Северные сказки

Угощает амбань Солодо морскими червяками, соловьиными язычками, ласточкиными гнездами, мысом такими, какие только, верно, на небе пекут. Давится от жадности: надо больше съесть, пока дают.

Говорит ему амбань:

– Невест вам самых лучших покажем!

– Вот, вот! – Солодо отвечает. – Нам самых хороших подавай! За такой выкуп нам царскую дочь надо! Потому и поехали!Повел амбань невест показывать. Привел в большой дом. В том доме большая комната. В той комнате сто окон. В тех окнах по сто разноцветных стекол. В той комнате рядком невесты стоят, да столько, что у Солодо глаза разбежались. А Алюмке их вдвое больше кажется: он каждую невесту по отдельности каждым глазом видит. Стоят невесты, за каждой – раб стоит, за каждой – приданое горой навалено.

Солодо на рабов смотрит: который покрепче. А Алюмка на невест глаза таращит. Только кто их разберет, которая лучше: у всех лица под покрывалом.

Говорит Алюмка амбаню:

– Мне бы в лицо хоть бы одной посмотреть!

– Нельзя, – говорит амбань, – на царских до-, черей смотреть – ослепнешь того и гляди!

– Хорошие все! – шепчет Солодо сыну, от жадности весь трясется. – Видишь, какое приданое!

Уже до конца ряда нивхи доходят, вдруг глядят: за одной невестой два раба стоят. Чуть не запрыгал от радости Солодо. Шипит сыну в ухо:

– Вот эту выбирай! Видно, из царских дочерей самая царская!..

Отдали Хоинга свой выкуп, невесту получили. Амбань им целый баркас двухмачтовый дал за невестой: шелков, чая, рису, муки на целый год. Рабы на руках невесту несут. Наша госпожа, – говорят, – ногами не ходит. Такие у нее ножки маленькие, что на земле ее не держат!

Солодо с наряда невесты глаз не сводит. Халат на ней тканый золотыми драконами, на голове шляпа с бубенчиками, птичками, цветами: такая – не разберешь, где под ней голова помещается. На руках серебряные кольца гремят. В руках – веер из бамбуковых палочек и рисовой бумаги, золотом разрисованный. Как развернет его невеста Алюмки, так и скроется вся за ним! Хотел Алюмка на лицо своей суженой взглянуть, да невеста не дает покрывало снять.

Утешает его Солодо:

– Потерпи, Алюмка, до дома!

Поехали Хоинга домой.

Ехали, ехали по Сунгари, уже к Амуру подъезжать стали…

Напали тут на них разбойники – хунхузы. Бороды в красный цвет выкрашены. Копья в два роста длиной. Мечи у них в две ладони шириной. Как вороны на падаль, налетели на баркас на своем черном сампане в сорок весел!

Все пограбили хунхузы у Солодо. Тот едва-едва умолил жизнь им оставить. Весь баркас очистили разбойники. А невеста Алюмки в своем богатом наряде сидит – не. шелохнется. Подступились к нейхунхузы, окружили, покрывало подняли да как бросятся врассыпную! Вмиг с баркаса убрались. На свой черный сампан с желтым парусом сели – и след их простыл!

– Видно, чуть не ослепли от красоты царской дочери! – говорит Солодо сыну.

Вниз по течению скорей ехать, чем рассказывать. Быстро поплыли Солодо с сыном. Плывут, радуются тому, что хоть невесту хунхузы не взяли, тронуть не посмели.

В родное стойбище вернулись.

Хоть приданого и не привезли, зато никанскую красавицу в дом Алюмки ввели. Гости в дом набежали – невесту Алюмки смотреть. Открыл Алюмка покрывало. Поглядели нивхи – и кто куда! Последним из дома на карачках Солодо выполз.

Удивился Алюмка: куда нивхи разбежались? Стал жену рассматривать. Три дня рассматривал.

Изловчился, один глаз ладонью прикрыл, чтобы не мешал, глядит – жена-то ему в бабушки годится!

Вышел Алюмка из дома. Посидел, покурил. Слышит, вся деревня над ним хохочет: царскую дочь в жены взял!

– Ты куда ушел, муж мой? – кричит ему ни-канская девица.

– Пойду погуляю! – говорит Алюмка. – От красоты твоей глаза у меня заболели что-то.

Сел Алюмка в оморочку и уехал.

Куда уехал – кто знает! Двадцать собачьих упряжек посылал Солодо. в разные стороны – сына искать. Не нашли.

Чориль и Чольчинай

И любовь, и дружба с трудом достаются. Чтобы все хорошо стало, много в жизни тяжелого перенести надо. Без труда и палку не выстругаешь. А для друга и любимого ни рук, ни головы жалеть не надо.

