Чуффеттино

— Я бы советовал…

— Говорите, говорите, — подхватил башмачник в то время, как Чуффеттино старался пропихнуть у него между ногами кота, — ваши слова золотые.

— Вот что, тот кузнец, что на площади, нуждается в мальчике…

— Убирайся к черту! — закричал башмачник, стараясь ударить ногой кошку.

— Вы это мне?

— Вам? Что вы, маэстро? Это я кошке. Продолжайте, пожалуйста. Так, говорите, кузнец?

— Поговорите-ка с кумом Теодором… Не забудьте, что его прозвали Триплетта, и он очень сердится за это; смотрите, чтобы у вас это как-нибудь не вырвалось…

— Будьте покойны… Каналья!

— Следите за своими выражениями!.. Я поражен!..

— Но я!..

— Это вы — каналья!..

— А в таком случае это вы!..

— Правду говорится: «каков сын, таков, и отец»!..

— Но я сказал это Чуффеттино, который засунул мне в ноги кошку!

— Так это не мне?

— Что вы!

— Тогда дайте мне вашу руку.

— Вот она!

В это самое время Чуффеттино, скользнув между ногами отца, умудрился, никем не замеченный, пробраться под скамью, на которой сидел учитель, и занялся теми же упражнениями с кошкой.

— Понимаете, — продолжал учитель, — у кузнеца всегда много работы… конечно, мальчик не будет вначале зарабатывать миллионы, но… Ай!

— Что случилось?

— То, что у этого кота когти!.. Не можете вы держать его дома, что ли?

— Дома? Мой Джиджи должен находиться в лавке!..

— Ай! негодяй, дурак, мерзавец!..

— Послушайте, смягчайте ваши выражения!

— Чего там смягчайте! Говорю вам, — негодяй, мерзавец!..

Учитель бранил Чуффеттино, который в этот момент кончал подпиливать ножку скамьи, но башмачник принял все на свой счет и, разъяренный, показал кулаки учителю.

— Вы с ума сошли?! Я-то при чем тут?

— Конечно, вы, за что вы ругаетесь?..

— Да я с Чуффет…

Он не смог кончить: скамья подломилась, и учитель свалился на пол, увлекая за собой и рабочий стол башмачника. Одна из колодок попала прямо в нос последнего.

Разъяренный башмачник кинулся к кошке, отдавил ей лапу и просадил дощатую стену лавчонки, а кошка, взвыв от боли, кинулась вон через голову учителя, оцарапала ему нос и разбила очки. На визг кошки, вой башмачника и вопли учителя сбежался весь околоток. А Чуффеттино, истинный виновник всей суматохи, со всех ног несся в это время по склону горы к морю, чтобы освежиться купаньем после пережитых ужасов.

Глава третья, в которой Джино, сын содержателя местной харчевни, искренно сочувствует Чуффеттино и приглашает его итти смотреть фейерверк Тозакани

И вот, наш герой в кузнице дядюшки Теодора. Ему поручено раздувать кузнечные меха. Меха раздуваются, пыхтят, и не меньше их пыхтит сам Чуффеттино. Первые дни дело шло еще сносно. Мальчика развлекало, как куют, как накаляется железо, как его сплющивают, строгают, шлифуют. Все это было для него внове, забавляло его и заставляло забывать скучное дело, к которому он был приставлен. Но скоро все опять пошло по-старому. Чуффеттино приходилось являться в кузницу в 6 ч. утра, а он стал приходить к 2-м часам пополудни. Все это было уже не весело и, вместо того, чтобы все время помогать хозяину в его работе, он теперь частенько простаивал у дверей кузнецы, болтая с проходившими мимо приятелями. Дядюшка Теодор не замедлил пожаловаться на это старому башмачнику, а тот в свою очередь тотчас же рассказал все это жене.

— Ну, не говорил ли я тебе, что нечего за него заступаться, — взволнованно восклицал дядюшка Анастасий. — Никакого толку никогда из него не выйдет, как ни старайся, и вместо того, чтобы быть нашим утешением в нашей старости, — он только раньше времени сведет нас в могилу!

Но тетушка. Аспазия была неисправима во всем, что касалось ее ненаглядного мальчика.

— Что мелешь вздор! — горячо возражала она мужу. — Какая тут еще могила! Не понимаю, как язык поворачивается у тебя на такие слова!.. Мальчик шаловлив немножко — это правда. А сердце у него доброе.

