Магнус-Супермыш

Глава четвёртая

СЛИШКОМ, СЛИШКОМ МНОГО ПЛОТИ

Пребывающий взаперти Магнус пребывал в невероятном возбуждении. Ночью он ещё раз свалился в чан с водой. Известь таким образом почти вся смылась, но он весь вывозился в грязи, пока метался по земляному полу, ища способа выбраться наружу. В перепачканной землёй шкурке он выглядел скорее как молодая крыса. И ко всему прочему был крайне разозлён.

Позже утром по дорожке пришла женщина и немного приоткрыла скользящую дверь. Ноябрьская погода была на удивление мягкой, и женщина знала, что влажность, скопившаяся в оранжерее, не пойдёт растениям на пользу. Но только она занесла ногу в мягкой туфле внутрь, как, к её ужасу, в ноги ей бросился какой-то злобный зверь, какого она в жизни не видела, и с пронзительным рычанием вонзил в щиколотку зубы.

— Гадкий! Гадкий! — невнятно, сквозь сжатые зубы, выкрикивал Магнус. — Укусить!

Потом его пинком отбросило в сторону, и яростное верещание мышонка смешалось с испуганными воплями жертвы, которая поспешно заковыляла по тропинке назад, к дому, чтобы привести мужа. Но когда через несколько минут они вернулись, вооружённые каждый толстой дубинкой, обидчика и в помине не было. Чем он тут занимался — сказала им кучка недоеденных клубней георгинов.

— Должно быть, крыса, — сказал муж.

— Таких крыс я в жизни не видывала.

— Неси кота, он живо её выследит.

Но, как свойственно всему кошачьему роду, кот не пожелал делать то, чего от него хотели люди, и, подёргивая хвостом, гордо удалился.

Тем временем Магнус отыскал дорогу в свинарник. Гнев уступил место другому его главному чувству — голоду. Его скудный запас слов пополнился новым словом:

— Хороший, — бормотал Магнус, разгрызая пищевую пилюлю с треском, похожим на хруст костей. — Хороший. Хороший.

А в доме Маделин и Марк Аврелий завтракали, хотя и без всякого аппетита.

— Подумать только, — уныло произнесла Маделин, — вчера он тут с нами был. А сегодня…

— Хватит, хватит, Мадди, дорогая моя, не надо так убиваться, — попытался успокоить её Марк. — Будут ещё и другие.

— Но не такие.

— Это правда, — подтвердил Марк. — Истинная правда. — Он задумался. — Что правда, то правда, — добавил он.

— Бедный мой мальчик…

— Магнус, — рассеянно поправил Марк.

— Бедный мой Магнус. Такого, как он, больше не будет. Никогда!

— Да, в высшей степени сомнительно.

— Ох, Маркуша! — воскликнула Маделин. — И несчастная же у мышей жизнь!

Марк Аврелий обвёл глазами их жилище и только хотел оспорить это решительное заявление, как Маделин продолжила:

— А может, и хорошо, что он покинул эту юдоль слёз так рано. Кто знает, что ждало его в будущем. Не кошки, так яд. А то и мышеловка. Кстати, Маркуша, сезон ловушек как раз начался. Вчерашней ночью их уже поставили, заметил?

— Честно говоря, дорогая, не заметил. Я как раз наткнулся на интереснейшую вырезку из «Бристол ивнинг пост» о производстве чеддера…

— Марк Аврелий! — произнесла Маделин. — Так ты сидел и преспокойно читал прошлой ночью? И это после того, что случилось? Да как ты мог?

— Ты что-то говорила про мышеловки, дорогая Мадди, — торопливо перебил её Марк. — Так где они стоят?

— В обычных местах. Под раковиной. На полу в кладовке. В сушилке. И приманка, как всегда, шкурка бекона. Никакого воображения.

— И к счастью, дорогая моя, — заметил Марк, — только на редкость глупые мыши могут попасться в такое устройство.

— Или на редкость близорукие, — бросила Маделин и выскочила из гнезда.

