Сказки давнего времени

Но вскоре его Лиле позвал.

— Сядь, дядя, чтобы тебя не заметили сельские старшины.

Регоч сел, и стали они вдвоем разговаривать, и Лиле сообщил великану, почему он сегодня так печален.

— Большое несчастье произойдем еще сегодня вечером, — говорить Лиле. — Слыхал я вчера, как старшины нашего села договаривались: «Давайте пробьем насыпь реки Зловоды. Вода расширить дыру, в насыпи появится отверстие, вода бросится на вражеское село, потопит мужчин и женщин, затопит поля и кладбище и выровняется вода над ними, и будет море там, где прежде было село вражеское. А наши поля лежат выше и село на пригорке, так что с нами ничего не будет». Так они договаривались и, действительно, ушли, взяв с собой огромный бурав, и тайком ночью просверлили насыпь. А я, дядя, — говорить Лиле — знаю, что наши поля и наше село не так высоки, знаю, что вода и нас покроет, и что сегодня же будет море там, где были оба наших села. Оттого-то я так печален.

Еще они ведут разговор, а уже поднялся в долине страшный крик и сумятица.

— Вот! Несчастье совершилось! — воскликнул Лиле.

Выпрямился Регоч, поднял Лиле и оглядел долину. Печально было смотреть. Рухнула насыпь, а темная, бурная Зловода двумя рукавами понеслась по этим красивым полям. Направляется один рукав к одному селу, а другой — к другому. Потонули стада, исчезли под водой золотистые поля, повалились кресты на могилах, а в обоих селах крик и сумятица! Вышли в обоих селах на гумно старшины с бубнами, барабанами и трубами; трубят и бьют в бубны в одном селе на зло другому, — настолько они обезумели от злобы. А еще большей стала сумятица, что ко всему этому завыли деревенские псы. Плакали и причитали женщины и дети.

— Дядя, — крикнул Лиле — почему у меня не твои руки, чтобы я мог остановить эту воду.

Собрались около Регоча и Лиле пастухи и пастушки с Косенкой, напуганные страшным криком в долине.

Услыхав, что происходит, сказала Косенка, эта проворная и умная маленькая волшебница.

— Идем, Регоч, ты остановишь воду!

— Идем, идем! — кричали пастухи обоих сел и обоих уездов, в которых не прекращались завывания и причитания. — Идем, Регоч, возьми и нас.

Наклонился Регоч, поднял на правую руку Лиле и Косенку, державшую светильник свой, а на левую руку всю остальную пастушескую рать — и помчался Регоч десятисаженными шагами по лесным просекам прямо в долину. За ними понеслись и овцы, испуганно блея. Так они пришли в долину.

Сквозь туман и сумрак мчится Регоч с детьми на руках, а за ними и перепуганное стадо в бешенном беге несется к насыпи. А навстречу им идут мрачные потоки Зловоды, губя и топя все на своем пути. Необычайно сильны эти потоки! Будут ли они сильнее Регоча?

Одолеют ли и Регоча? Погубят ли они этих малышей-пастухов? Погибнет ли малая волшебница Косенка, прекрасная, как звезда?

Несясь так через луга, где еще было сухо, вмиг достиг запыхавшейся Регоч насыпи, где образовалась огромная дыра, через которую вода прорывалась со страшной силой.

— Останови ее, останови, Регоч, — пищат дети.

Там в долине, недалеко от насыпи, был маленький холмик.

— Отнеси нас на тот холмик, — крикнула Косенка быстро.

Отнес Регоч Лиле и Косенку, пастухов и пастушек на тот холмик, а вокруг них сжались овцы и ягнята. Около холмика уже разливалась вода.

А Регоч зашагал громадными ногами по воде, лег у насыпи и своей огромной грудью закрыл дыру в насыпи. На миг вода стала, но она была так ужасно сильна, что ее ничто не могло одолеть. Нахлынула вода, навалилась Регочу на плечи и под ним, над ним, около него, со всех сторон прорвалась опять — и дальше помчалась по долине. Расставил Регоч обе руки, сгребает руками землю, но что он сгребёт — вода в мгновение ока относит.

И вода в долине подымается все выше и выше. Ни полей, ни сел, ни скота, ни гумна, ничего уже больше не видно. В обоих селах только крыши домов и колокольня церковная высятся из воды.

И около холмика, где были пастухи и пастушки с Леле и Косенкой, подымалась вода всё выше и выше. Плачет и причитает несчастная пастушеская рать, кто за матерью, кто за братом или сестрой, а кто за домом и садом, потому что видят они, что оба села исчезли, и что никому нет спасения, а и к ним вода поднимается.

