Румынские сказки

— Нет, меня здесь нет, разве ты не видишь, что меня здесь нет? — ответил он, чуть не плача от счастья.

Она протянула руку и обняла его.

— Вставай, — сказал Фэт-Фрумос, лаская её, — солнце уже высоко.

Она встала, откинула волосы со лба, витязь обнял её, девушка положила руку ему на плечо — и так прошли они меж цветов к мраморному дворцу царя.

Фэт-Фрумос подвёл девушку к царю и сказал, что это его невеста. Царь улыбнулся, взял Фэт-Фрумоса за руку и отошёл с ним к окну, из которого было видно озеро, будто хотел поведать тайну. Но он ничего не сказал, а только молча поглядел на озеро, и глаза его наполнились слезами. Подняв крылья, как серебряные паруса, погрузив голову в воду, лебедь бороздил водную гладь озера.

— О чём ты плачешь, царь? — спросил Фэт-Фрумос.

— Фэт-Фрумос, — ответил царь, — даже ценой своей жизни я не смогу отплатить тебе за то добро, что ты для меня сделал. Всё же я хочу попросить тебя об ещё большем.

— О чём, царь?

— Видишь лебедя, влюблённого в волны? Я молод и должен был бы любить жизнь, а мне не раз хотелось наложить на себя руки. Я люблю девушку с мечтательными глазами, нежную, как спящее море. Она дочь Дженара, человека гордого и дикого, который всё время охотится в дремучих лесах. О, как он суров и как прекрасна его дочь! Я много раз пытался похитить её, но всё понапрасну. Попытайся и ты!

С радостью остался бы Фэт-Фрумос во дворце, но дорожил он, как и каждый витязь, дружбой молодецкой, дорожил ею больше, чем жизнью, больше, чем невестой.

— Пресветлый царь, много счастья выпало на твою долю, но самое большое счастье то, что Фэт-Фрумос твой побратим. Я еду за дочерью Дженара!

Взял Фэт-Фрумос быстрых, как ветер, коней и собрался в дорогу. Его невеста — Иляной звали её — нежно его поцеловала и шепнула на ухо:

— Не забудь, Фэт-Фрумос, пока тебя не будет со мной, я не перестану плакать.

Глядя на неё с жалостью, витязь стал её утешать, но потом высвободился из её объятий, вскочил в седло и двинулся в путь.

Он проезжал по пустынным лесам, по горам с заснеженным челом, а когда восходила меж старых скал бледная, как лицо мёртвой девушки, луна, он видел то свисавшие с неба причудливые лохмотья туч, прикрывающие вершину горы, то развалины древнего замка, — повсюду разорванная на куски ночь, руины былого…

Когда рассвело, Фэт-Фрумос увидел, что горы тянутся до зелёного бескрайнего моря, с тысячами прозрачных чистых волн. Они с тихой песней двигались туда, где взор встречает лишь голубизну неба и зелень моря. В конце горного кряжа, отражаясь в глубинах моря, высился на гранитной скале красивый, белый, точно покрытый серебром, замок. Сквозь зубчатые стены поблёскивали окна, а в одном открытом окне, за цветами, Фэт-Фрумос увидел девичью головку, с большими мечтательными, как сон в летнюю ночь, глазами. То была дочь Дженара.

— Добро пожаловать, Фэт-Фрумос, — молвила она и побежала отворять ворота величественного замка, в котором жила совсем одна. — Ночью мне почудилось, что я разговариваю со звездой и она мне поведала, что ты придёшь от царя, который любит меня.

В большой зале замка, в золе очага, стоял на страже коте семью головами. Когда кричала одна голова, слышно было на расстоянии одного дня пути, когда же кричали все семь голов, — слышно было на расстоянии семи дней пути.

Дженар, увлечённый своей дикой охотой, находился на расстоянии одного дня пути.

Фэт-Фрумос взял девушку на руки, посадил на коня, и они полетели над морем, словно две неуловимые тени.

Но у огромного и сильного Дженара был волшебный конь с двумя сердцами. Замяукал одной головой кот из замка, и конь Дженара заржал медным голосом.

— Что с тобой, — спросил Дженар волшебного коня, — не от хорошей ли жизни заржал?

— Моя-то жизнь хороша, а твои дела плохи. Фэт-Фрумос увёз твою дочь.

— Мы очень должны торопиться, чтобы догнать их?

— Торопиться-то мы должны, но не очень, и так догоним.

