Малыш и река

— Это наш деревенский волшебный осел, — таинственно прошептала Гиацинта.

Быть может, она так шутила над нами.

Вдруг она погрустнела.

— Завтра я не приду. Я хочу пойти в кукольный театр. На деревенской площади будет представление для детей. Ночи теперь лунные…

Мы с Гатцо оба молчали.

Гиацинта уселась на осла, и оба углубились в рощу так уверенно, будто на дворе был белый день.

Следующий день тянулся особенно долго. Мы безрадостно слонялись по острову. Днем раньше нас занимало все: птицы, мухи, лягушки, бабочки. Теперь, непонятно почему, мы не знали, чем заняться. Гатцо держался в стороне. Он почти не разговаривал со мной. Опять у него было непроницаемое лицо, которое мне так не нравилось. Его отсутствующий вид делал нас чужими. Мне было одиноко. С тяжелым сердцем я хранил молчание.

К полудню я не выдержал. Лодка стояла на якоре под скалой. Я спрыгнул на землю и отправился на прогулку…

Под сенью дубов было жарко, но струившийся сквозь листья полуденный свет успокоил меня. Маленькие рыжие белки бесстрашно и с уморительным вниманием наблюдали за мной сверху.

Беличья дружелюбность развеселила меня, и с детской беспечностью, позабыв все печали, я зашагал по лесу, где с дерева на дерево перепархивали голуби-вяхири и золотистые чернокрылые иволги.

Высоко в ветвях распевали птицы. Лес карабкался по склону холма, и вскоре сердце у меня замерло от неизъяснимой красоты широких просторов, открывшихся моим глазам. Я остановился и уселся на камень.

На закате солнца очень далеко вспыхнула алым блеском река. В большой лодке-плоскодонке два маленьких человечка неторопливо ловили рыбу накидной сетью. Слева от меня зеленые дубы и огромные сосны взбирались по склонам холмов. Близился вечер, и сгустились лилово-голубые тени в лощинах, но холмы были еще залиты солнцем.

За уступом скалы была видна окраина деревни: пять-шесть домов, башня и маленькая колокольня. За колокольней вились в небо вечерние дымки. Основная часть деревни пряталась там. На склоне холма виднелась тропинка, которая вела в деревню. Места были пустынные, но по тропинке шустро семенил ослик. Один, без погонщика, он, однако, точно следовал направлению тропинки и с деловитым видом нес две корзинки, двигаясь маленькими шажками в мою сторону.

«А! — осенило меня внезапно. — Это ослик Гиацинты. Сейчас увидим…»

Я ждал с бьющимся сердцем. Но осел вдруг свернул направо и исчез в сосновой роще. Почти тотчас стемнело, но я этого не заметил. Было совсем темно, когда я пришел в себя и поспешил вернуться к лодке. Она была на месте, но Гатцо исчез.

Кукольник

Исчез навсегда. У меня было предчувствие, что он исчезнет, но поверить в это я не мог. Поэтому я ждал.

«Он вернется, — думал я с горечью. — Он собирался пойти к норе выслеживать кролика. Напрасно я оставил его одного. Он затосковал». Гатцо все не было, и мало-помалу я терял веру в его возвращение. Но ради самоутешения я заставлял себя надеяться. Это, впрочем, не меняло дела, ибо я понимал, что сегодня он не вернется…

Все вокруг напоминало мне об одиночестве: звери и их крики, река и ее спокойствие… Все. Даже маленькая грустная лягушка, квакающая в траве у самой воды. Она тоже была одинока. Как и большеголовая неясыть, которая пряталась в листве огромного тополя на другом берегу. Она то и дело жаловалась другой неясыти, жившей в кипарисах, растущих на середине острова, а кипарисовая обитательница терпеливо и печально отвечала своей несчастной соседке. Унылая перекличка птиц грустно раздавалась над сиротливыми водами. Ни один звук, шедший от совершенно спокойного озера, не омрачал мое сердце: воды говорили со мной своей тишиной. Они были безмолвны: так и я понимал свое одиночество.

