резиновую подошву, и гуся, скончавшегося от старости, он вдруг спросил меня по-французски, а произношение у него, надо сказать, чудовищное: «Кто Пенелопа Телемаку?» А я расслышал это как странную фразу: «Что лопали Маки?» Ну, я и стал рассуждать о шотландских семьях и кланах, о том, что они любили есть, тем более что я вообще предпочитаю говорить о том, что хорошо знаю. Заметь, что мэтр Дашснок предоставил мне врать вволю и только потом взорвался. Это злобный тип, вроде твоего Баунти, — хорошо бы ему сдохнуть с голоду возле кучи снеди.

Я ничегошеньки не понял из этой истории с Маками и Телемаками, но, чтобы самому прежде времени не сдохнуть с голода, следовало немедля позаботиться о моем собственном ужине. Посему я попросил Уинстона позволить мне поучаствовать в его трапезе.

Против всякого ожидания Уинстон заколебался…

— Если я окажу тебе эту милость, как бы ты меня не подвел. У миссис Биггот глаза рысьи, память лошадиная, и, вдобавок, она ведет счет всему.

Немного стесняясь, я поведал Уинстону, что еще до того, как имел честь с ним познакомиться, я и сам додумался до его осмотрительной техники дегустации, а теперь, когда я увидел, как он применяет ее на практике, у меня уже не будет никаких оправданий, если я совершу хоть малейшую оплошность.

— Это было бы ужасно, Джон! Конечно, мой отец — сама доброта, но его строгость во много раз превосходит его доброту, а с тех пор, как удача повернулась к нам спиной, характер у него совсем испортился.

— Я буду есть… как призрак Артура, мистер Уинстон!

— Отлично! Сдается мне, ты парень сообразительный и разумный — глаза у тебя живые, руки ловкие, а ноги быстрые. По правде говоря, я не против, чтобы ты просидел в Малвеноре до будущего воскресенья. Мне здесь так одиноко! Сестры мои — вертушки, они думают только о том, как бы не потолстеть… Им не придет в голову согрешить — Господи помилуй, куда им, с тем, что осталось от их приданого! Кроме тебя мне не с кем поговорить. Разве плохо встречаться по вечерам здесь, в этой благоухающей кладовой, чтобы обмениваться дневными впечатлениями и лакомыми кусочками?

— Это было бы чудесно, мистер Уинстон. Просто волшебная сказка!

— Зови меня Уинни, как все друзья, которых у меня нет!

— Договорились, Уинни!

Сбежав из кузни, я оказался за ужином в замке, и обществе представителя аристократической семьи, который удостоил меня своей дружбой. Не было ли это началом блистательной карьеры, в которой обедам и друзьям предстояло множиться, как евангельским хлебам и рыбам [27]?

Очень дорогая дружба

Восхищенный нашим уговором, я расстегнул камзол и вытащил свой маленький ножик. Чтобы продемонстрировать Уинстону, что я усвоил его урок, я перевернул вверх дном скромный деревенский паштет, как перевертывают черепаху, и, пока мой хозяин и друг любезно светил мне подрагивающей свечкой, начал со всеми мыслимыми предосторожностями соскабливать с паштета тоненький слой…

Прискорбный пример Уинстона лишил меня всяких угрызений. Но мой ангел-хранитель не дремал…

— А знаешь, милый Джон, пожалуй, ты еще до ужина смог бы с ходу оказать мне большую услугу. Эта мысль пришла мне в голову, когда я увидел тебя в костюме XV века. Почти современник Артура — всего какие-нибудь сто лет разницы… Но разве это имеет значение? Ты просто на диво элегантен!

На меня, расслабившегося в ароматном и аппетитном тепле кладовой, слова Уинстона подействовали как холодный душ. Но разве я мог в моем положении хоть в чем-нибудь ему отказать?

Принужденно улыбаясь, я сложил свой ножик. А Уинстон, всецело захваченный своей идеей, продолжал:

— Я только что отдал мэтру Дашсноку латинское сочинение о смерти царя Митридата [28]— знаешь, был такой странный тип, который ел отраву? Работа, мне, пожалуй, не очень удалась. Боюсь, я начал невпопад, продолжил вкривь и вкось, а кончил шиворот-навыворот. Если только не случится чуда, мэтр Дашснок будет завтра в жутком настроении. Он придает огромное значение латыни — на его взгляд, именно в ней заключается самая благородная разница между джентльменом и простолюдином. Это мэтр Дашснок сочинил дурацкий девиз: «POPULO POPULO POPULO», который украшает кордегардию и в подметки не годится прежнему девизу. — И немного поколебавшись, Уинстон добавил: — Ты, наверное, догадался, что этот негодяй иногда поднимает на меня руку?

Дипломатическое чутье советовало разыграть невинность.

— Уинни! Как я мог даже подумать такое? — воскликнул я.

— Увы, дорогой Джон! В этом несправедливом и плохо устроенном мире бьют не только детей бедняков! А с тех пор как ты надкусил яблоко тети Памелы, мне тем более угрожает опасность…

Тут я искренно удивился:

— Почему? Какая тут связь?

— Сегодня утром, когда над отцом совершали бритвенную процедуру, он вызвал меня к себе. «Уж не ты ли, случаем, покусился на несчастное яблоко? — спросил он. — Подобного рода зловещая съестная шутка вполне в твоем духе…» Я клялся, что я не при чем, и отец мне поверил. Но мэтр Дашснок верит только самому себе, а на мой счет питает серьезные подозрения — они сыграли существенную роль в том, что он так гнусно со мной обошелся…

— А ему-то что за дело до этого яблока?

— Мэтр Дашснок слывет знатоком оккультных наук и зарабатывает на этом кое-какие деньги. Это он опубликовал в Глазго в издательстве «Духлинг и Дохлинг» труды под названием «Наши семейные призраки», «Призраки и супружеская жизнь», «Призраки полнолуния», «История призраков для самых маленьких», «Исторические призраки Шотландии и Оркнейских островов» и свой главный труд «Как сфотографировать эктоплазму» — техническую инструкцию, над которой все потешались.