Седьмая принцесса (сборник)

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Долл, Ваше Величество. А вас как величать?

— Нолл. Скажи, Долл, ты хочешь стать королевой Норфолка?

— Мне бы чего попроще. Хоть королевой норфолкских беляшей.

— Всё будет по-твоему! Всё — как пожелаешь! Если… — король сжал податливую, мягкую ручку. — Если эти прелестные пальчики и вправду умеют то, о чём говорила твоя маменька.

Долли рта раскрыть не успела, а Мамаша Кодлинг уж тут как тут.

— Конечно, Ваше Величество! Умеют, Ваше Величество! Умеют, вы уж поверьте мне, старой. Господибожемой! Моя Долл — королева Норфолка! И все знатные господа ей кланяются и угождают! — Она даже ослабела от радости и принуждена была опереться о стол, чтобы не упасть. — Ваше Величество, неужто правда?

Нолличек кивнул:

— Объясняю. Я, мамань, хочу жениться. И женюсь на твоей дочери. Объясняю дальше. Триста шестьдесят четыре дня в году она будет наряжаться и украшаться, как ей заблагорассудится, знаться и дружить, с кем пожелает, будете есть и пить что душе угодно.

— И беляши можно есть? — спросила Долл.

— С утра до вечера!

— И шёлковое платье по субботам надевать? — уточнила Мамаша Кодлинг.

— У Долл будет по шёлковому платью на каждый день недели.

— И мы тоже сможем жить во дворце? — оживилась Полл. — Мы ведь не просто семья, мы её друзья, она хочет с нами знаться и дружить.

— Ну конечно, Полл, — улыбнулся Нолличек. — Можете проводить с ней весь год напролёт одиннадцать месяцев и тридцать дней. Но на тридцать первый… — Тут голос у короля внезапно посуровел. — На тридцать первый день двенадцатого месяца Долл запрут в комнате, полной льна, и она спрядёт все кипы, чтоб соткать полотно и сшить из него простыни полотенца и носовые платки для короля. То есть для меня.

— Ой, — выдохнула Мамашал Кодлинг.

— Ой, — хором сказали четверо её сыновой.

— А не спрядёт, — воодушевившись, продолжал Нолличек, — я велю отрубить ей голову.

— Ой, — выдохнула Мамаша Кодлинг.

— Ой, — хором сказали четверо сыновей.

— Мне это не понравится, — сказала Долл.

— Разумеется, чему ж тут нравиться? Поэтому ты не допустишь казни и всё спрядёшь в срок. С головой ты куда красивее.

Долл задумалась.

— Тогда-зачем её отрубать? — спросила она.

— Потому что у меня двойная, переменчивая натура, Верно, Нянюшка?

— Верно-верно, — Нянька со значением поглядела на Мамашу Кодлинг.

— В мои плохие дни я бываю ох какой сердитый, — доверительно сообщил Нолличек. — Верно, Нянюшка?

— Верно. — И Нянька опять многозначительно глянула на Мамашу Кодлинг.

— Я в такие дни делаюсь совершенно непредсказуем, — продолжал Нолличек. — Верной Нянюшка?

— Что угодно сотворить может, — кивнула Нянька, снова посмотрев на Мамашу Кодлинг.

— Вот так обстоят дела, — сказал Нолличек. — Ты, Долл, удержаться не можешь, когда прядёшь, а я — когда не с той ноги встаю. Ладно, хватит разговоров. Надо тебя проверить, не откладывая в долгий ящик.

— Я туда и не помещусь.

— Прекрасно, я рад, что наши мысли сходятся. Итак, сейчас проверим.

— Что проверять-то? — спросила Полл.

— Правду ли говорят Долл и маманя, — ответил Нолличек.

Он громко хлопнул в ладоши, дверь растворилась, и за ней оказалась тьма-тьмущая народу. А главное, у самого порога стоял три огромные телеги со льном, который высился до неба, — так возят обычно сено в сенокосную пору.

По знаку короля слуги принялись выгружать лён прямо на кухне: сперва вдоль стен, на стол, на стулья, а потом — куда ни попади. Мамаша Кодлинг с детьми онемели, и глаза у них вылезли на затылок.

— Ну вот, дорогая моя Долл, — сказал Ноличек, довольно потирая руки, — Настоящий праздник для истинной пряхи, верно? Теперь мы тебя запрём тут, вместе с этим чудесным льном и вернемся через полчаса.

Долл взглянула на горы льна, на прялку, на часы, на мать и снова на короля:

— Вернётесь — через — полчаса? — тупо повторила она.