Она так сокрушалась об утраченном сыне и так была раздражена бесчувствием мужа, что опомнилась, только когда очутилась на дорожке напротив оранжереи. Дрожа от страха, она заставила себя заглянуть в стеклянную дверь, однако не увидела там призрака, который бы стоял, беззвучно моля о помощи. Но тут скрипнул клапан кошачьего лаза, и Маделин кинулась в спасительный свинарник навстречу счастливейшему моменту своей ещё пока недолгой мышиной жизни. Ибо там, под настилом, стояло вполне реальное, очень грязное и очень любимое существо.

— Мамочка! Хорошая мамочка! — громко выкрикнул Магнус. — Ещё! Ещё!

Весь остальной день Маделин провела в хлеву — подтаскивала запасы патентованных пилюль, отчищала перепачканного грязью ребёнка или же просто лежала и любовалась им, одурманенная счастьем. Ей никак было не взять в толк, каким образом Магнус спасся после столь очевидной смерти, поскольку на все её расспросы он отвечал лишь: «Гадкий! Хорошая мамочка» или «Укусить!» — изредка вставляя «Ещё!». Но ей это было не важно. Для неё имело значение только одно: он тут, в натуральную величину и даже более чем в натуральную.

Прошло четыре недели, Магнус вырос и увеличился вдвое не только возрастом, но и размерами. Во что превратило бы такое ничем не ограниченное поедание Патентованных питательных пилюль Пеннифедера свинью, один бог знает, но во что это превратило мышь, можно было убедиться воочию: ростом Магнус был с крысу, а сил у него всё прибавлялось. Как-то раз старый, с жёлтыми зубами и голым хвостом самец крысы, неожиданно выскочив из-под настила, наткнулся на Магнуса и тут же, перепуганный, с пронзительным визгом пустился наутёк от этого невиданного юного великана.

Маделин и самой приходилось держать ухо востро и вовремя увёртываться, заслышав предупреждающий рёв «хорошая мамочка!». Ибо Магнус был ребёнок ласковый и бурно проявлял свои чувства, и требовалось немалое проворство, чтобы увернуться, когда тяжёлый увалень бросался выражать свою любовь, тыча её мордой.

К счастью, зима оказалась мягкой, и Маделин твёрдо решила остаться в летнем помещении до тех пор, пока сын не станет взрослым. «Что бы это ни значило», — говорила она себе, обеспокоенно качая головой. Ночной холод её не волновал, подле Магнуса было тепло, как у печки. Правда, ей приходилось спать чутким сном из опасения быть придавленной.

Марк Аврелий заглянул в свинарник один только раз — в вечер того дня, когда произошёл эпизод с котом. Маделин вбежала в его укромный кабинет подле камина с известием, что предполагаемый призрак на самом деле состоит из плоти и крови. «Слишком, слишком много плоти», — жалобно пискнул Марк, поспешно отшатываясь от сыновних ласк.

Что-то подсказало Маделин, что преобладающим чувством, которое испытывает муж при виде двухмесячного Магнуса, является не гордость, как у неё, а страх. И она оставила его в покое, чтобы он на свободе предавался излюбленному занятию — чтению газет.

Сама же она занялась воспитанием Магнуса. Заготовив дневной рацион пищевых пилюль, миниатюрная мамаша усаживалась перед своим могучим сыном и принималась учить его правилам, которыми руководствуются в своей жизни все мыши, — правилам выживания. Когда-то её обучала мать ещё в родном гнезде, и так далее, в глубь сотен поколений, поэтому правила бывали выражены несколько старомодным языком.

Некоторые имели форму поговорок: «Семь раз взгляни, один скакни», «Пролезли усы — пролезешь и ты», «Хвостик увяз — всей мышке пропасть». Магнус выслушивал эти афоризмы без малейшей реакции, тупо глядя на Маделин и не переставая жевать. Он явно предпочитал форму заповедей, которые мать повторяла ему каждое утро. Все они начинались со слова «остерегайся».

Список был длинным: «Остерегайся ловушки… Остерегайся отравы… Остерегайся человека… собаки… совы… хорька…» — и так далее. Во время этого перечисления Магнус постепенно приходил в крайнее возбуждение, настораживал уши, хлопал глазами и наконец, услыхав последнюю заповедь: «Остерегайся кошки», испускал громкий крик: «Гадкий!».

Маделин выбивалась из сил, стараясь научить его повторять эти правила за ней, но, хотя словарь Магнуса за это время, несомненно, обогатился, он по-прежнему не мог за один раз соединить больше двух слов.