Бедный Ослик и жирная Свинья

Поль Вайян-Кутюрье

Бедный Ослик и жирная Свинья

Ослик спал стоя.

В это утро он проснулся очень рано, ещё до того как солнце выглянуло из-за гор, заслоняющих на востоке море.

Его разбудили на целый час раньше, чем всегда. Ослик не любил просыпаться рано. Опять побои, опять работа… Да к тому же, если его будили рано, это значило, что хозяин собирается на ярмарку, а путь туда был долгий и трудный.

Ослика разбудил Сквозняк, за Сквозняком явился Фонарь, за Фонарём — хозяин, дядюшка Франсуа, а с ним вместе, как всегда, Суковатая Палка.

Дядюшка Франсуа кашлянул, и Сквозняк сразу вылетел за дверь, словно ему дали оплеуху.

Фонарь, подмигивая, смотрел на Ослика.

Ослик выпил, как ему было приказано, ведро воды, но лезть в упряжку не захотел. Это унижало его достоинство.

Однако Суковатая Палка живо заставила его послушаться хозяина.

И вот все они вместе — Ослик, хозяин и Палка — отправились по дороге, покрытой изморозью.

Когда дядюшка Франсуа, понукая Ослика, кричал: «Но-но!» — Ослик останавливался.

Когда дядюшка Франсуа кричал: «Тпру!» — Ослик мчался вперёд, сломя голову.

Всё это он делал для того, чтобы показать, что он и сам знает, когда надо бежать, а когда останавливаться.

Но каждый раз Суковатая Палка разъясняла ему, как следует вести себя, и Ослику приходилось соглашаться с ней.

Вечером, после ярмарки, Ослик вез домой дядюшку Франсуа, который был немного навеселе. В тележке, кроме дядюшки Франсуа, теперь ворочался еще кто-то. Это был просто-напросто Розовый Поросёнок, визжавший, как грудной младенец.

«Скажите пожалуйста, — думал Ослик, мотая головой, — только потому, что у господина Поросёнка цвет кожи такой же, как у людей, я должен его катать в тележке! И он ещё визжит, хрюкает!.. Должно быть, воображает себя важной особой. Подумаешь, невидаль какая — Поросёнок!»

И возмущённый Ослик, сам того не замечая, понёсся галопом.

Тут дядюшка Франсуа, который сладко храпел после ярмарочного угощения, проснулся, а с ним вместе проснулась и его Суковатая Палка. С её помощью дядюшка Франсуа поубавил Ослику прыти.

— Ну и жизнь! Ну и жизнь! — жаловался Ослик телеграфным столбам. — Останавливаешься — тебя бьют! Бежишь — тебя бьют ещё больнее!

Телеграфные столбы гудели в ответ что-то непонятное, и Ослику казалось, что они его жалеют.

Розовый Поросёнок тоже был недоволен.

Его разлучили с матерью, с братьями и сестрами — и кого же, его, Поросёнка!

Его посадили в эту тряскую тележку и привязали за ногу — и кого же, его, Поросёнка!

И он орал, орал благим матом, что никто не имеет права так обижать поросят.

Наконец прибыли на ферму.

Вся семья высыпала навстречу.

«Вот это мило! Оказывается, они меня ждут», — подумал Ослик.

Но, конечно, ждали не его, а Розового Поросёнка.

Ни одному королю, ни одному президенту республики не устраивали такой торжественной встречи, как Розовому Поросёнку.

— И какой же он хорошенький!

— И какой толстенький!

— И пухленький!

— И чистенький!

Розовый Поросёнок не мог прийти в себя от гордости. Про Ослика же совсем позабыли. А между тем ведь это он привёз на ферму Розового Поросёнка.

Бедный Ослик украдкой поглядывал то на людей, то на Поросёнка и думал с досадой: «Парнокопытное животное, недостойное даже хороших подков с гвоздями, — и такие претензии! А ты тут трудишься, выбиваешься из последних сил — и вот тебе награда!»

— Зюр-зюр-зюр, дружок! — ласкали хозяева Розового Поросёнка.

Кто совал ему морковку, кто капустную кочерыжку и — подумать только, до чего возмутительно! — кусок белого хлеба.

Розовый Поросёнок весь трясся от удовольствия. Он махал тоненьким хвостиком, похожим на волосатую змейку, и всё норовил уткнуться пятачком кому-нибудь прямо в колени. А домочадцы дядюшки Франсуа хохотали во всё горло и гладили его по розовой спинке.

