Повесть о двух сестрах и о волшебной стране Мерце

— Вот и хорошо, довольно с нас одной девочки и двух мальчиков. Луиза Антоновна, я надеюсь, вы тоже будете у нас в этот вечер. Давайте обсудим, как это устроить и когда.

Мама с немкой уселись на диван и принялись обсуждать подробности, а дети скакали вокруг них как сумасшедшие.

Решено было попросить у крестного, Афанасия Ивановича, выезд и на этом выезде отправить Луизу Антоновну за детьми. Вечер назначили в воскресенье, и мама по этому случаю велела разгладить два самых нарядных детских платьица с кружевными воротничками. Мало того: из маминой шифоньерки были вынуты три коробки с шахматами, с домино и еще с какой-то английской игрой, в которую, впрочем, никто не играл. Домино было из настоящей слоновой кости, а шахматы — великолепной кустарной работы: каждая фигурка выглядела как живая: конь мчался, вскинув обе передние ноги и распустив хвост; башня-тура была настоящая, из каменных плит и с отверстиями для пушек; офицер-слон в нарядном мундире опирался на шпагу, а королева была так хороша, что дети не могли вдоволь на нее налюбоваться. Решено было приготовить все игры, чтобы дети, если захотят и смогут, играли и забавлялись вволю.

На кухне тоже началась суета. Мама заранее написала на листочке, что купить на рынке, а что в магазинах. Сперва в детской детям дадут чай с пирожным, вареньем и сладостями а уже в десятом часу вечера в столовой накроют ужин. Мама хранила в тайне, что именно будет к ужину, но дети расслышали, как зашла речь о рябчиках и брусничном варенье.

Мама не пустила Луизу Антоновну заниматься и решила остаток часа провести с ней в разговорах. Ей непременно хотелось узнать, подходят ли приглашенные дети к ее девочкам, какие у них характеры, как их воспитывает и нет ли дома заразных больных.

— Вы можете быть спокойны, сударыня. Уж если я берусь за дело, все останутся довольны и никакого риска не будет. Больше всех желателен для знакомства Жоржинька. Родители его, может быть, вы слышали, имеют свою частную гимназию на заграничный манер. У них в доме все говорят по-немецки. Он единственный сын, и его всегда ставят в пример другим воспитанникам. Можете себе представить, с утра сидит за книжками, здоровается всегда по-европейски — ногой шаркнет и голову наклонит. Говорит очень разумно, и ничего, ни одного поступка, без причины у него не бывает.

— Ну, не нравится мне ваш Жорж, — задумчиво сказала мама, к великому восторгу детей.

— Со стороны нельзя судить, его нужно увидеть. А вот Нюша — та мое горе. Мать у нее учительница музыки, отец писатель. Избаловали девочку ужасно. Родилась она у них поздно, оба они уже не молодые и воспитывают ее — просто вы не поверите! — не как ребенка, а как домашнее животное. Ходит она у них на четвереньках, пачкается обо все, к учению никакого интереса.

— Это поправимо, лишь бы натура была хорошая.

— По натуре, может быть, она и не плохая, но, если ее не отдадут в пансион, так и натуру испортят. Вот еще Андрюша. Тот совсем в другом роде. Это насмешник, шалун, но зато способный! В обществе будет первым человеком — он и портрет нарисует, и на рояли польку сыграет, и из оперы вам споет совершенно как взрослый.

Тут, однако же, Луиза Антоновна взглянула на свои швейцарские часики и увидела, что ей пора идти на следующий урок.

Она торопливо простилась с мамой и детьми, надела фланелевую нижнюю юбку и ушла.

Может быть, вы думаете, дети, что мысли о предстоящей вечеринке окончательно выбили у Маши и Лены воспоминания о Мерце? Нет, вы ошибаетесь. Как ни радовались обе сестры приходу гостей, они все же не могли забыть, что на Мерцу идет несметное войско нашейников, что светлые сестры сидят в крепости, ожидая своей смерти, что мальчик Эли трудится над разгадкой колдуньиного слова. Оставалось только одно средство: самим разгадать это слово, а до тех пор поддерживать в сестрах бодрость духа, изо всех сил подбадривать их. И вот у Маши созрел план. Она решила написать Нелли настоящее длинное письмо, какое пишут взрослые, вложить его в конверт, наклеить марку и дать тихонько Нюше, чтоб та опустила его в ящик. Почему именно Нюше, она и сама не знала. Но только обе они, Лена и Маша, слепо уверовали б нее давным-давно.

