Президент не уходит в отставку

Он не сразу пришел на Кондратьевский проспект, хотя его там ждали: командир взвода десантников Юрий Викторович Татаринов, под началом которого служил Сорока, дал ему адрес своей матери и велел сразу, как только приедет в Ленинград (старший лейтенант Татаринов был в курсе всех планов своего лучшего десантника), идти к его матери и остановиться у нее на любой срок. Мать и ее двоюродная сестра занимали двухкомнатную квартиру в большом четырехэтажном доме, где в основном жили военные.

Отец Юрия Викторовича, полковник, преподавал в Артиллерийской академии. Он умер от инфаркта два года назад.

Сорока пришел на Кондратьевский передать привет от Татаринова да так там и остался. Радушные женщины сами предложили ему остановиться у них: мол, места много и он ничуть не стеснит. И потом они хорошо знают Сороку, Юра им много о нем писал. И даже показали любительскую фотографию, где он, Сорока, в форме десантника снят вместе со старшим лейтенантом Татариновым. Вид на этой фотографии у командира взвода несколько обескураженный: дело в том, что Сорока только что на занятиях по самообороне в тылу «противника» обезоружил и уложил на мох-ягель своего учителя. Надо полагать, об этом Татаринов не написал своей матери…

Спал Сорока в комнате на диване-кровати, а занимался по ночам на кухне. Кухня в этом доме была большая, и он даже предложил ставить на ночь сюда раскладушку; но сестры и слышать об этом не захотели.

Они наотрез отказались и деньги брать за жилье, тогда Сорока стал с каждой зарплаты делать им подарки. Они бранили его за транжирство, но женщины есть женщины — от подарков не отказывались.

С Длинным Бобом и его дружками он повстречался в кафе-автомате на Невском проспекте. Сорока забежал сюда перекусить. Дело было осенью, в начале сентября. Стояла теплая солнечная погода, и ленинградцы ходили еще в летней одежде. Вдоль улицы Рубинштейна длинной цепочкой выстроились свободные такси. Однако шоферов в машинах не было. Они сюда, в кафе-автомат, заворачивали подкрепиться. Это любимая столовая ленинградских таксистов. Здесь без особых хлопот можно быстро и дешево пообедать. Сорока любил сосиски с горчицей и тоже частенько сюда заходил.

За высоким мраморным столиком, к которому он подошел, уже стояли три парня. Перед ними дымились в металлических, из нержавейки тарелках сосиски в целлофане и картофельное пюре. Парни оживленно толковали о какой-то Ляльке с Лиговки, которая их нынче надула: обещала с подружками ждать у Московского вокзала, они пришли, а Ляльки нету… Наверное, кто-нибудь перехватил…

Самый высокий из них, в джинсовом костюме — это и был Длинный Боб, нагнулся к синей на длинном ремне сумке с белой надписью «Аэрофлот», достал оттуда бутылку вермута и, ловко отколупнув металлическую пробку, разлил по стаканам. Всем поровну. Не обращая внимания на Сороку, залпом выпил. Разговор с Ляльки перескочил на какого-то мастера Теребилова, с которым можно ладить, потом на свечи к «Жигулям». Свой парень из автомагазина сообщил, что на днях выбросят на прилавок целую партию. не прозевать бы…

Сорока густо намазывал свои сосиски горчицей и краем уха слышал разговор.

Длинный Боб извлек из сумки вторую бутылку, разлил по стаканам. Лица парней разрумянились, глаза заблестели, разговор снова вернулся к Ляльке с Лиговки, теперь со смаком обсуждались ее прелести и прочее… Как обычно бывает с подвыпившими, им захотелось общения и с другими людьми. Сорока уже несколько раз ловил на себе взгляд Длинного Боба. Кстати, он меньше всех пьянел. И когда остальные выпили по второму стакану, он свой лишь приподнял, чокнулся и снова поставил на место. Этот самый стакан с вермутом он широким жестом пододвинул Сороке.

— За компанию, парень? — улыбнулся он, доставая третью бутылку. На этот раз распечатал ее и разлил по стаканам другой.

— За Ляльку, — коротко сказал этот другой, небрежно чокаясь.

— Я ее не знаю, — заметил Сорока.

— Не знаешь? — удивился Длинный Боб. — Ляльку с Лиговки все знают! — и, подмигнув дружкам, рассмеялся.