Еще тогда, когда нивхов много было, жили на Тромифе – острове – Чориль из рода Тахта и Чольчинай из рода Чильби. Как родилась Чольчинай, мать Чориля перевязала ей руку собачьим волосом: стала Чольчинай невестой Чориля.

Когда девочка первую куклу в руки взяла, Чориль первого соболя добыл. Когда Чольчинай первый раз ножик в руки взяла, чтобы рыбу почистить, Чориль на совете мужчин первый раз голос подал как мужчина и охотник.

Чориль Чольчинай куклу из дерева сделал. Ножик ей сделал. Доску для выделки рыбьих шкур сделал, да так красиво вырезал, как никто до сих пор не умел.

Так и жили они.

Только без горя жизнь не проживешь… Пришла на остров черная смерть. Купцы ли с Нипонских островов ее привезли, родичи ли с Амура, Тайфун ли – ветер – на своих черных крыльях принес ее или сама она по воде пришла – кто знает? Куда потом ушла, тоже никто не видал. Только пришла она одна, а ушла – многих нивхов е собой унесла. В каждом доме покойник был. В каждом доме слезы лились.

У Чольчинай родителей болезнь унесла. У Чориля родителей черная смерть унесла. Оба осиротели. Взял Чориль свою невесту к себе в дом. Стали жить они вместе.

Чориль, что ни день, в дом добычу тащит. Охотник он был хороший – ни один зверь от него не уходил. Рыбак он был хороший – ни одна рыба от него уйти не могла. Твердую руку Чориль имел, острый глаз. Красивый был, голосом степенным говорил, песни петь умел. Все он умел. За что Чольчинай ни схватится – все Чориль своими руками сделал: невод сплел, чумашки – коробки из бересты – сделал, лодку сделал, нож, копье и шест, острогу, весло и чашки. Даже зеркало серебряное для невесты Чориль сделал.

Чольчинай с каждым днем все красивее становится. Глаза у нее ясные, как звезды; губы будто малиновым соком сбрызнуты; брови, как два соболя, над глазами раскинулись; а ресницы у Чольчинай такие, что с тех пор и поговорка пошла: Вокруг глубокого озера камыш растет.

Скоро время Чольчинай две косы заплетать. Скоро за Чориля замуж идти. Как взглянет на невесту Чориль – сердце у него, точно ласточка, забьется.

Чориль уже и запас на свадьбу готовит.

Когда с охоты идет, под шкурами самого не видать – столько зверя набьет…

Когда с рыбной йовли возвращается Чориль – всей деревней за ним улов тащат.

Смотрит на него Чольчинай, спрашивает:

– Отчего тебе удача во всем, Чориль?

Посмотрит Чориль на свою Чольчинай, голову запрокинет и запоет таким голосом, что у Чольчинай в груди замирает.

Анн-н-га, Ынн-г-га, – поет Чориль, – О милой помни всегда! Сердце стучит и глаза блестят тогда! Ноги быстрей и руки ловчей тогда! Скалы возьмешь и повернешь тогда. Через горы и реки полетишь тогда! О милой помни всегда! Сильней всех врагов будешь тогда!

Ходит Чольчинай по деревне. Самая красивая из всех. Голос у нее, как у птички. В черной собачьей шубе Чольчинай ходит. Юбка на ней – из пестрых тюленей. Шапочка на ней – из беличьих шкурок.

Увидал невесту Чориля старый Аллых из рода Удань-Хингану. Увидал – глаз отвести не может. Рот раскрыл, губы распустил… Понравилась ему Чольчинай.

– В мою юрту пойдешь, девчонка? Посмотрела на него Чольчинай и рассмеялась:

– Я невеста Чориля, Аллых! Как могу я смотреть на жабу, когда рядом со мной солнце стоит? – Закрыл рот Аллых, губы вытер.

– Ладно, – говорит, – посмотрим, долго ли твое солнце светить будет!

Плохое задумал Аллых,Аллых шаман был. Двенадцать толи – медных блях – у Аллыха на поясе висели. Двенадцать шаманов до Аллыха этот пояс носили. Большую силу Аллых-шаман имел.

…Пошел однажды Чориль медвежат добывать. Проводила его Чольчинай. Села, стала свадебный халат вышивать.

А Аллых бубен взял, костер развел, шаманить стал, злых духов стал призывать. Долго шаманил.

…Побежала по снегу поземка. Завихрился снег, столбом встал, закружился. Черная туча небо обложила. С темной стороны большой ветер прибежал, кверху весь снег поднял.