Седьмая принцесса (сборник)

— Селина! — воскликнул Король. — Ты и вправду Принцесса?

— Конечно. Но только здесь, в Листвии.

— А ты пойдёшь за меня замуж?

— Да, — ответила Селина. — Но только здесь, в Листвии.

— И там — в Велико-Трудании! — радостно закричал Король и, схватив Селину за руку, побежал меж цветов и порхающих птиц обратно к забору.

Очутившись в Велико-Трудании, Джон, задыхаясь, спросил снова:

— Ну, Селина. Пойдёшь?

— Куда ещё?

— За меня замуж!

— Ладно уж, — согласилась Селина. И стала Королевой. А поскольку она любую работу выполняла исправно, она и Королевой стала очень хорошей.

В день свадьбы Король отодрал семьсот семьдесят седьмую доску и открыл дорогу из Велико-Трудании в Листвию. С тех пор любой житель страны — и ребёнок, и взрослый — мог проскользнуть в узкую щель в любую минуту без всякого труда. Главное — не растолстеть, а это, увы, случается нередко.

ШАРМАНКА

Жил да был Путник, и лежал ему далёкий путь. Настигла его ночь, но он всё шёл и шёл.

Дорога вилась по лесам, по горам: ни городка, ни дымка деревенского, ни огонька из одинокого оконца. Тьма стояла кромешная — ни зги не видно, и Путник сбился с пути.

Кругом темнота и тишина, ничего Путнику не видно, ничего не слышно. И стал он тогда сам с собой разговаривать.

— Что же мне теперь делать? — спросил сам себя Путник. — То ли дальше идти, то ли утра дожидаться? Пойду дальше — да вдруг не в ту сторону? И придётся потом обратно идти. А на месте останусь — так уж точно никуда к утру не доберусь и завтракать придётся не раньше полудня. Что же делать-то мне? Ну, допустим, останусь я здесь… Опять вопрос: то ли на землю лечь, то ли стоя спать? Лягу — так непременно на колючку наткнусь, а стоя спать — ноги затекут. Что же делать?

И на этих самых словах услыхал вдруг Путник музыку. И умолк. Раз есть что послушать, можно и помолчать. Чудно — музыка в лесу! Причём не пение, не свист, не свирель и не скрипка — эти звуки в лесах по ночам дело самое привычное. Но наш Путник глухой ночью в-глухом лесу услышал звуки шарманки.

И сразу повеселел. Позабыл даже, что сбился с пути, и решил отчего-то, что дом родной совсем рядом — рукой подать. Пошёл он на звуки шарманки, а под ногами зашелестела трава, и листья затрепетали возле самых щёк. И вот шарманка играет совсем близко. Путник спросил:

— Где ты?

Он был уверен, что кто-нибудь да отзовётся. Не может же шарманка — даже в глухом лесу — крутить свою ручку сама. И Путник оказался прав. Ему ответил бодрый голосок:

— Вот он я, господин хороший.

Путник вытянул вперёд руку и нашарил в темноте шарманку.

— Погодите, — остановил его бодрый голосок. — Сперва я доиграю. А вы танцуйте, коли хотите. — Музыка грянула ещё громче и веселей, и Путник пустился в пляс.

Наконец он откинул последнее коленце и застыл. Музыка кончилась.

—..У-уф! Последний раз я танцевал под шарманку в бедняцких переулках, и было мне тогда десять лет от роду.

— Верно говорите, — отозвался Шарманщик.

— Вот, возьми-ка монетку.

— Спасибо. Давненько мне монеток не кидали.

— Куда путь держишь? — спросил Путник.

— Иду куда глаза глядят, — промолвил Шарманщик. — Все пути едины. Что здесь шарманку крутить, что там…

— А как же без домов, без окон? Откуда людям монетки кидать?

— Мне на прожитьё хватает, — сказал Шарманщик.

— А как же без переулков, где танцуют под шарманку нищие ребятишки?

