Семья Ратон

При этом она вздыхала, добавляя печально:

— Кто может поручиться, что эта мысль не придет в голову даже моему мужу! Ведь в настоящее время он относится ко мне с полным пренебрежением! Может ли быть, чтобы такой величественный павлин относился сколько-нибудь почтительно к такой вульгарной гусыне! Будь я хотя бы индейкой! Но нет! И Рата находит, что я теперь вовсе не в его вкусе!

Это действительно, было уж очень заметно, когда тщеславный Рата вошел во двор. Но, надо сознаться, он действительно был великолепным павлином! Он взмахивал своим легким и подвижным хохолком, раскрашенным самыми яркими цветами. Он нахохливал свои перья, которые кажутся вышитыми цветными шелками и усыпанными драгоценными каменьями. Он широко распускал величественный веер своего хвоста. Как может восхитительный представитель пернатого царства опуститься до этой гусыни, такой невзрачной под своим серым пухом и коричневатым оперением?!..

— Дорогой мой Рата! — говорит она.

— Кто смеет произносить мое имя? — отзывается павлин.

— Я!

— Гусыня! Кто такая эта гусыня?

— Я ваша Ратана!

— Ах, фи! какой ужас! Идите своей дорогой, прошу вас.

Право, тщеславие часто заставляет говорить глупости!

Дело в том, что этот гордец брал примеры свыше! Разве его хозяйка Ратонна выказывала больше благоразумия? Разве она не обращалась столь же пренебрежительно с собственным мужем?

Вот как раз идет и она, в сопровождении мужа, дочери, Ратина и Ратэ.

Ратина очаровательна в виде горлинки, со своим серо-голубоватым оперением, с нижней частью шейки золотисто-зеленого оттенка, нежно переливающегося из одной тени в другую, и нежным белым пятнышком, отмечающим каждое крыло.

И как мелодично воркует она, порхая вокруг прекрасного юноши!

Отец Ратон, опираясь на костыль, с восторгом любуется своей дочерью. Какой красивой она ему кажется! Но можно быть вполне уверенным, что госпожа Ратонна находит, что сама она еще прекрасней своей дочери!

Ах, как хорошо сделала природа, обратив ее в попугая! Она болтала, болтала без конца! Она распускала хвост так пышно, что сам дон Рата готов был ей позавидовать. Если бы вы ее видели, когда она располагалась под солнечным лучом, чтобы заставить ярче блестеть желтый пушок шеи, когда она нахохливала свои зеленые перья и голубоватые мелкие перышки! Она действительно была одним из лучших экземпляров восточного попугая.

— Ну что, ты довольна своей судьбой, душечка? — спросил у нее Ратон.

— Здесь для вас нет никакой душечки! — ответила она сухо. — Прошу вас быть осторожнее в выражениях и не забывать расстояния, существующего теперь между нами.

— Между нами! Между мужем и женой?

— Крыса и попугай — муж и жена! Да вы с ума сошли, дорогой мой!

И госпожа Ратонна начала охорашиваться, в то время как Рата величественно выступал возле нее.

Ратон тогда дружественно посмотрел на свою служанку, которая ничуть не потеряла в его глазах. Потом он сказал сам себе:

— Ах, женщины, женщины! Что только с ними делается, когда тщеславие кружит им голову… и даже, когда оно им ее не кружит! Но будем относиться ко всему философски!

Но что же делал во время этой семейной сцены кузен Ратэ с придатком, не принадлежащим даже виду животных, к которым он теперь относился! Просуществовать в образе крысы с рыбьим хвостом, обратиться затем в цаплю с хвостом крысы! Но если все будет продолжаться так, по мере того как он будет подниматься вверх по лестнице творения, — будет прямо-таки ужасно! Погруженный в подобное раздумье, он скрывался в угол двора, стоя на одной лапе, как обыкновенно делают погруженные в раздумье цапли, вытягивая грудь, белизна которой оттенялась маленькими черточками, свои пепельные перья, и хохолок, печально откинутый назад.

В это время возник вопрос о продолжении путешествия с целью полюбоваться страной во всем ее великолепии.

Но госпожа Ратонна любовалась только собственной особой, и дон Рата — тоже собственной. Ни тот, ни другая не смотрели на восхитительные виды природы, развертывавшиеся вокруг них, предпочитая им города и местечки, где они могли найти, перед кем почваниться.