— Секунда в секунду, — заверил Нолличек. — И если этот чудесный лён окажется спрядённым в длинную-предллиную сверкающую нить, мы тут же поженимся. А если нет…

— Вот именно, если нет? — вмешалась Полл.

— Твоей сестре отрубят голову, — улыбнулся Нолличек.

— Но, господин король, Ваше Величество! — закричала Полл, цепляясь за его руки — Пожалуйста, не рубите. Это все не…

Однако Мамаша Кодлинг оттащила Полл прежде, чем она успела сказать правду.

— Цыц, глупая, — пробормотала она. — Хочешь, чтоб нам всем головы пострубали?

— Что с ребёнком? Она что-то сказала? — спросила Нянька.

— Нет-нет, — поспешно ответила — Мамаша Кодлинг. — Она просто малость ошалела, как представила свою будущую красивую жизнь.

— Теперь все вон! — повелел Нолличек слугам. — Отвезите телеги за угол и хорошенько вычистите, будем туда пряжу складывать.

Слуги повиновались.

— И вы вьйдите! — окликнул король четырёх парней, и Эйб, Сид, Дейв и Хэл один за другим покинули кухню. — Нянюшка, на выход! Маманя, — на выход! Полл, на выход!

Круглые голубые глаза Долл беспомощно и отчаянно следили за матерью и сестрой. И вот все скрылись.

Король выходил последним. У двери он остановился, вынул из замочной скважины ключ и с улыбкой обернулся к Доллечке.

— О Долл, моя Долл, — я вернусь ровно через полчаса, — нежно произнёс он и ступил за порог. Замок щёлкнул, Долл осталась одна.

Глава VII. ПРЯДИЛЬНЫЙ БЕС

Кухня была забита льном до самого потолка, и солнечный свет даже не проникал в окна. Лишь красные отсветы огня из печки плясали на кипах льна, на прялке и на пухленьких неумелых руках Долл. Что же делать? Даже лучшей в мире пряхе не спрясть столько льна — ни за полчаса, ни за целый месяц. А Долл вовсе не лучшая. Наоборот, она худшая пряха во всём Норфолке. И ей дали всего полчаса! И часы на стене неумолимо отсчитывают секунды, которые уносятся прочь.

— Ох, бедная я, бедная! — простонала Долл. — Как же мне спасти свою головушку? Король вер нётся через подчаса, а мне и показать-то нечего. Ладно, чему быть, того не миновать, не умею я прясть и пробовать не стану. Коли отпущены мне последние полчаса, лучше побездельничать напоследок, порадоваться жизни.

Но сегодня даже для лентяйки Долл безделье было не в радость. И, приклонив голову на колесо прялки, она всхлипнула и тяжело вздохнула.

Вдруг в печи затрещали поленья, полетели искры, и что-то выкатилось оттуда к ногам Долл. Уверенная, что это горящий уголек, Долл занесла уже ногу, чтоб его затоптать, но под ногою оказался не уголёк, а самый настоящий бесёнок, маленький, чернявый, длиннохвостый. Глядит на неё снизу и ухмыляется.

— Почему плачешь? — спросил бес.

— Тебе какое дело? — вместо ответа спросила Долл.

— Спрашиваю, значит, надо. Так почему ты плачешь?

— Какой мне прок докладывать? — не уступала Долл.

— Прок-то есть, да тебе его знать не дано, — заявил бес, подкручивая завитой хвостик.

— Вот и объясни, — сказала Долл.

— А ты мне объясни, почему ты плачешь, — настаивал бесёнок.

— Ладно уж, проку рассказывать никакого, но и вреда не будет. Слушай. Маманя моя слепила к обеду дюжину беляшей и сунула в печку.

— И сказала небось, что они каждые полчаса подходят, — хихикнул бес, неутомимо подкручивая хвостик.

— Точно. Так и сказала, — удивлённо протянула Долл.

— А ты небось все беляши подчистую съела, — хихикнул бес.

— Точно, съела. Маманя аж рот от удивления разинула. И тут, как на грех, заходит король Норфолка и; спрашивает, чему, мол, она так разудивлялась.

— Хи-хи-хи! Она небось не сказала ему, что ты зараз дюжину беляшей уплела.

— Точно, не сказала. Она сказала, что я зараз спряла дюжину мотков льна.

Услышав такие слова, бесёнок так и покатился со смеху. А потом, залихватски подкрутив хвост, воскликнул:

— Ты?! Да ты и одного-то мотка спрясть не можешь! У тебя руки не тем концом вставлены. И мозоли специальной на большом пальце нет. Вот, гляди, какие руки нужны для прядения. — И он сунул обе чёрные лапы с оттопыренными большими пальцами прямо ей под нос. — Хороши мозоли? — хвастливо спросил он.