Карлссон, который живет на крыше (Пер. Л. Брауде и Н. Белякова)

Малыш со вздохом отдал ему последнюю плитку. Карлссон поглядел на него с упреком:

— Злюкам, как ты, незачем держать пари. Биться об заклад могут лишь такие, как я. Я, например, сияю, как солнышко, даже если проиграю.

В комнате наступила тишина, которую нарушало лишь чавканье Карлссона, уписывающего шоколад за обе щеки. Наконец Карлссон сказал:

— Но раз ты такой жадный мальчишка, давай разделим все остальное по-братски. У тебя еще остались конфеты?

Малыш пошарил в кармане.

— Три штуки, — ответил он и достал две тянучки и одну малиновую мармеладку.

— Три штуки, — сказал Карлссон, — разделить нельзя, это знает даже младенец.

Он взял из протянутой руки Малыша мармеладку и быстро проглотил ее.

— Вот теперь можно разделить.

Он посмотрел на две конфетки голодными глазами. Одна из них была чуть больше другой.

— По своей доброте и скромности, — заявил Карлссон, — я позволяю тебе первому выбирать. Ты ведь, поди, знаешь, что тот, кто выбирает, берет самую маленькую…

Малыш подумал немного и сказал:

— Тогда сначала выбирай ты.

— Ну, раз ты настаиваешь… — ответил Карлссон и, схватив конфету побольше, запихал ее в рот.

— Как же так, ведь ты сказал, что тот, кто выбирает первым, берет самую маленькую?

— Послушай-ка, сладкоежка, — возмутился Карлссон, — а если бы ты выбирал первым, какую бы ты взял?

— Я взял бы самую маленькую, это уж точно, — серьезно ответил Малыш.

— Тогда чего шуметь, ты ее и так получил.

Малыш снова призадумался. Может, это и есть, как говорит мама, «здравое рассуждение»?

Но долго сердиться Малыш не умел. Как бы там ни было, здорово, что жар у Карлссона спал. И Карлссон с этим согласился.

— Я напишу всем докторам, как надо лечить больных от высокой температуры. Посоветую им прописывать «чмок-чмок-вкуснятину» — лекарство Карлссона, который живет на крыше. Лучшее в мире лекарство от высокой температуры!

Малыш еще не съел свою тянучку. Она выглядела такой вязкой и вкусной, что ему хотелось сначала немножко полюбоваться ею. Ведь стоит только начать тянучку жевать, как ее тут же не станет.

Карлссон тоже уставился на конфетку Малыша.

— Спорим, — предложил он, — что я могу поколдовать, и твоя тянучка исчезнет, а ты даже не заметишь, как это случилось.

— Не сможешь, не исчезнет, если я буду все время держать ее в руке и смотреть на нее.

— Спорим?

— Нет, — ответил Малыш. — Я точно знаю, что выиграю, и тогда тянучка достанется тебе…

Малыш знал, что нельзя делать ничего на спор, ведь он всегда проигрывал, когда спорил с Буссе или с Беттан.

— Тогда давай спорить по-настоящему, по-правдашнему, — предложил Малыш, — тянучка достанется тому, кто выиграет.

— Как хочешь, жадный мальчишка, — согласился Карлссон. — Спорим, что я поколдую и ты не заметишь, как тянучка исчезнет.

— Валяй, — согласился Малыш.

— Хокус-покус-филиокус, — сказал Карлссон и схватил тянучку. — Хокус-покус-филиокус, — повторил он и запихал ее в рот.

— Погоди! — закричал Малыш. — Ведь я точно видел, как ты ее схватил…

— Неужели? — спросил Карлссон и быстро проглотил конфету. — Значит, ты снова выиграл. Я еще никогда не встречал мальчишку, который бы все время выигрывал!

— Да… а как же тянучка? — спросил, окончательно растерявшись, Малыш. — Ведь тянучка должна достаться тому, кто выиграл.

— Совершенно верно, — подтвердил Карлссон. — Но ведь я поколдовал, и она исчезла. А теперь спорю, что мне не наколдовать, чтобы она появилась обратно.

Малыш промолчал. Но про себя подумал: «Как только увижу маму, скажу ей, что „разумные рассуждения“ ни к чему, когда надо решить, кто прав».

Он сунул руки в карманы. И подумать только, в одном кармане оказалась тянучка, которую он раньше не заметил. Большая, вязкая, мировая тянучка! Малыш засмеялся.

— Спорим, что у меня есть еще одна тянучка и что я съем ее сейчас, — сказал он и быстро сунул тянучку в рот.