Как бы то ни было, этот вопрос обсуждался, когда новое лицо показалось у дверей караван-сарая.

Это был один из туземцев-проводников, одетый по индусской моде, который пришел предложить свои услуги путешественникам.

— Друг мой, — спросил у него Ратон, — что здесь можно видеть интересного?

— Здесь можно видеть несравненное чудо, — ответил проводник, — это чудо — великий сфинкс пустыни.

— Пустыни! — презрительно протянула госпожа Ратонна.

— Мы приехали сюда вовсе не для того, чтобы посещать пустыни! — добавил дон Рата.

— О! — ответил проводник, — эта пустыня сегодня вовсе не будет пустыней, так как сегодня праздник сфинкса, и люди стекаются к нему на поклонение со всех концов земли!

Этих слов было вполне достаточно, чтобы побудить наших тщеславных пернатых посетить сфинкса. Ратине и ее жениху, впрочем, было совершенно безразлично, куда бы их ни повели, лишь бы их туда повели вместе! Что касается кузена Ратэ и доброй Ратаны, — эти двое именно и хотели бы скрыться в глубине какой-нибудь пустыни.

— В путь! — сказала госпожа Ратонна.

— В путь! — повторил проводник.

Минуту спустя все они уже покинули караван-сарай, нисколько не подозревая, что этот проводник был волшебник Гордафур, неузнаваемый в своем новом костюме и увлекающий их в новую ловушку.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Как великолепен был этот сфинкс! Он был гораздо красивей египетских сфинксов, стяжавших, однако, такую громкую славу. Этот сфинкс назывался сфинксом Ромирадура и представлял собой восьмое чудо света.

Семья Ратон добралась до опушки широкой равнины, окруженной густыми лесами, над которыми с противоположной стороны господствовала цепь гор, покрытых вечными снегами.

Представьте себе среди этой равнины животное, высеченное из мрамора. Оно лежит на траве, держа голову совершенно прямо, скрестив перед собой передние лапы, с длинным телом, похожим на небольшой холм. Оно имеет по крайней мере пятьсот футов длины на сто футов ширины, и голова его поднимается на восемьдесят футов над землей.

Этот сфинкс имеет тот же загадочный вид, который отличает всех, ему подобных. Никому не выдавал он тайны, которую хранит уже тысячи столетий. И, однако, его обширный мозг раскрыт для всякого, кто только пожелает осмотреть его. К нему можно проникнуть через дверь, проделанную между двумя лапами. Внутренние лестницы дают доступ к его глазам, ушам, носу, к его рту и даже к лесу волос, вздымающихся над его лбом.

Для того чтобы вы легче могли судить об огромных размерах этого чудовища, знайте, что десять человек могут свободно поместиться в орбите его глаз, тридцать — в углублении его уха, сорок — между ноздрями, шестьдесят — во рту, где можно было бы дать бал, и сотня — в его волосах, густых, как девственный лес тропической Америки. Путешественники стекаются отовсюду не для того, чтобы посоветоваться с ним, потому что он не хочет отвечать ни на какие вопросы, боясь ошибиться, но просто посетить его, как посещают статую святого Карла на одном из островов озера Лагомаджиоре.

Вы, надеюсь, позволите мне, дорогие дети, не останавливаться дольше на описании этого чуда, которое делает честь человеческому гению. Ни египетские пирамиды, ни висячие сады Вавилона, ни колосс родосский, ни александрийский маяк, ни Эйфелева башня не могут сравняться с ним. Когда географы, наконец, установят, в какой стране находится большой сфинкс Ромирадура, я твердо рассчитываю, что вы отправитесь посмотреть на него во время каникул.

Но Гордафур отлично знал, где находится этот сфинкс, и вел туда семью Ратон. Но сказав Ратонам, что в пустыне будет огромное стечение народа, он бессовестно обманул всех. Вот обман, который, наверное, сильно раздосадует попугая и павлина! Красота сфинкса имела весьма мало интереса для них!

Как вы, наверное, уже угадали, волшебник и принц Киссадор уже давно составили план действий. Принц уже находился на опушке соседнего леса, с сотней своих телохранителей. Как только семья Ратон проникнет во внутренность сфинкса, ее должны были поймать там, точно в крысоловке. Если сотне человек не удастся овладеть пятью птицами, одной крысой и молодым человеком, — значит, им покровительствует какая-нибудь сверхъестественная сила.