Тысяча и одна ночь

И когда Абу-Амяр прочитал записку и евнух наврал ему, он почуял яд в напитке и написал на обороте письма такие стихи:

И когда ан-Насир прочитал ответ, он удивился догадливости везиря и не хотел больше слушать доносчиков на него. И потом он спросил везиря: «Как ты выпутался из сетей?» И тот ответил: «Мой ум не опутан сетями любви».

Рассказ о Далиле-Хитрице и Али-Зейбаке каирском (ночи 698—719)

Рассказывают также, о счастливый царь, что был во время халифата Харуна ар-Рашида один человек по имени Ахмед-ад-Данаф и другой – по имени Хасан-Шуман. И были они творцами козней и хитростей и совершали дивные дела, и по эй причине наградил халиф Ахмеда-ад-Данафа почётной одеждой и назначил его начальником правой стороны, и наградил он Хасана-Шумана почётной одеждой и назначил его начальником левой стороны, и положил каждому из них жалованье – всякий месяц тысячу динаров. И находилось у каждого из них под рукою сорок человек. И было предписано Ахмеду-ад-Данафу наблюдение за сушей.

И выехали Ахмед-ад-Данаф с Хасаном-Шуманом и теми, кто был под их властью, на копях, и эмир Халидвали был с ними, и глашатай кричал: «Согласно приказанию халифа, нет в Багдаде начальника правой стороны, кроме начальника Ахмеда-ад-Данафа, и нет в Багдаде начальника левой стороны, кроме начальника Хасана-Шумана, и слова их должно слушаться, и уважение к ним обязательно!»

А была в городе старуха по имени Далила-Хитрица, и была у неё дочь, по имени Зейнаб-мошенница; и они услышали крик глашатая, и Зейнаб сказала своей матери Далиле: «Посмотри, матушка, этот Ахмед-ад-Данаф пришёл из Каира, когда его оттуда прогнали, и играл в Багдаде всякие штуки, пока не приблизился к халифу и не стал начальником правой стороны. А тот шелудивый парень, Хасан-Шуман, сделался начальником левой стороны, и у него накрывают стол по утрам и по вечерам, и положено им жалованье – каждому тысяча динаров во всякий месяц. А мы сидим в этом доме без дела, нет нам ни почёта, ни уважения, и нет у нас никого, кто бы за нас попросил».

А муж Далилы был прежде начальником в Багдаде, и ему была положена от халифа каждый месяц тысяча динаров; и он умер и оставил двух дочерей: дочь замужнюю, у которой был сын по имени Ахмед-аль-Лакит, и дочь незамужнюю по имени Зейнаб-мошенница. И Далила умела устраивать хитрости, обманы и плутни и ухитрялась выманивать большую змею из её норы, и Иблис учился у неё хитростям. Её отец был у халифа башенником, и ему полагалось жалованье – каждый месяц тысяча динаров. Он воспитывал почтовых голубей, которые летают с письмами и посланиями, и всякая птица в минуту нужды была халифу дороже, чем какой-нибудь из его сыновей.

И Зейнаб сказала своей матери: «Иди устрой хитрости и плутни, может быть, из-за этого разнесётся о нас слава в Багдаде и будет нам жалованье нашего отца…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала шестьсот девяносто девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейнаб-мошенница сказала своей матери: «Иди устрой нам хитрости и плутни, может быть, распространится о нас из-за этого слава в Багдаде и будет нам жалованье нашего отца.

«Клянусь твоей жизнью, о дочка, – сказала Далила, – я сыграю в Багдаде штуки посильнее штук Ахмеда-ад-Данафа и Хасана-Шумана!»

И она поднялась и, закрыв лицо платком, надела одежду факиров и суфиев, и оделась в платье, спускавшееся ей до пят, и в шерстяной халат и повязалась широким поясом. Потом она взяла кувшин, наполнила его водой по горлышко и, положив на отверстие его три динара, прикрыла отверстие куском пальмового лыка. А на шею она надела чётки величиной с вязанку дров, и взяла в руки палку с красными и жёлтыми тряпками, и вышла, говоря: «Аллах! Аллах!» – и язык произносил славословие, а сердце скакало по ристалищу мерзости.