Карлссон нахмурился и сел в кровати.

— Ты обещал мне быть вместо мамы, — упрекнул он Малыша, — а сам только и знаешь, что объедаешься. Никогда еще не встречал такого жадного мальчишку.

Он замолчал и вовсе помрачнел.

— Между прочим, ты мне не дал пять эре за то, что шарф кусает мне шею.

— Но я же тебе не завязывал шею шарфом.

— Так ведь у меня во всем доме нет ни одного шарфа. А если бы был, то ты бы мне его надел и он кусал бы мне шею, и тогда бы ты дал мне пять эре.

Он умоляюще, со слезами на глазах, поглядел на Малыша.

— Выходит, по-твоему, я должен страдать, оттого что в доме нет шарфа?

Малыш решил, что Карлссон, который живет на крыше, прав, и отдал ему последние пять эре.

КАРЛССОН ПРОКАЗНИЧАЕТ

— А сейчас мне хочется немножко почудить, — сказал Карлссон чуть позднее. — Давай-ка прогуляемся по крышам. Наверняка найдем что-нибудь интересное.

Малыш с радостью согласился. Он взял Карлссона за руку, и они вышли на крышу. Начало смеркаться, и все вокруг стало вдруг так красиво. Небо было по-весеннему синее, в сгущавшихся сумерках Дома казались таинственными и загадочными, внизу парк, в котором любил играть Малыш, зеленел как-то по-особенному, и аромат большого бальзамического тополя поднимался до самой крыши.

Прогуливаться в такой вечер по крыше было просто замечательно. Какие только звуки не доносились из распахнутых окон: голоса взрослых, смех и плач детей. Где-то поблизости в кухне мыли посуду, звенел фарфор, а где-то рядом скулила собака, кто-то бренчал на рояле. Внизу на улице ревел мотоцикл, потом рев замер и загромыхала телега, каждый стук колес долетал до крыши.

— Если б только люди знали, как хорошо здесь на крыше, — сказал Малыш, — никто б не гулял по улице. Ой, до чего же здесь здорово!

— Да уж, тут не соскучишься, — добавил Карлссон, — того и гляди, свалишься. Я покажу тебе места, где я каждый раз чуть-чуть не сваливаюсь вниз.

Дома стояли вплотную друг к другу, и можно было переходить с одной крыши на другую. Здесь было столько разных затейливых выступов над чердачными окнами, сточных труб, уголков и углублений! Карлссон был прав, говоря, что соскучиться здесь нельзя, ведь они в самом деле не раз чуть не свалились вниз. В одном месте между двумя домами было порядочное расстояние, и тут-то Малыш чуть было не рухнул вниз. Нога Малыша уже свесилась с края крыши, но Карлссон в последнюю секунду подхватил его.

— Весело, не правда ли? — воскликнул Карлссон. — Что я тебе говорил! Слабо тебе попробовать еще разок!

Но Малышу пробовать еще раз почему-то не захотелось. Этого «чуть было» хватило с него вполне. На их пути попадались такие места, где приходилось цепляться за что попало и руками, и ногами, чтобы не скатиться с крыши. Ведь Карлссону хотелось, чтобы Малыш как следует повеселился, и он старался выбирать дорогу потруднее.

— Давай-ка пошалим немного. Я частенько слоняюсь вечерами по крыше и подшучиваю над людьми, которые живут в мансардах.

— А как ты над ними подшучиваешь? — спросил Малыш.

— Ну, ясное дело, шуток у меня много. Никогда не повторяю одну шутку два раза. Угадай, кто самый лучший в мире шутильщик?

И вдруг где-то совсем рядом громко заплакал ребенок. Малыш слышал его плач и раньше, но потом ребенок замолчал. Видно, решил немного отдохнуть, а тут снова заревел. Плач раздавался из ближайшей мансарды очень одиноко и жалобно.

— Бедняжка, — сказал Малыш, — может, у него болит живот.

— Сейчас мы это узнаем, — заявил Карлссон. — Иди сюда!

Они спустились к окну по водосточной трубе, и Карлссон осторожно заглянул в комнату.

— Так и есть, он совсем один, — сказал он. — Видно, папа с мамой где-то мотаются.

Ребенок заплакал еще жалобнее.

— Только без паники! — воскликнул Карлссон и вскочил на подоконник. — Сюда явился Карлссон — лучший в мире ухаживальщик за детьми.

Малышу не хотелось висеть одному на трубе. Он вслед за Карлссоном переполз ужом подоконник, хотя и боялся, что родители ребенка вздумают вернуться домой.