Теснились пастухи все больше и больше на вершине холмика; собираются и жмутся около Лиле и Косенки, которые стоят один подле другого среди детей.

Лиле стоит тих и бледен, как камень, а у Косенки глаза сияют, она поднимает светильник и светит работающему Регочу. Косенкино покрывало поднимается и вьется на ночном ветре и стелется над водой, будто полетит сейчас на нем малая волшебница и уйдёт от этих ужасов.

— Косенка, Косенка! Не смей уходить! Не смей нас оставлять! — кричат пастухи, которым казалось, будто ангел среди них, когда они глядели на Косенку.

— Не иду, никуда не иду, — кричит Косенка, но ее покрывало равно стелется, будто само хочет ее отнести через воды в облака.

В это время послышался визг. Поднялась вода, коснулась края подола одной из пастушек и потащила ее, увлекая. Но в миг спустился Лиле, схватил пастушку и втащил ее опять на холмик.

— Нужно обвязаться, — закричали пастухи, — свяжем себя один с другим, потому что иначе мы пропали.

— Так, братцы, так! — закричала Косенка, у которой было очень доброе сердечко. Быстро стащила Косенка с плеч свое волшебное покрывало и протягивает его пастухам. Изорвали они покрывало на полосы, связали полосы в длинную ленту и повязались пастухи друг с другом, около Лиле и Косенки, а подле пастухов опять жались бедные овцы.

Теперь Косенка среди этой беды была столь же беспомощна, как и остальные пастухи. Свой жемчуг она на игру истратила, а свое волшебное покрывало от доброты сердца порвала и раздарила, и теперь не могла ни улететь, ни спастись от этого несчастья.

Но Лиле полюбил Косенку больше всего на свете и когда вода стала им ударять в ноги, крикнул Лиле:

— Не бойся, Косенка! Я тебя буду охранять и поддерживать! — и поднял Косенку на руки.

Одной рукой схватила Косенка Лиле за шею, а другой рукой высоко подняла светильник по направлению к Регочу.

А Регоч, лежа по грудь в воде, борется и бьется беспрерывно с водой. С правой и с левой стороны, около плеч Регоча сгрудились разрушенные края насыпи, как два больших рога. У Регоча борода растрепана, плащ разодран, плечи окровавлены. Но остановить Зловоду он никак не может, и около холмика масса воды все растет и растет, грозя потопить пастухов. А наступила уже и полночь.

Но вдруг осенила одна мысль Косенку и она среди воплей и плача залилась смехом и крикнула Регочу:

— Регоч, безумная ты голова, безумная голова! Почему ты не сядешь между этих рогов, образованных насыпью? Почему ты не закроешь плечами воду?

Пастухи и пастушки на миг умолкли, до крайности удивленные тем, что никто не подумал о том раньше.

— Уху-ху! — слышен был только смех Регоча, — а это не шутка, когда Регоч смеется. Трясется Регоч от смеха, что был так недогадлив, а море вокруг него бушует и клокочет.

Затем Регоч встал, повернулся и — гляди! — сел между тех рогов.

Что за чудо, Боже мой! Остановились потоки Зловоды, будто бы стена навалилась на насыпь. Стала Зловода, не может перебраться через плечи Регоча и потекла по своему руслу, по которому и прежде текла, струясь вдоль плеч Регоча. О, Боже, какое чудесное спасение!

Спасены теперь были пастухи и пастушки от самого тяжелого несчастья, а Регоч, удобно сидя, хватал руками землю и закрывал полегоньку насыпь под собой и вокруг себя. Начал он в полночь, а когда стала заря заниматься, работа была готова. Как раз солнце выглянуло, когда Регоч, окончив работу около насыпи, встал, чтобы очистить бороду от набившегося в нее ила, веток и мелкой рыбешки.

Но не пришел еще конец злоключениям этих бедных пастухов, — куда и к кому им теперь идти? Стоят пастухи на вершине холмика. Вокруг них одно сплошное море. От обоих сел виднеются еще только кое-где одинокие крыши жилищ, но в селах никого живого не осталось. Крестьяне могли бы спастись, если бы бежали перед приближающейся водой на чердаки. Но вместо того, в обоих селах крестьяне вышли на гумно с бубнами и трубами, чтобы порадоваться гибели соседнего села. Когда уже и одним и другим вода достигла до пояса, они все еще ударяли в бубны, а когда вода поднялась по горло, они все еще, злорадствуя, дули в свои трубы. И так утонули все до единого со своими бубнами и трубами, и было это наказание Божие заслужено ими их злобой.