Вечером Маша достала конверт и листок бумаги. Долго сидела она, не зная, как начать письмо. На душе у нее было смутно и странно, голова горела. Губы обсасывали кончик карандаша, а глаза глядели в одну точку. Ей вдруг неудержимо захотелось писать. Она вынула карандаш изо рта и перевела глаза на бумагу.

Так начала она свое письмо совсем не о том, о чем хотела, и эти слова вышли у нее сами собой. Почему именно в стихах, она не знала. Но ей хотелось писать как можно больше, писать без конца, и все стихами. Она кончила первый лист и взяла другой. Она рассказала Нелли, как они трудятся над разгадкой колдуньиного слова, как трудно им приходится дома, как мешают папа и мама разговаривать с Мерцей в дырочку на стене. Она умоляла сестер не терять бодрости духа и во что бы то ни стало отстоять Мерцу. Написав все это, она утихла и почувствовала приятную усталость.

— Лена, Лена! — позвала она сестренку и с гордым видом прочитала длинное письмо вслух.

— Поймет ли Нелли? — опасливо спросила Лена.

— Поймет, поймет! — лихорадочно ответила Маша.

Сама она была в восторге от письма и вложила его в конверт, не запечатав, чтобы прочесть завтра еще раз.

Глава одиннадцатая. Первая любовь и разочарование

В день прихода гостей Маша и Лена места себе не находили от волнения. Какие они окажутся? Вымоет ли Нюша пальчики и смоет ли с них чернильные пятна? Сложит ли Жоржик губы, как фарфоровый ангелок? Выпрыгнет ли Андрюша из окна? Все это оставалось пока тайной, но пройдут какие-нибудь три часа, и тайна разъяснится.

После обеда мама повела обеих девочек в свою спальню, поставила перед зеркальной шифоньеркой, а потом принялась наряжать. Взяла головную щетку, побрызгала на нее эссенцией и пригладила детские головы, сделав сперва проборы. Потом подняла за подбородки личики, уравняла гребешком брови и ущипнула обе пары ушей, чтобы порозовели. Мама была кокетка и любила, чтоб дочери ее тоже выглядели кокетками. Новые платьица мамой придуманного фасона очень шли Маше и Лене, и, когда они увидели себя в зеркале, так и ахнули от восторга.

А няня тем временем убирала столовую для чая. Постлала пушистую цветную скатерть, обложила ее такими же салфеточками с бахромой и вместо приборов поставила несколько круглых клеенок. Сегодня мама обновила красивый детский сервиз, подаренный тетей Ашхэн. Даже сливки и сахар помещались в малюсеньком молочнике и сахарнице, хотя это и не было удобно. Посередине стола стояла корзинка с пирожными. Здесь были круглые, начиненные каштановым пюре, песочные с фруктами, трубочки со сливками, бисквитные, пропитанные сладким ромом, яблочные слойки, кремовые, — словом, все самые вкусные-вкусные пирожные, какие только выпекались в московских кондитерских. Рядом с ними в вазочках разместились конфеты: клюква в сахаре, шоколад с ликером и тянучки.

Няня прибрала детскую. Книги — на одну полку, игрушки — на другую. Любимые Машины лошадки всех видов, от обтянутых кожей до картонных, занимали целый угол. Леночкина кухня с настоящей плитой (внутри нее была спиртовая лампочка), гордость сестер и предмет зависти для соседских детей, стояла в другом углу.

Время тянулось страшно медленно. Уже все прибрали, приготовили, зажгли лампы, а гостей не было. От ожидания у Маши с Леной то и дело разбаливались животы. Вдруг, когда обе они заговорились с кухаркой и забыли о своем ожидании, над головами их прозвенел, вернее — чирикнул, слабый звонок. Они опрометью кинулись в детскую и спрятались за дверью.