— Мне что-то не хочется за нее пить, — сдерживая улыбку, сказал Сорока.

— Выпей тогда за свою Ляльку, — хихикнул чернявый круглолицый парень с большими ласковыми глазами навыкате. Был он рослый, с покатыми плечами, но излишне полный и рыхлый. Звали его Миша Лунь.

Третьего, который больше помалкивал, звали Ленькой Гайдышевым. Взгляд у него был пристальный, тяжелый. Длинное лицо с треугольной челюстью нельзя было назвать симпатичным.

Когда Боб пододвинул выпивку Сороке, лицо Гайдышева выразило неудовольствие, однако он промолчал. А потом даже провозгласил тост «за Ляльку».

— Спасибо, ребята, — поблагодарил Сорока. — Я не пью.

— Совсем? — удивился Длинный Боб.

— Ну и дела! — восхитился Миша Лунь. — Первый раз вблизи вижу непьющего человека.

— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, — скупо улыбнулся Гайдышев.

— Правильно делаешь, что не пьешь, — вдруг посерьезнев, сказал Длинный Боб. — Я тоже стараюсь поменьше…

— Я за свои не пью, а за чужие — только давай… — рассмеялся Миша.

Задумчиво глядя на Сороку, Боб сказал:

— Ты приехал из провинции, провалил вступительные экзамены в институте и теперь ищешь работу. Верно?

— Почти, — улыбнулся Сорока, подивившись проницательности этого парня.

— Ты нашему начальнику понравишься, — сказал Миша Лунь. — Он сам в рот не берет и обожает непьющих.

— Кстати, в нашем цехе есть вакантное место, — продолжал Длинный Боб. — Вчера Лобанова турнули…

— Что за работа-то? — поинтересовался Сорока, пока еще имея смутное представление о том, чем занимаются ребята. Разумеется, он сообразил, что они имеют дело с автомобилями.

— Работа первый класс, — сказал Длинный Боб. — Не будь я честным человеком, — Гайдышев и Лунь переглянулись и хмыкнули, — потребовал бы с тебя калым… К нам многие рвутся, да не тут-то было: строжайший отбор.

— Ты думаешь, меня возьмут? — спросил Сорока, понимая, что надо кончать эту трепотню и уходить. Но что-то его удерживало на месте.

— Я переговорю с начальником — примет, — уверенно сказал Боб.

— Начальник его уважает, — ввернул Гайдышев.

— Ребята заколачивают в месяц по две-три сотни, — прибавил Миша. — А если ты не дурак, — можно и больше.

— У меня ведь нет специальности.

— Мы тоже не родились слесарями, — буркнул Гайдышев.

— Вообще-то я в институте учился, — солидно заметил Боб. — Ну, какие деньги сейчас инженер зарабатывает? С нашим заработком не сравнить.

— У нас каждый второй работяга на станции собственную машину имеет, сказал Миша. — Сколько я работаю? Три года, а уже на «Жигулях» езжу. Взял разбитую машину, по дешевке, и сам отремонтировал.

— А сколько ты пролежал под ней? — бросил на него взгляд Боб. — Почти полгода. — Он снова повернулся к Сороке. — Машин много развелось, да еще быстроходных, а управлять не каждый может, вот и колошматятся. Куда девать разбитую машину? Естественно, к нам на станцию техобслуживания. Иногда за бесценок можно купить. Помнишь, предлагали «Волгу» за две тысячи? Ну, которая с трактором поцеловалась? Была бы тогда у меня капуста, сейчас бы на «Волге» разъезжал…

— А что там надо делать? — поинтересовался Сорока. Он уже подумал, что, пожалуй, такая работа по нему. Он любил возиться с машинами, ремонтировать их. Еще школьником в Островитине водил грузовик, трактор. А в армии получил права профессионала.

— Мойка, смазка, крепеж… — сказал Боб. — Ты видел когда-нибудь автомобиль?

— Издали, — в тон ему ответил Сорока.

— Тогда поехали с нами! — рассмеялся Длинный Боб.

Они вышли из кафе-автомата, забрались в такси и поехали. Сорока не очень-то верил, что из этого что-либо получится. По делать ему было сегодня нечего, почему бы не прокатиться?..

У Кировского моста Миша Лунь попросил его высадить. У него тут неподалеку есть одно дело… А если ребята захотят его найти, он будет… Миша запнулся и замолчал, наморщив лоб и хлопая глазами.