Сказка о муравье-богатыре

Василий Петрович Авенариус

Сказка о муравье-богатыре

I. ЖАТВА

Было время жатвы - как у людей, так и муравьев-земледельцев. Вся нива у подножия муравейника кишела муравьями-жнецами. Одни из них сидели на верхушках колосьев и своими острыми челюстями, как серпом, срезали стебельки спелых зерен дикого риса. Другие ждали у корней колосьев, подхватывали срезанные зерна и, тут же очистив их от пленки, уносили в склад.

Между полосами хлеба были проведены правильные дорожки, которые лучами сходились к главным воротам муравейника. По краям дорожек, на определенных дистанциях, были временные склады зерен. Срезанные зерна доставлялись жнецами от колоса только к первому складу. Отсюда другие муравьи, носильщики, перетаскивали их далее, к следующему складу. Так, от склада к складу, зерна поступали, наконец, на руки муравьев-магазинщиков, у входа в муравейник, а те относили их уже внутрь муравейника, в зимние амбары и кладовые.

Вся работа эта производилась мелкими, пепельно-черными муравьями. Но они не были хозяевами муравейника. Хозяевами были крупные, бронзово-рыжие муравьи, которые всей компанией лениво нежились на солнышке, на пологом скате муравейника. Отсюда, с вышины, им удобно было обозревать всю площадь нивы и наблюдать за чернорабочими.

Между отдыхающими рыжими хозяевами отличалась необычайною величиной и дородностью одна особа. Она, как видно, пользовалась особенным почетом, потому что возлежала на душистом коврике - розовом лепестке. То была родительница всех окружающих рыжих, мать-муравьиха.

И покой ей, точно, был нужен. Все утро пошло у нее на кладку яиц. Не десяток, не сотню и даже не тысячу яиц положила она: десять тысяч штук ровнехонько! Близкая к обмороку, выбралась она на вольный воздух, отдышаться. Благо есть целый полк опытных дядек из той же трудолюбивой породы мелких чернорабочих: из яичек они выведут личинки; свернется личинка в кокон - ждут-пождут, сколько нужно, а там выпустят из кокона уже готового, как есть, муравья. О, они знают также свое дело!

Пригретая солнышком, мать-муравьиха вздремнула было немножко. Очнувшись, она потянулась своими шестью пухлыми ножками и, щурясь от света, окинула все поле сонным взглядом.

- Это кто же там, детушки? - с сладким зевком спросила она, кивая усом вдаль. - Ведь это из нашей же братии, рыжих?

Она не ошиблась. Вдали, куда указывала она, среди мелких чернокожих жнецов, резко выделялся своим крупным ростом и золотисто-бронзовою шкуркой благородный рыжий муравей.

Взобравшись на верхушку колоса, он с видимым удовольствием обгрызал цветоножки зерен. Но, благодаря своему росту, своей силе, он работал втрое быстрее чернорабочих. Задними ножками он держался за стебель, передними притягивал к себе то или другое спелое зерно; притянув, начинал крутить его на цветоножке, потом разом обгрызал цветоножку, сам сдирал с зерна пленку и очищенное уже таким образом зерно бросал вниз. Приставленные к колосу чернорабочие муравьи едва поспевали поочередно относить сброшенные зерна к ближайшему складу.

- Да, это Грызун, - отвечал на вопрос муравьихи один из отдыхавших тут же рыжих муравьев. - Зубы, знать, чешутся.

- Недаром же и назван Грызуном, заметила муравьиха. - Чуть вышел из кокона, как дядьке своему уж руку отгрыз. Зачем? спросите-ка. Да вот так, здорово живешь. Крикните-ка его сюда.

- Грызун! а, Грызун! - крикнули хором свитские.

Грызун, сидя на колосе, оглянулся: его требовала родная мать.

Как послушный сын, он беспрекословно спустился наземь и отправился восвояси.

- Ты что же это там делал, баловник? - встретила его вопросом муравьиха.