— Вот тут ты угадал. Мне этих переулков очень недостаёт. Давным-давно играл я под окнами каждое утро, покуда не наберу шиллинг, а потом — до поздней ночи — играл задаром в переулках, где ютится беднота. На себя я тратил полшиллинга в день, а остальное откладывал. Но потом случилось мне заболеть — всерьёз и надолго. А поднялся с постели, гляжу: в одном переулке шарманку крутят, в другом — граммофон играет, а в третий даже арфу с корнетом притащили. Понял я, что пора на покой. Брожу теперь с шарманкой куда ноги несут. Музыка-то одна, что там, что тут…

— А кто же танцует? — спросил Путник.

— За танцорами дело не станет, — ответил Шарманщик и крутанул ручку.

Заиграла музыка, и опять зашелестела под ногами Путника трава, затрепетали листья, воздух вмиг наполнился мотыльками и светляками, на небо высыпали звёзды — и все пустились в пляс, точно ребятишки в бедняцких переулках. Зажурчали ручьи-игруны, и прямо на глазах у Путника, при свете танцующих звёзд, расцвели лесные цветы. Они торопливо пробились сквозь мох, чтобы покачать головками весёлой музыке в такт. Путник знал, что танцует всё кругом — даже то, что не видно глазу. Лес полнился танцем: танцевал каждый листок на макушках деревьев, каждый корешок в глубине земли. И тьма рассеялась — ведь сама Луна выпрыгнула из-за туч и в плавном танце закружилась по небу.

Сам Путник тоже танцевал — весело, отчаянно, точно ему снова было десять лет от роду.

А дотом замерли в отдалении звуки шарманки… Путник очутился на опушке леса, под ногами вилась дорога, а впереди сияли городские огни. Там был конец его пути.

МАЛЕНЬКАЯ ПОРТНИХА

Жила-была Маленькая портниха, и ходила она в подмастерьях у Большой портнихи. На самом-то деле она давно уже стала лучшей мастерицей во всём королевстве: шила прекрасно, кроила чудесно, а платья выдумывала прямо-таки сказочные — никому, кроме неё, не выдумать. И Большая портниха отлично об этом знала. Однако смекнула, что пока девочка мала да скромна, нечего ей нос задирать.

— Не скажу Лотте, что она лучше меня шьёт, она и не узнает, — думала Большая портниха. — А скажу, так сразу уйдёт и откроет свою мастерскую. Мне соперницы не надобны!

И Большая портниха помалкивала. Даже перестала хвалить Лотту, когда платье удавалось ей особенно хорошо, зато часто бранила — без всякой причины. Лотта, впрочем, не унывала, но истинной цены себе, конечно, не знала. А Большая портниха, как получит важный заказ, сразу к Лотте за советом бежит:

— Маркиза Гоголь-Моголь заказала шёлковое бальное платье. И думает, что ей к лицу нежный персиковый цвет.

— Какая досада! — воскликнет Лотта. — Ей куда лучше не в шёлке, а в бархате, и не в персиковом, а в сливовом!

— Именно так я ей и сказала, — подхватит Большая портниха. — А на юбке она хочет семнадцать оборок.

— Бог ты мой! — вздохнёт Лотта. — Ей же надо гладкую юбку, только гладкую, и очень благородного покроя!

— Вот именно! — подхватит Большая портниха. — Так я маркизе и сказала — главное покрой! Значит, платье сделаем гладкое-гладкое!

И вместо шёлкового персикового платья в оборках маркизе Гоголь-Моголь шили строгое бархатное платье цвета сливы. Дамы на королевском балу ахали от зависти и изумления:

— Большая портниха — просто гений!

Но мы-то с вами знаем, что платье придумала Лотта.

Королева любила балы и праздники. Ей уже стукнуло семьдесят, и была она безмужняя и бездетная. А значит, не было в этой стране прямых наследников короны и трона. Впрочем, хоть и не довелось Королеве стать матерью, она зато стала тёткой — целых двадцать пять лет назад. Племянник её правил соседним королевством. Но тётка понимала, что со временем оба королевства сольются в одно и править ими суждено молодому королю Ричарду. Если верить молве, он вырос красивым и статным, но знала Королева об этом только понаслышке, поскольку не видала его целых двадцать лет. Семьи у Ричарда тоже не было. Королева-тётя не на шутку беспокоилась о наследниках и дважды в год — на Рождество и на день рожденья — отправляла племяннику вместе с подарками строгие, внушительные письма. Но он неизменно отвечал: