Сказка о двух розах

Но тут старшая роза сделала пренебрежительное движение и почти с испугом проговорила:

— Как, милое дитя, вы были дружны с белой розой?

И это прозвучало так, словно она хотела сказать:

— Не говорите так громко об этом, вы себя компрометируете.

А другая роза сделала вид, будто нехорошо расслышала и громко заметила:

— Вы были дружны с белой розой? Неужели? Ваша подруга в самом деле была белая?

Тут бедная желтая роза смутилась еще больше. Кругом все розы, пересмеиваясь, повторяли: «Она дружила с белой розой»; она никак не могла понять, что тут собственно было дурного.

Между тем первая роза снова обратилась к ней и сказала:

— Милое дитя, этого я положительно не могу представить себе. Белая роза… да ведь это совсем неподходящее для вас общество.

При этих словах желтая роза почувствовала себя совершенно униженной: очевидно, она до сих пор не имела никакого представления о правилах высшего света. Она смутилась окончательно и робко заметила:

— Ну, да, конечно… Я, признаться, несколько преувеличивала, говоря, что мы были дружны…

— Я так и полагала, — ответила на это первая роза. — Эта особа, наверное, навязывалась вам, а вы по своей доброте не решались оттолкнуть ее.

И желтая роза, увидев устремленные на нее со всех сторон любопытные взгляды, окончательно упала духом и тихо проговорила:

— Ну, да, конечно, так оно и было.

Но едва только у нее вырвались эти слова, как она почувствовала, что поступила очень дурно. Она вспомнила о бедной белой розе, которую постигла такая печальная участь, и молча склонила головку.

Между тем белая роза на руках у бедного сапожника продолжала свой путь в город, и ее горе, вначале такое бурное, мало-помалу перешло в безмолвное отчаянье.

По мере того, как они все дальше продвигались по улицам города, а жара и духота в них становились все сильнее, головка розы склонялась все ниже, а мальчик, заметив это, сказал сестренке:

Ах, посмотри на нашу бедную розу! Какой у нее усталый вид, ей, наверное, слишком жарко.

На что девочка ответила:

— У нее, наверное, сильная жажда. Как только мы придем домой, я дам ей напиться.

Тут дети подложили свои ручонки под головку розы, чтобы поддержать ее, и потом всю дорогу чередовались так, что ее поддерживал то мальчик, то девочка.

Белая роза принимала эти услуги так же равнодушно, как и все, что теперь происходило с ней. Она даже закрыла глаза, не смотрела на детей и не благодарила их.

Наконец, когда уже совсем стемнело, они прибыли туда, где жил бедный сапожник. Тут белая роза открыла глаза и оглянулась. Улица была очень красивая, а дом, куда они вошли, имел даже очень величественный вид, но… войдя в дом и закрыв за собой дверь, дети не стали подниматься по роскошной лестнице, а, открыв с левой стороны стеклянную дверь, стали спускаться по ступенькам вниз. И вдруг бедной розе стало ясно, что отныне ей предстоит жить в подвальном помещении. Так оно и было в самом деле, бедный сапожник исполнял обязанности швейцара в большом доме.

Жить в подвале! Так вот как оправдались ее мечты о будущем. Теперь у нее было только одно желание — умереть, умереть, как можно скорее…

Между тем дети успели уже сбежать по ступеням вниз, и теперь оттуда доносились их голоса.

— Мама, мамочка, посмотри, что мы тебе принесли!

Тут в комнате со старого дивана поднялась бледная слабая женщина. Пока дети прижимались к ней и обнимали ее своими ручонками, бедный сапожник подошел к жене и, не говоря ни слова, высоко поднял в руках белую розу.

При виде розы в больших широко раскрытых глазах бедной женщины заблестели слезы. Молча сложила она руки и глядела попеременно то на розу, то на своего мужа, так что нельзя было сказать, радуется ли она чудному цветку или втихомолку благодарит Бога, пославшего ей такого доброго мужа. Наконец, она сказала слабым голосом:

— Ах, какая прелесть! Она даже слишком хороша для нас, эта чудная роза! А теперь, дети, вы должны позаботиться о том, чтобы ей у нас было хорошо.

Дети и не нуждались в таком напоминании. Они тотчас выбежали из комнаты и скоро вернулись с большим цветочным горшком, наполненным мягкой черной землей, в которую и пересадили белую розу. Затем они поставили цветочный горшок на стол, принесли воды в маленькой лейке и полили землю в горшке.

Позаботившись о цветке, дети сели ужинать. Каждый получил по ломтю хлеба, чуть-чуть намазанного маслом, — вот и все. Скоро их уложили спать, а через некоторое время улеглись и родители. Свеча была погашена, и в комнате стало тихо и темно.

Все спало, одна только белая роза не могла заснуть. Тяжелые горькие мысли не давали ей покоя.

Но вдруг в комнате стало светло; то был свет месяца, взошедшего на небо и глядевшего теперь в окно.

Он послал целый сноп серебристых лучей в комнату к своей милой белой розе, с которой так часто беседовал в саду, и роза чрезвычайно обрадовалась им.

Было ли то влияние волшебного лунного света, пробуждающего в тех, кто слишком жадно поглощает его, странные мысли и фантазии, или тут было нечто другое — но нашей розе показалось, что она видит сон. Ей чудилось, что два ангела скользнули в комнату, два маленьких прехорошеньких ангела, прикрытых только рубашонками, с босыми ножками и длинными белокурыми волосами. Придвинув к столу два стула, они взобрались на них, приблизили свои личики к головке розы и тихо-тихо поцеловали ее лепестки и чудную благоухающую чашечку. И роза вся затрепетала от этого поцелуя и с наслаждением втянула в себя дыхание нежных уст.

Потом маленькие ангелы соскочили со стульев, отодвинули их в сторону и, тихонько смеясь, исчезли — куда? Да в том направлении, куда ушли дети, когда их отправили спать. И вдруг роза вся вздрогнула: возможно ли это? Неужели эти чудные видения, которые она приняла за ангелов, те двое детей, что привели ее сюда? Эта мысль испортила ей все удовольствие от мнимого сна, потому что она ни за что не хотела простить детям. Однако она не могла отделаться от воспоминаний, не могла забыть сладкого ощущения, испытанного ею а ту минуту, когда прелестные детские губки целовали ее, и, когда настало утро и семья сапожника вошла в комнату, она слегка подняла голову и взглянула на детей. В сущности, это был первый раз, что она взглянула на своих новых хозяев: до сих пор она упорно отворачивала от них глаза.

И тут она заметила, что это действительно были прелестные дети, с белокурыми волосами, с большими глазами и ласковыми милыми личиками. Не могло быть никакого сомнения в том, что это они ночью поднялись со своих кроваток, чтобы потихоньку поцеловать розу.

После завтрака отец сказал детям:

— Сегодня прекрасный день. Мы можем выставить нашу розу в сад.

Тогда дети взяли горшок, в котором находилась роза, вынесли его наверх в маленький палисадник перед домом и поставили его на самом солнце. Теперь роза могла смотреть на улицу, видеть экипажи, проезжавшие мимо, и людей, двигавшихся по разным направлениям. Все это было для нее ново и занимательно.

Как раз позади нее, в уровень с улицей, находилось окно квартиры, где жил сапожник. Окно было распахнуто настежь и за ним сидел сам сапожник на высоком сидении, мастеря какую-то обувь.

Роза глядела на него, заглядывала и в комнату, а так как теперь и солнышко ласково заглядывало туда, то комната совсем не имела такого мрачного вида, как накануне. Она даже казалась очень чистенькой, светлой и уютной.

Потом дети снова вышли из дому с сумками, чтобы отправиться в школу. Проходя мимо решетки, они прижались к ней своими личиками, кивнули розе и сказали: «До свидания!» и хотя роза притворилась равнодушной, но и это, в сущности, ей очень понравилось. Она еще раздумывала о виденном, как вдруг за нею кто-то произнес тонким голосом: «Доброго утра, госпожа роза!» Обернувшись, она заметила маленькую канарейку, прыгавшую в клетке, которая была подвешена под открытым окном.

У канарейки были умные черные глазки и маленький белый клюв, которым она снова прощебетала: «Доброе утро, госпожа роза! Вчера за поздним временем я не имела возможности приветствовать вас. Позвольте представиться: мое имя — Пипочка». Любезность канарейки произвела очень приятное впечатление на розу. Приветливо поклонившись, она вступила с птичкой в разговор, осведомилась об ее возрасте, о том, как давно она живет в семье сапожника. В ответ на это Пипочка вздохнула и заметила, что она уже не первой молодости — три дня назад ей исполнился год, у сапожника она живет три месяца и охотно осталась бы у него на всю жизнь. Когда роза спросила, неужели ей так хорошо живется в этой семье, канарейка принялась расхваливать доброту хозяев, в особенности детей, и при этом растрогалась до такой степени, что должна была поспешно глотнуть воды.