- Работал, маменька, - просто отвечал Грызун, отирая потный лоб.

- Работал! Да ты знаешь ли, что значит работать? Это значит - не так вот, как ты сейчас, в зерна-мячики играть: это значит - круглый год наблюдать, чтобы семя, заготовленное на посев, не подмокло, перевертывать его, облизывать, в сухую погоду выносить на воздух. Это значит - в поте лица обрабатывать поле: прошлогоднее жнитво выгрызть, землю взрыхлить и вновь засеять, а покажутся всходы - выпалывать сорные травы, поддерживать дорожки…

- Все это я готов делать, если нужно…

- То-то вот! Хорошо, что прибавил: «если нужно». На что же у нас чернорабочие? Ты у меня, не забудь, голубчик, благородный рыжий муравей, коренной земледелец.

- Да потому-то самому, маменька, что я коренной земледелец, мне и следовало бы, кажется, служить примером пришлым чернорабочим.

Между рыжими свитскими кругом послышался сдержанный смех. Сама мать-муравьиха, несмотря на свою полноту, приподнялась на локоть.

- Хорош мальчик! - сказала она. - Свободный муравей-плантатор хочет служить примером, и кому же? невольникам-неграм!

- Но ведь и у людей негры уже свободны… - позволил себе возразить Грызун.

- Нашел с кем сравнивать! Когда род людской рыскал еще по дремучим лесам, питался дикими плодами и кореньями, мы, рыжие муравьи, имели уж свои благоустроенные муравейники, возделывали поля; а бурые муравьи-скотоводы завели уже свой молочный скот. Но кроме этих двух высших пород - рыжих и бурых, солнцу угодно было произвести на свет и муравьиную чернь. И в какой же цвет оно окрасило их? В черный - в цвет рабства. Как же нам было не принять этого дара неба?

- Да как-то совестно, право… - проговорил Грызун. - Они - мелкие, слабые, работают и на себя, и на нас; а мы - крупные, сильные, сидим себе, сложа руки. На что же нам дана наша сила?

- Как на что? А как же мы добыли себе этих рабов? Силой.

Не будь я так занята в детской, клянусь солнцем, я шла бы впереди вас. Вы, рыжие дети мои, прежде всего - воины. Не забывайте этого. Воинские подвиги, воинская слава - вот ваше прямое призвание. И сам ты, сынок, не раз уже выказал свою молодецкую удаль. А после подвигов не грех и отдохнуть на лаврах.

II. ПОТОП

Между тем, набежала грозовая туча и закрыла солнце. Блеснула молния и загремел гром. Буйный вихрь, гоня перед собой столб пыли, налетел на муравейник. Нескольких рыжих муравьев взбросило на воздух. Мать-муравьиха ухватилась было за свой коврик, но вихрем ее стряхнуло с розового лепестка, и самый лепесток унесло невесть куда.

- Домой, домой, детки! - заторопила муравьиха, и, поддерживаемая Грызуном, начала спускаться под гору.

Вовремя еще достигли они городских ворот. Грызун остановился под воротами.

Боже праведный! это уж не гроза, а буря. Ветром неистово трясло и гнуло вокруг деревья, срывало не одни листья, но и целые ветви и крутило их в воздухе, как в бешеной пляске.

А бедные малютки - жнецы!.. Застигнутые врасплох, они также искали теперь спасение. Схватив каждый по зерну, они вперегонку бежали к муравейнику, под родную кровлю. Но ветром их то и дело валило с ног, вырывало у них из рук тяжеловесные зерна.

Вдруг с оглушительным грохотом и треском сверкнула ослепительная молния. Вслед за тем полил дождь, как из ведра.

Потоп! В две минуты, вся нива перед муравейником обратилась в бурное море. Подхваченные волнами жнецы храбро боролись с ним. Но ветром кидало их между колосьями из стороны в сторону, а сверху хлестало беспощадным ливнем. Они захлебывались и, как за последний якорь спасения, цеплялись за колосья. Но и колосья прибивало к земле, заливало водой.