В один прекрасный день дядюшка Теодор подозвал к себе Чуффеттино:

— Послушай, — сказал он ему. — Сегодня мне придется поздно работать — нужно кончать один заказ… Ты мне поможешь и за это получишь две новеньких монетки. Сейчас я зайду к твоим и скажу, чтобы не ждали тебя к ужину. Оттуда пройду к аптекарю — поговорить насчет кровати, которую нужно расширить, и от него прямо домой, сюда. Понял? Жди меня и смотри, не делай глупостей.

Чуффеттино сделал недовольную гримасу:

— Я предпочел бы лечь сегодня пораньше спать, — проворчал он.

— Ну, мой милый, когда приходится зарабатывать хлеб собственными руками, тогда надо свою лень оставить в стороне. Советую тебе всегда об этом помнить, так как ты не барский сынок и тебе придется работать всю жизнь, как вьючному ослу.

— Ну уж это, может быть, вы так будете всю жизнь работать, — с запальчивостью возразил Чуффеттино. — Я же с вашего позволения, когда вырасту — буду миллионером!

Дядюшка Теодор на эту выходку ничего не ответил. Не стоило связываться с таким глупым мальчишкой, и, надев пиджак, он вышел из кузницы.

Вечерело. На площади, около фонтана, начинали собираться группы местных жителей, которые приходили сюда поболтать и отдохнуть после жаркого трудового дня. Детишки бегали, прыгали и весело смеялись, толкаясь между взрослыми. Чуффеттино, стоя у дверей кузницы, издали смотрел на них и грустно вздыхал.

Неожиданно глаза его радостно сверкнули. В сумраке улицы он различил знакомый силуэт одного из своих товарищей, Джино — сына местного хозяина харчевни, славившейся своей удивительной «Марсалой», приготовляемой из перебродившей рябины и полевой ромашки. Джино был из рук вон плохим мальчишкой, куда хуже самого Чуффеттино, но этот последний был ему безгранично предан.

— Добрый вечер, Чуффеттино, — сказал Джино, подходя к кузнице.

— Добрый вечер, Джино.

— Что та тут делаешь?

— Я? Считаю светлячков.

— Веселое занятие… Прощай.

— Ты куда же?

— Да, кстати, отчего бы и тебе не пойти вместе со мной? Племянник цырюльника Тозакани купил на целых четыре сольдо ракет и хочет все их пустить сегодня вечером.

— Да ведь для этого надо итти в верхнее Коччапелато?..

— Ну, конечно.

— А я не могу. Я должен ждать здесь дядюшку Теодора. У него много работа на сегодняшний вечер!..

— И ты должен ему помогать?!.

— Ну да! Раздувать меха.

— Бедняжка! Мне тебя жалко. Очень жалко. Серьезно.

Чуффеттино выразительно поднял глаза к небу и вздохнул.

В эту минуту к мальчикам подошла жена кузнеца, тетушка Менике с большим свертком под мышкой и двумя закрытыми и завязанными в салфетки глубокими тарелками в руках.

— Вот, смотри, Чуффеттино, — сказала она, ставя тарелки на скамейку, — я поставила сюда ужин мужу. Скажешь ему, чтобы он не засиживался очень уж долго за своей работой. И без того так устает, бедняга, а пока он будет здесь работать, я докончу дома его рубашки. Добрый вечер, мальчуган. Смотри, будь умник, не отходи от кузницы. Слышишь?!

— Еще что? — сказал Чуффеттино с недовольным видом взрослого человека, которому надоедают с глупостями.

— Знаешь, — сказал Джино после ухода тетушки Менике, садясь на ступеньки у самого порога кузницы и от времени до времени поворачивая голову по направлению к скамейке, на которой стоял ужин кузнеца.

— По-моему это просто-на-просто бесчеловечно заставлять тебя так работать!.. Право!.. Всякий раз, когда я прохожу мимо кузницы и вижу, как ты раздуваешь меха, — я не могу удержаться от слез!..

Растроганный этими словами, Чуффеттино сел на ступеньку рядом с приятелем и осторожно поцеловал его в глаз.

— А разве тебя твой папа никогда не заставляет работать? — спросил он.

— Разумеется никогда. У моего папы голова занята другим. Что же касается мамы, то, что она ни говори, — ее все равно никто никогда не слушает… Вообще, пора бы со всем этим покончить. Зачем, спрашивается, нужно всем этим несчастным детям просиживать целыми часами за книжками йот уставать от непосильной физической работы? Только для того, чтобы разрушать свое здоровье? Разве это справедливо? Это — бесчеловечно!! Дети никогда ни должны ничего делать, иначе не стоит и быть детьми!