Карлссон, который живет на крыше (Пер. Л. Брауде и Н. Белякова)

Карлссон сердито вытянул нижнюю губу:

— По-твоему, можно досыта наесться несколькими фрикадельками, и яблочным пирогом с ванильным соусом, и ветчиной, и сыром, и колбасой с мелким жиром, и солеными огурцами и несколькими жалкими сардинками? Да?

Фрёкен Бокк пристально посмотрела ему в глаза.

— Нет, — веско произнесла она. — Но есть же еще печеночный паштет.

Малыш не мог даже вспомнить, ел ли он когда-нибудь в жизни такую вкуснятину. И им было так уютно вместе — ему, Карлссону и фрёкен Бокк, когда они сидели втроем и ели, и жевали вовсю. Но внезапно фрёкен Бокк воскликнула:

— Боже милостивый, ведь Малыша велено изолировать, а мы впустили сюда вот этого!

И она указала пальцем на Карлссона.

— Не-а! Мы его не впускали. Он сам явился, — сказал Малыш.

Но все-таки забеспокоился.

— Подумай только, Карлссон, а что, если ты заболеешь скарлатинной лихорадкой!

— Хм, хм, — пробормотал Карлссон, потому что рот его был набит яблочным пирогом, и потребовалось некоторое время, чтобы он смог вымолвить хоть словечко.

— Скарлатинной лихорадкой! Ха! К тому, кто однажды уже переболел самой лучшей в мире булочковой лихорадкой и не отправился на тот свет, никакая скарлатинная лихорадка уже не пристанет!

— Да, это вряд ли возможно! — со вздохом сказала фрёкен Бокк.

Карлссон набил рот последней оставшейся фрикаделькой, затем облизал пальцы и сказал:

— Конечно, кормят в этом доме немного скудновато, но вообще-то я здесь неплохо уживаюсь! Так что, может, меня тоже надо здесь изолировать, да-да, и меня тоже!

— Боже милостивый! — произнесла фрёкен Бокк.

Она уставилась на Карлссона и на поднос, который был уже совершенно пуст.

— Не очень-то много остается там, где побывал ты, — сказала она.

Карлссон поднялся с края кровати и похлопал себя по животу:

— Неправда! Когда я поем, я встаю из-за стола, а он остается на месте. Правда, это — единственное, что остается.

Затем он нажал на стартовую кнопку, моторчик зажужжал, а Карлссон тяжело полетел к открытому окну.

— Хейсан-хоппсан! — закричал он. — Теперь уж придется вам управляться некоторое время без меня, потому что я тороплюсь!

— Хейсан-хоппсан, Карлссон! — сказал Малыш. — Тебе в самом деле пора улетать?

— Как, неужели сейчас? — угрюмо спросила фрёкен Бокк.

— Да, я должен торопиться! — закричал Карлссон. — А не то я опоздаю к ужину! Хо-хо-хо!

И он исчез.

ВОТ ГОРДАЯ ДЕВА ПО НЕБУ ЛЕТИТ…

На следующий день Малыш спал долго. Поздним утром его разбудил телефонный звонок, и он кинулся в прихожую, чтобы поговорить по телефону.

В трубке раздался мамин голос:

— Дорогой мой мальчик… О, какой ужас!

— Какой еще ужас? — спросил сонный Малыш.

— Да все, что ты написал в своем письме. Я так встревожилась!

— Почему? — спросил Малыш.

— Бедный мой крошка… но завтра утром я возвращаюсь домой.

Обрадованный Малыш тут же проснулся. Хотя так и не понял, почему мама назвала его «бедный мой крошка». Не успел Малыш положить трубку, как раздался новый звонок. Это аж из самого Лондона звонил папа.

— Как поживаешь? — спросил папа. — Слушаются ли Буссе и Беттан фрёкен Бокк?

— Вряд ли, — ответил Малыш. — Но точно не знаю, потому что они лежат в эпидемичке.

По голосу папы Малыш понял, что он тоже встревожился.

— Эпидемичка? Что ты имеешь в виду?

И когда Малыш объяснил, что он имел в виду, папа буквально повторил мамины слова:

— Бедный мой крошка… завтра утром я возвращаюсь домой.

Разговор окончился. Но телефон тут же затрезвонил снова. На этот раз звонил Буссе.

— Можешь передать Домокозлючке привет и сказать, чтоб они с ее дряхлым доктором не надеялись: никакая у нас не скарлатина. Мы с Беттан завтра утром возвращаемся домой.

— Так у вас никакой скарлатины нет? — спросил Малыш.

— Представь себе, нет. Доктор говорит, что мы пили слишком много какао с булочками. От этого, если ты сверхчувствительный, может выступить сыпь.

— Типичный случай булочковой лихорадки, — сказал Малыш.

Но Буссе уже положил трубку.

Одевшись, Малыш отправился на кухню рассказать фрёкен Бокк, что изолировать его больше не надо.

Она уже начала готовить обед. Кухня благоухала пряностями.

— Ничего не имею против, — сказала фрёкен Бокк, когда Малыш рассказал ей, что все семейство возвращается домой. — Просто прекрасно, что уйду от вас, прежде чем окончательно испорчу себе нервы.

Она яростно мешала ложкой в кастрюле, стоявшей на плите. Там тушилось что-то очень густое, и она сильно сдабривала это солью, перцем и карри.

— Вот так, — сказала она. — Жаркое надо как следует посолить, поперчить и насыпать туда карри. Тогда будет вкусно.

Потом она обеспокоенно взглянула на Малыша.

— Ты, верно, не думаешь, что этот ужасный Карлссон снова прилетит сюда сегодня? Как прекрасно было бы, если бы мои последние часы в этом доме были хоть чуть поспокойнее.

Не успел Малыш ответить, как за окном послышался веселый голос, громко распевавший:

На подоконнике в кухне снова появился Карлссон:

— Хейсан-хоппсан, вот вам ваше солнышко, ну и повеселимся же мы сейчас!

Но тут фрёкен Бокк умоляюще протянула к нему руки.

— Нет, нет… нет, все, что угодно, только нельзя ли обойтись без веселых затей?

— Ну ладно, сперва мы, понятно, поедим, — предложил Карлссон и тут же подскочил к кухонному столу.

Фрёкен Бокк уже накрыла на стол для себя и для Малыша. Карлссон опустился на один из стульев и схватил ножик и вилку.

— Подавай на стол! Тащи сюда еду!

Он дружески кивнул головой фрёкен Бокк:

— Ты тоже можешь спокойно, без церемоний сесть вместе со мной к столу. Возьми себе тарелку и иди сюда!

Затем он повел носом, вдыхая запах жаркого под соусом:

— Что ты нам дашь?

— Хорошенькую взбучку, — ответила фрёкен Бокк, еще более ожесточенно мешая свое варево. — Это то, что тебе, во всяком случае, крайне необходимо. И учти, у меня все тело ломит, так что, боюсь, я вряд ли смогу бегать за тобой сегодня.

Она выложила жаркое в мисочку и поставила его на стол.

— Ешьте! — сказала она. — А я подожду и поем позднее. Потому что доктор сказал — мне необходимы тишина и покой во время еды.

Карлссон кивнул:

— Ну ладно, у вас тут, верно, найдется в какой-нибудь банке несколько сухариков! Ты сможешь их погрызть, когда мы покончим со всем, что стоит на столе… а пока возьми маленькую корочку хлеба и ешь ее в тишине и покое!

Он энергично вывалил себе на тарелку большую порцию жаркого под соусом. Малыш же взял лишь самый маленький кусочек. Он всегда боялся незнакомой еды. А такого блюда он никогда прежде не пробовал.

Карлссон начал с того, что возвел башенку из жаркого и обвел ее вокруг рвом. Пока он этим занимался, Малыш осторожно взял в рот кусочек… Ой! Он задохнулся, и на глазах у него выступили слезы. Рот словно обожгло огнем. Но рядом стояла фрёкен Бокк и выжидающе смотрела на него, поэтому он молча проглотил свой кусочек мяса. Тогда Карлссон поднял глаза от возведенного им строения из жаркого под соусом:

— Что с тобой? Чего ты вопишь?

— Я… я подумал о чем-то очень печальном, — запинаясь, произнес Малыш.

— Вот как, — сказал Карлссон, накидываясь с большим аппетитом на свою горку.

Но, проглотив первый же кусочек, он дико взвыл и глаза его наполнились слезами.

— Что это? — спросила фрёкен Бокк.

— Это, верно, лисий яд, но тебе самой лучше знать, что ты состряпала, — ответил Карлссон. — Быстрее тащи сюда большой пожарный насос, в горле у меня загорелось.

Он вытер слезы на глазах.

— Чего ты ревешь? — спросил Малыш.

— Я тоже подумал о чем-то очень печальном, — сказал Карлссон.