Дженар сел на коня, помчался за беглецами и вскоре догнал их. Драться с Фэт-Фрумосом он не мог, потому что Дженар был христианином, верил он не в колдовские чары, а в бога.

— Фэт-Фрумос, — сказал Дженар, — ты очень красив, и мне жаль тебя. На сей раз прощаю, но в другой раз… берегись!.. — И, посадив дочь с собой рядом, исчез, будто растворился в воздухе.

Но Фэт-Фрумос был не из робкого десятка и знал дорогу назад. Он вернулся и застал девушку снова одну. Бледная и заплаканная, она казалась ещё прекраснее.

Дженар был на охоте на расстоянии двух дней пути. Фэт-Фрумос взял коней из конюшни самого Дженара, и они ускакали ночью. Бежали они, как бежит лунный свет над глубокими волнами моря, бежали сквозь холодную тёмную ночь, как два чудесных сновидения, но слышали, как в замке протяжно мяукали две головы кота. Затем им показалось, что они не могут сдвинуться с места; так бывает во сне, когда хочешь бежать, но не можешь. Скоро их окутало облако пыли, выбивавшееся из-под копыт Дженарова коня.

Лицо Дженара было свирепо, взгляд суров. Не говоря ни слова, он схватил Фэт-Фрумоса и забросил его в тёмные грозовые облака, потом исчез вместе с дочерью.

Лишь горсть пепла, в который превратился сожжённый молниями Фэт-Фрумос, упала на горячий и сухой песок пустыни. Пепел обратился в родник, и он ручейком заструился по алмазному песку, в благоуханной тени зелёных высоких густых деревьев. Если бы кто-нибудь понимал журчание ручья, то услышал бы жалобную дойну об Иляне, белокурой невесте Фэт-Фрумоса. Но кто мог услышать этот голос в пустыне, где не ступала нога человека?

В те времена господь ещё ходил по земле. Однажды в пустыне появились два путника. Платье и лицо одного из них сияли белым солнечным светом, второй казался лишь тенью его. То были Христос и святой Пётр. Их ноги, сожжённые песком пустыни, ступили в прозрачную прохладную воду ручья, они прошли по воде до тенистого ключа. Там Христос испил воды, омыл святое своё лицо и чудотворные руки. Потом они отдохнули в тени деревьев. Христос думал о своём небесном отце, а святой Пётр прислушивался к жалобной дойне родника. Когда они встали, святой Пётр молвил:

— Господи, сделай так, чтобы родник стал тем, кем был прежде.

— Аминь, — ответил господь, поднимая руку. Затем они пошли дальше, не оглядываясь.

Чудом исчезли деревья и родник. Фэт-Фрумос, будто проснувшись после долгого сна, огляделся вокруг. Он увидел сына божьего, который шёл по склонявшимся перед ним морским волнам как по суше; увидел он и святого Петра, который, в силу своего человеческого естества, оглядывался и кивал Фэт-Фрумосу. Фэт-Фрумос проводил их взглядом, пока облик святого Петра не рассеялся вдалеке и был виден лишь сияющий, словно солнце, лик господень, освещающий морскую гладь. Он понял чудо своего воскрешения и преклонил колени перед заходом этого божественного солнца.

Тут он вспомнил о своём обещании похитить дочь Дженара, а ведь то, что молодец обещает, он всегда выполняет.

Снова пустился он в путь и к вечеру прибыл к замку Дженара, похожему на огромную тень в вечерних сумерках. Он вошёл… Дочь Дженара плакала, но как только увидела его, лицо её озарилось улыбкой, точно волна лучом света. Он рассказал ей о своём воскрешении.

— Ты не сможешь похитить меня, — молвила она, — пока у тебя не будет такого же коня, как у моего отца, с двумя сердцами. Вечером я спрошу отца, где он добыл своего коня, тогда и ты сможешь достать такого же. Но чтобы отец тебя не заметил, я обращу тебя пока в цветок.

Он сел на стул, она прошептала какое-то нежное заклинание и поцеловала его в лоб. И Фэт-Фрумос тотчас же превратился в красный, как спелая вишня, цветок. Она поставила его на окно среди других цветов и запела так весело, что весь замок зазвенел.

Вернулся Дженар и спросил её:

— Ты весела, дочка? С чего ж тебе так весело?

— Весело потому, что нет уж на свете Фэт-Фрумоса и никто не похитит меня, — ответила она, смеясь.