Байкала-озера сказки Том I разд.1

Наконец изловчились богатыри, враз ухватились за бочку да так и застыли: ни тот, ни другой высвободить бочку не может, поскольку силы-то у обоих одинаковые. И только было они хватились снова бороться — глядь, а бочки-то и не стало вдруг, выскользнула из рук, в воду ушла…

Пометались, пометались разъяренные ветры-великаны да и затихли, уморились от напрасных поисков. Решили подождать, когда бочка всплывет вверх. А только напрасно на то надеялись: бочки будто и вовсе не бывало. День прошел, за ним другой, потом недели полетели, месяцы, а бочки все нет и нет. Ветры-богатыри и понять не могут: с чего так получилось? Измучились от дум да от мук сердечных, а как облегчить дело — не знают. После уж от самого Байкала узнали, что это он отобрал у них бочку-то и запрятал ее в своих глубинах. Это был его подарок ветрам, а увидел, что из-за чудесной бочки раздор между ними пошел и что по совести решить дело они не хотят, так и отобрал сразу. Ему какое дело, что Култук и Баргузин Сармы из-за этого лишились.

Сарма сперва терпеливо ждала, чем кончится состязание, а как узнала, так сразу и послала своего верного баклана передать богатырям, что она ни за кого из них замуж не пойдет. Не собирается и за других выходить: одной лучше. Да еще так упрекнула: какие-де вы богатыри, раз не сумели бочку удержать в руках! Я-де гораздо сильнее вас и бочку ту сама как-нибудь достану.

Култук же и Баргузин до сих пор друг друга не знают — каждый ходит своим путем-дорогой. А ежели по старой привычке и делают набеги один в сторону другого, то попеременно, каждый в свое время, чтоб, значит, не встречаться: стыдятся, что оплошал когда-то с бочкой-то. И больше для того погуливают, чтоб поглядеть: а не обозначится ли где чудесная пропажа? Так и разошлись в разные стороны Култук, Баргузин и Сарма, и, где находится сейчас омулевая бочка, никто не знает…

Кончил свой рассказ дедко Савелий и перевел дух. Вздохнул и Гаранька — будто воз на гору затащил. Так всегда бывало с ним: слишком уж заслушивался он, когда кто рассказывал что-нибудь удивительное, — лицом даже каменел. Перебивать он никогда не перебивал рассказчика, а неясное все на память брал, чтобы потом не скупиться на вопросы. Так и тут получилось.

— А может, Сарма и в самом деле достала ту бочку? — спросил он у дедка Савелия.

— Ничего нет удивительного, — ответил он. — Сарма самая сильная из ветров-великанов, ее сам Байкал боится и устоять перед ней не может, готов исполнить любую ее прихоть. А Сарма-то, Гаранька, такая: побалует-побалует да вдруг ко всему и охладеет, отступится…

С той поры глубоко запала в голову парня дума о чудесной омулевой бочке, которую прячет где-то в своих глубинах батюшка Байкал.

«Вот бы напасть на нее да к рукам прибрать и на себя обратить в нашем рыбацком деле», — мечтал он по ночам и все ждал, когда представится такой случай.

И вот артель приступила к замету в Баргузинском заливе. Работали рыбаки дружно, но на этот раз им не повезло: улов оказался ничтожным. Закинули невод вторично — опять неудача: рыбы вытащили что кот наплакал.

— Так не пойдет дело, — нахмурился дедко Савелий. — Рыбы здесь нет, да вроде и не предвидится. А не поплыть ли нам в Малое море, в Куркутскую губу, авось нам там пофартит…

Рыбаки согласились.

Приплыли они в Куркутскую губу, поставили шалаш из бересты на берегу и подготовили снасть к замету.

А плес такой облюбовали, что и желать лучшего не надо! Тут и скалы подряд могучие да высокие, и тайга-матушка непроходимая, а над водой чайки да бакланы летают и кричат. С неба лазоревого солнышко светит и греет ласково, а воздух такой медовый разлит вокруг, что и надышаться невозможно.

Однако дедко Савелий, глянув на небо, нахмурился вдруг.

— Не быть сегодня удаче. Видите, над ущельем белые кольцевистые морока появились, навроде тумана, а над ними средь неба ясного такие же стоят недвижимо. Непременно вскорости Сарма пожалует.

Гаранька так и обмер.

