Сила есть - ума хватает (СИ)

- Гусь мой считать умеет, скажу один - один раз головой качнет, скажу два - два раза.

- А три?

- Да хоть пять.

- Ты знаешь, что, помалкивай. Я вашу братию волшебников-хитрецов знаю, ты птичке тайный знак подашь или веревку к шее привяжешь и за нее тянуть станешь.

- Хочешь, сам ему говори.

Тит с радостью согласился.

- Ну-ка, гусек, посчитай до четырех.

Влас, сердито зыркнув на Протаса, четырежды наклонил голову.

- А до трех, - не сдавался Тит. - Постой, до пяти верно не сумеешь.

Но гусь смог и это. У Власа едва голова не отвалилась, Тит все заставлял и заставлял его считать.

Перепела исчезли в животе Протаса. Егорша, посмеиваясь, грыз ножку.

- Что еще твой гусь делать умеет, - мрачно спросил Тит. Он подумал, что если отыграть птицу, она заменит всех перепелов.

- Хочешь, спляшет. Что ставишь?

- Да пироги.

-Танцуй, товарищ мой любезный, - просил Протас, - коли голову свою бережешь.

Влас растопырил крылья, закружился на одном месте.

- Разве это пляска, - подпрыгнул торжествующе Тит, - я-то думал он вприсядку пойдет.

Влас сердито зашипел, и начал топать, приседать, выбрасывая в бок то одну красную лапку, то другую.

- Давай пироги сюда, - велел Протас. Пироги были хороши - с кашей, луком и яйцами. Влас, Протас и Егорша с удовольствием уплетали их. Тит с досадой на лице ел хлеб. У парня жалобно дрожали губы.

- Слышь, - с надеждой спросил он, - а петь твой гусь умеет?

Протас кинул взор на бутыль вина.

- Умеет.

Гусь зашипел, вытянув шею, двинулся на Протаса.

- А если не запоет, можешь его ощипать и съесть, - закончил Протас и закричал, потому что Влас пребольно его ущипнул.

- Га-га-гагагага,га-га-гагагага, гага-гага,га-га-га га.

- Слыхал, прямо соловей, - восторгался Протас.

- Разве это пение? Пускай со словами поет.

- Сдурел, парень, где ты слышал, чтоб птица словами пела.

Но Тит заупрямился, поэтому вино выпили вместе. Тит, укладываясь спать, с такой жадностью взирал на Власа, что тот отправился на речку от греха подальше.

Утром Тит был не в духе. Он сел на смирную каурую лошадку и даже не хотел прощаться с новыми друзьями.

- Ты куда? - спросил парня Егорша.

- Поеду в город Калачевск. Говорят, тамошний купец за излечение единственной дочки кучу золота сулит. Попытаю и я счастья. Не все же в дураках оставаться, женюсь на купеческой дочке, пряники, перинка, вино заморское - всего у меня в избытке будет.

- Подожди нас.

- Вот еще, да таких оборванцев никто в город не пустит. Протас, прямо нищий, рубаха порвана, грязная, на лбу шишка, ты Егорша для лекаря летами не вышел. А гуся вашего там непременно съедят.

- А ты что, лекарскому делу учился, - прищурился Егорша, - как купеческую дочку лечить будешь?

- Про это во всех сказках говорится, - ухмыльнулся Тит, - поцелую, она и выздоровеет. Но-о, - Тит пнул лошадку, и она потрусила к дороге.

- Обиделся, - зевнул Протас, - за вчерашнее.

- И как ты сообразил, а я-то думал...- Егорша осекся.

- Ага, знаю, что ты думал: сила есть - ума не надо. А у меня и силы достаточно, и ума хватает. Но вот, что я тебе, братец, скажу, когда брюхо к спине прилипнет, смекалка сразу откуда-то берется. Вспомнил я деда Малого, попросил дать ума большого. А пойдем и мы в город Калачевск, нам все равно, куда путь держать. Уж сколько по русской земле ходим, а до сих пор ни одного подвига не совершили.

- Калачевск, Калачевск, - задумался Егорша, - постой, да ведь купец, которого мы от Лиха спасли, о нем говорил. Не с его ли дочкой беда.

- Давай-ка, Егорша, садись на гуся и полетели.

Но Влас, вернувшийся с речки, неожиданно воспротивился, норовисто зашипел, намереваясь ущипнуть Протаса.

- Ладно, ладно, сами пойдем. А на тебе все же быстрей получилось бы.

Отправились в дорогу пешком. Путь был долгим. Солнце пекло, и путники, сорвав большие листья лопуха, соорудили из них шапочки.

- Га-га, - насмешничал Влас, летевший над головами Власа и Егорши.

На пригорках, поднимавшихся над речкой, ютились деревушки. Старушка из крайней хаты напоила Протаса и Егоршу молоком.