Быть может, мне было страшно. Но думаю, что горечь от ухода Гатцо заглушила страх. Разве что опасения остались. Я не страшился ничего определенного — шорохов, тени, чьего-то дыхания…

С той минуты, как на небе повисла луна, стало еще печальнее. Увидев в ее сиянии водную пустыню, я понял, насколько одинок. И даже стал тихо, про себя звать Гатцо. Но ни один звук не сорвался с моих губ, так было жутко, что в этой заповедной тишине раздастся голос…

«Он в деревне, — решил я, — но как он мог пойти туда без меня?»

Ибо ночное одиночество в этом диком месте было полбеды, куда больше меня огорчали мысли об измене Гатцо. Он предал самую лучшую дружбу моей жизни. Я совсем приуныл. Такого друга, как Гатцо, сильного, храброго и ловкого, у меня больше никогда не будет. Это был первый друг моего детства.

Сердце подсказывало, что сегодня Гатцо не вернется. От тоски и отчаяния я решил покинуть грустный остров и отправиться на его поиски.

Быть может, он пошел в деревню, которую я заметил с холма на закате.

Я вспомнил тропинку, по которой недавно пробежал осел. Мне показалось, что через дубовую рощу до нее легко дойти. По тропке, прельстительно освещенной круглой луной, я направился к роще.

Эта ночь мне очень помогла. Сияние луны озаряло лесную дорогу, ее матовая нежность, словно по волшебству, успокоила меня. Ибо луна лучше других планет умеет очаровывать души. Ее свет так близко! Чувствуешь ее участие и ласку. Весной, в полнолуние, ее дружба так нежна, что все кругом становится трогательным. А для детей, просыпающихся ночью, нет лучшей советчицы. Заглядывая в открытое окно, она освещает комнату и, когда дети засыпают, дарит им свои лучшие сны. Наверно, такой сон мне и приснился.

Да, я спал не у себя в комнате, но почему тогда все, что я видел и слышал той ночью, произошло так легко, если это не был сон?

Луна затопила дубовую рощу ломким трепетным серебром. Сквозь темную листву лунный свет струился голубоватыми столпами. Старые деревья погрузились всеми ветками в эту астральную голубизну. Когда я попадал из тени в один из таких столпов лунного света, то сразу превращался в нездешнее существо, созданное из лунной породы.

Благополучно миновав лес, я вскоре оказался на тропинке. Я не искал ее, вся залитая лунным сиянием, она сама меня нашла. Она сразу показалась мне давно знакомой, и я зачарованно предался ее спасительной доброте. Это была великолепная ночная тропинка, одна из тех, что ведут вас сами, с ними можно поговорить, по дороге они раскроют вам свои маленькие тайны. По ним шагать бесстрашно и легко. Они безобидны и не собьют вас с пути. Время на них останавливается, а пространство покорно сокращается от удовольствия ночной прогулки. Там не знаешь, откуда ты пришел и куда идешь, когда вышел и когда вернешься; а впрочем, вернешься ли? Эти тропинки никуда не ведут и если невзначай исчезнут, то ради того, чтобы незаметно привести вас в новые прекрасные страны… Я хорошо это знаю и подтверждаю, потому что моя тропинка меня туда и привела.

Ту тропинку на склоне холма проложили, словно по чьему-то замыслу, для того, чтобы я попал в самую необычную деревню в мире. И было ли это в этом мире?.. С трудом верится в то, что произошло, — так невероятно и нереально все было. И много раз в ту странную ночь я по наивности думал, что площадь для невинных феерий в деревне была создана почти на границе с раем для таких мечтательных и своенравных детей, как я…

Я вошел в деревню со стороны гор. Улочки были пустынны, дома казались нежилыми. Между тем пахло только что испеченным хлебом и супом-полбой [5]. Все жители явно только что покинули свои дома. И теперь ни шороха, ни света в окнах…