И она начала высматривать, какую бы сыграть в городе штуку, и ходила из переулка в переулок, пока не пришла к одному переулку, выметенному, политому и вымощенному.

И она увидела сводчатые ворота с мраморным порогом и матрибинца-привратника, который стоял у ворот; и был это дом начальника чаушей [588] халифа, и у хозяина дома были поля и деревни, и он получал большое жалованье. И звали его: эмир Хасан Шарр-ат-Тарик [589], и назывался он так лишь потому, что удар опережал у него слово.

И был он женат на красивой женщине и любил её, и в ночь, когда он вошёл к ней, она взяла с него клятву, что он ни на ком, кроме неё, не женится и не будет ночевать вне дома. И в один из дней её муж пошёл в диван и увидел с каждым из эмиров сына идя двоих сыновей. А он как-то ходил в баню и посмотрел на своё лицо в зеркало и увидел, что белизна волос его бороды покрыла черноту, и сказал себе: «Разве тот, кто взял твоего отца, не наделит тебя сыном?»

И потом он вошёл к жене, сердитый. И она сказала ему: «Добрый вечер!» И эмир воскликнул: «Уходи от меня! С того дня, как я увидел тебя, я не видел добра». – «А почему?» – спросила его жена. И он сказал: «В ночь, когда я вошёл к тебе, ты взяла с меня клятву, что я ни на ком, кроме тебя, не женюсь, а сегодня я видел, что у каждого эмира есть по сыну, а у некоторых – двое; и я вспомнил про смерть и про то, что мне не досталось ни сына, ни дочери, а у кого нет сына, о том не вспоминают. Вот причина моего гнева. Ты бесплодная и не несёшь от меня!» – «Имя Аллаха над тобой! – воскликнула его жена. – Я пробила все ступки, толча шерсть и зелья, и нет за мной вины. Задержка от тебя: ты плосконосый мул, и твой белок жидкий – он не делает беременной и не приносит детей». – «Когда вернусь из поездки, женюсь на другой», – сказал эмир. И жена его отвечала: «Моя доля у Аллаха!» И эмир вышел от неё, и оба раскаялись, что поносили друг друга.

И когда жена эмира выглядывала из окна, подобная невесте из сокровищницы – столько было на ней украшений, Далила вдруг остановилась и увидела эту женщину, и заметила на ней украшения и дорогие одежды, и сказала себе: «Нет лучше ловкости, о Далила, чем забрать эту женщину из дома её мужа и оголить её от украшений и одежды и взять все это».

И она остановилась и стала поминать Аллаха под окном дворца, говоря: «Аллах! Аллах!» И жена эмира увидала старуху, одетую в белые одежды, похожую на купол из света и имевшую облик суфиев, которая говорила: «Явитесь, о друзья Аллаха!» И женщины с той улицы высунулись из окон и стали говорить: «Вот явная поддержка Аллаха! От лица этой старицы исходит свет!» И Хатун, жена эмира Хасана, заплакала и сказала своей невольнице: «Спустись, поцелуй руку шейху Абу-Али, привратнику, и скажи ему: „Дай ей войти, этой старице, чтобы мы получили через неё благодать“.

И невольница спустилась и поцеловала привратнику руку и сказала: «Моя госпожа говорит тебе: „Дай этой старице войти к моей госпоже, чтобы она получила через неё благодать…“

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала ночь, дополняющая до семисот, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что невольница спустилась к привратнику и сказала ему: „Моя госпожа говорит тебе: «Дай этой старице войти к моей госпоже, чтобы она получила через неё благодать – быть, её благодать покроет нас всех“.

И привратник пошёл к Далиле я начал было целовать ей руку, но она не дала ему и сказала: «Отдались от меня, чтобы не испортить мне омовения! Ты тоже суфий – влекомый к Аллаху, наблюдаемый друзьями Аллаха. Аллах освободил тебя от этой службы, о Абу-Али».