Поросёнок даже опрокинул самого младшего из детей, а мать, вместо того чтобы рассердиться на Поросёнка, взяла да и отшлёпала малыша — во-первых, за то, что он упал, а во-вторых, за то, что, падая, чуть не ушиб Розового Поросёнка.

А бедного Ослика распрягли, и он, понурив голову, побрёл к себе в стойло, где его ждала тощая охапка соломы, в то время как всё семейство дядюшки Франсуа торжественно сопровождало Розового Поросёнка в его новое жилище. Впереди всех шёл Фонарь, потом — Суковатая Палка, потом — дядюшка Франсуа, а уж за ними — все остальные.

Поросёнку приготовили хорошенькое, тёпленькое местечко, куда Сквозняк не мог проникнуть, — чудесную комнатку, устланную толстым слоем свежей соломы. Эта комнатка была расположена между стойлом Ослика и загородкой братьев Волов. Это было самое тёплое место в хлеву.

— Эй вы там! Где же похлёбка для Поросёнка? Похлёбка для Поросёнка? Неужели ещё не готова? — кричал дядюшка Франсуа своей жене, Маринетте.

Маринетта приготовила в большом котле густое месиво из кукурузной муки, картофеля и капусты. Не забыла она положить туда и соли. Всё это она сварила на медленном огне, подливая воды и помешивая огромной поварёшкой. Услышав окрик мужа, Маринетта схватила котёл и бросилась со всех ног к Поросёнку.

Розовый Поросёнок встретил обед радостным хрюканьем, но тут же наморщил свой пятачок и скосил один глаз:

— Чуточку горячо!

И Маринетта, чтобы угодить Поросёнку, стала помешивать в котле большой поварёшкой.

Когда Розовый Поросёнок решил, что похлёбка уже достаточно остыла, он принялся уплетать её под умилёнными взглядами всей семьи. А Сквозняк, которого не пускали даже на порог, оставался за дверью и подсматривал в щёлку.

Время от времени Поросёнок переставал есть и поднимал кверху рыльце. Это означало: «Вкусно, но маловато соли».

Сильно проголодавшись во время путешествия, Поросёнок снова погружал в котёл свой пятачок и так чавкал, что приводил Ослика в бешенство.

«Скажите пожалуйста, чмокает, чмокает, когда жрёт, точно дядюшка Франсуа за обедом. Да ещё привередничает! Ах, какое свинство, какое свинство!»

И бедный Ослик молча жевал свою солому, с тоскою думая о том, что солома, которую он ест, гораздо хуже той, что служит подстилкой для Розового Поросёнка. И подумать только — этому ничтожеству, чтобы быть счастливым, достаточно было родиться свиньёй!

Когда дядюшка Франсуа, Маринетта, их дети, Суковатая Палка, Фонарь и Сквозняк наконец ушли и хлев опустел, когда братья Волы улеглись на покой и, устав глазеть друг на друга, уснули, Розовый Поросёнок, разомлевший от вкусной еды, почувствовал желание с кем-нибудь поговорить. До сих пор он жил со своей матерью — дамой весьма дородной, — со своими братьями и сестрами, и теперь одиночество его тяготило.

Он хрюкнул:

— Эй, послушай, Осёл!

Ослик не отозвался.

Тогда Розовый Поросёнок заговорил приветливо и даже ласково:

— Ослик, дорогой мой!..

Ослик и на этот раз не отозвался.

Розовый Поросёнок вышел из себя:

— Невежа, Осёл паршивый!

Ослик обиделся и сказал:

— Сударь, я попросил бы вас быть со мной немного повежливее. Во-первых, следует уважать старших, а я много старше вас, а во-вторых, я никогда вас не оскорблял. Я привёз вас сюда, и вы устроились здесь, кажется, совсем недурно. Наконец, нельзя же презирать меня только за то, что я тружусь, даже если вы изволите быть поросёнком!

— Не будем об этом говорить, — непринуждённо ответил Розовый Поросёнок. — Примите мои извинения. Возможно, что я погорячился. Хотите быть моим другом? Я совсем одинок, и мне как-то неуютно здесь: кругом все чужие.

— Гм, — хмыкнул Ослик, что не означало ни да, ни нет.