- Ух, хорошо, - Протас с наслаждением опустошил целый ковш, - молоко вкусное, травами душистыми пахнет.

- Хорошо, ой, как хорошо, - заулыбалась старушка, - а было плохо, ой, как плохо. - Бабушка приложила морщинистые ручки к дряблым щекам.

- Чего так? - промычал Протас, набивая рот хлебом.

- Задрал волк нашу коровку, детишки малые, внучата мои плачут, есть просят, мы им хлебушек крошили да водичкой заливали. Но проезжал мимо добрый человек, узнал о нашем горе, дал денежек, мы новую коровку купили. Велел тот человек Власа, Протаса и Егоршу благодарить. Я теперь каждый день их в молитве поминаю. Встретила бы - в ножки поклонилась. Много они добра сделали. Вы посидите пока, миленькие, отдохните, а я пока пойду, во дворе управлюсь.

Влас, спрятав голову под крыло, дремал на лавке.

- Во как мы, - вытянул ноги Протас. - Слышь, Егорша, может дальше идти и не надобно, слава впереди нас бежит.

- Хвастун ты, - подосадовал Егорша. - Чужое золото награбленное, чужими руками раздали и загордились. Слава и впрямь впереди бежит, да мы за ней не поспеваем. Всего и есть наша заслуга, что в яму к Лиху провалились, за одним столом с нечистью пили и ели. Нет, нечем нам кичиться, Протас.

До города Калачевска добрались за несколько дней. Около богатого терема с высокими витыми столбиками, решетчатыми окошечками, собрались люди разного возраста и звания. Внимание Егорши привлек старик, одетый в парчовый дорогой халат, с головой замотанной блестящей материей. К груди старик прижимал ларец и подозрительно поглядывал на соперников.

Двери терема распахнулись, по ступенькам резво, будто его хорошенько пнули пониже спины, сбежал...Тит. Парень был взъерошен, красен от гнева.

- Чурбан дочка твоя, купец, - в сердцах ругался он. - Такую в жизни не вылечишь. - А-а-а, и вы здесь со своим гусем.

В маленьких глазках Тита мелькнула злоба, парень бросился назад к дверям и закричал:

- Знаю лекарство, знаю. У Протаса гусь ученый и поет, и пляшет, и до пяти считает. Если его сварить, да тем бульоном болезную напоить, она вмиг выздоровеет.

- Врет он, - в один голос завопили Протас и Егорша, - обычный у нас гусь.

Влас настолько испугался, что даже шипеть не мог.

Двери опять распахнулись и двое дюжих купеческих слуг затащили в терем Власа, Протаса и Егоршу.

- Позволте, - заволновался старик с обернутой головой. - Сей моумент моя черед. Моя слыхаль купэц большой денги обешает за дочка сдоровье. Вэдите моя к дочка. В моя ларец, - старичок любовно погладил кованый ларчик, - волшэбный снадобья.

Недолго думая, слуги увели в терем и старика. В комнату, где находились все четверо, вошел купец.

- Евсей Андреич, - заулыбались Протас и Егорша, даже Влас, приветливо, но немного сипло гагакнул.

Купец, за то время, пока друзья его не видели, изменился, постарел, поседели виски и борода, ввалились глаза, на лбу появились морщины.

- Друзья мои, спасители, - на мгновение купец оживился, но тут же его взор снова потух, затуманился горем. - Трудно мне сейчас радоваться, ничто сердце не веселит. Дочка моя Аннушка, сильно болеет.

- Господын, - старик в халате низко поклонился, - позвол утишить твой горэ. Прогнать бэду. Вылечу я твой дочка. А они шарлатаны, гони в шею, не верь им, - вдруг зашептал старичок.

- День за днем идет, а помощи ни от кого дождаться не могу, сколько лекарей перебывало. Ступай ты теперь.

Старик, шаркая диковинными туфлями, шустро побежал в девичью светлицу. Купец тяжело опустился на лавку.

- Как ушли мы от Лиха, заметил я перемены в Аннушке, - монотонно говорил Евсей Андреич, уставившись на выскобленный до желтизны пол. - Сначала она примолкла. Я думал, что от усталости и пережитого страха. Но дальше - больше, как каменная сделалась. Напоить, накормить - зубы с трудом разжимаем. Слуги ее боятся - говорят мертвая. Сидит день-деньской на лавке - с места не стронется, глаза пустые, положат ночью на кровать - лежит, не шевелится, а подойдешь - смотрит. А то вдруг ярость на нее найдет, начнет ломать, бить, что под руку попадется, четверо дюжих молодцов с ней справиться не могут. Ох, горе мне, горе. Одна отрада осталась после смерти жены - дочка, да и ту, видать, не спасти. Значит и вы, друзья, решили мне помочь.