— Неужели доведется увидеть богатыршу эту?

— Доведется.

Сказал это дедко Савелий и велел все прибрать и запрятать в скалах, а шалаш снести — все равно-де Сарма разрушит его. И только управились с делами рыбаки, как точно — ударил с угрюмых гор сильный ветер и вокруг сразу стало темным-темно.

Зверем заревело Малое море, затрещали на его берегах вековые деревья, со скал полетели в воду огромные камни…

Гараньке хоть и не по себе стало от такой страсти, а любопытство все же взяло свое, высунулся осторожно из-за укрытия.

Видит: нависла над морем огромная, будто из дыма сотканная голова женщины, страшная и лохматая. Волосы пепельного цвета с проседью, щеки что студень, так и трясутся, изо рта пар густой валит, а губы что мехи кузнечного горна, так волны и вздувают, нагоняют друг на друга.

— Ох, и сила же! — подивился Гаранька и скорей обратно в укрытие полез.

Дедко Савелий встретил парня с улыбкой:

— Ну, как Сарма? Приглянулась?

Гаранька затрясся.

— Ой, дедко, век бы с ней не видеться и не встречаться!

— Да, Гараня, красоту всяк по-своему понимает. Тебе страшна, а для Култука или, скажем, Баргузина — не сыскать краше. Так-то.

Долго ли, коротко ли бушевала разъяренная Сарма, а все же наконец стихла. И когда над Куркутской губой снова заликовало солнышко, вышли рыбаки из своего укрытия и видят: на прибрежном песке, около их стана, лежит прибитая волнами бочка, а на бочке той баклан черный, как обугленная головешка, сидит. Сидел он недолго, поднялся и улетел, а на его место села чайка, белая-белая, и начала клювом копаться в своем крыле.

Рыбаки, конечно, диву дались. И у всех сразу одна дума в голову ударила: уж не та ли это чудесная омулевая бочка всплыла, которую Баргузин и Култук потеряли в давнишнем споре? Но вымолвить этого не смеют — глядят на дедка Савелия и ждут, что он скажет.

Не хватило терпения у одного лишь Гараньки.

— Дедко… она, поди, а?

А тот и сам оторопел, молчит да посматривает на берег исподлобья. Наконец одумался и команду дал:

— Идите за мной!

И повел рыбаков на отмель. Чайка, завидя людей, взмахнула крыльями, закричала что-то по-своему, да и взмыла в воздух. И тут, откуда ни возьмись, другие чайки, а с ними и бакланы поналетели, и такая их тьма объявилась, что неба не видно стало. И начали они всем скопом в море нырять и рыбу доставать да пожирать.

— Добрая примета! — молвил дедко.

А когда подошел и глянул на бочку — не стал сомневаться и тут: по всем признакам бочка та, — и сделана на диво добротно, и выглядит краше всяких других, и дух от нее исходит такой остропряный!

— Ну, Гаранька, теперь-то нам будет удача, — сказал парню дедко Савелий и поглядел на море. А там тоже перемена. То были разные полосы воды: светлые — теплые, и темные — холодные, рыбой не терпимые, и вот на тебе: никаких полос и слоев, одна ровная, одинаковая поверхность. И это дедко Савелий за хорошую примету принял. Повернулся он к рыбакам и сказал весело:

— Сдается мне — богатый ноне улов будет! Тут не надо и воду щупать и корм рыбий искать.

А рыбакам уже и не до того — иная у них забота: что с бочкой делать, куда ее девать, как сохранить?

— Пусть пока тут полежит, не будем время терять, — решил дедко Савелий.

Рыбаки принялись за дело: погрузили в мореходку снасть и выехали в море на замет.

Вот плывут они не спеша и невод помаленьку в воду выбрасывают. А когда выбросили, дедко Савелий крикнул на берег:

— Ходи!

Сам одной рукой кормовое весло к бедру прижимает, правит, а другой бороду поглаживает и улыбается. Удачу чует. Глядя на вожака и остальные рыбаки готовы чуть ли не песни петь, да удерживаются: не хотят прежде времени радость свою показывать.

Не дремали и оставшиеся на берегу, — начали они вертеть вороты и наматывать на них концы невода, чтобы вытащить его на берег. И тут заметили рыбаки с баркаса, что на плесе какая-то заминка вышла: остановились люди.