С тобой все ясно (дневник Эдика Градова)

Та же Оля Савченко сказала: "Как ты с девушками обращаешься!"

Та же Ира Макешкина сказала: "Наши юноши в своем репертуаре".

Это уже не та Оля, не та Ира.

И только Аня Левская, как и полтора года назад, прошептала: "Зачем ты, Эдик, ведь ты же совсем не такой..."

Забыл, какое сегодня число. Кажется, 11-е. Или 12-е? Впрочем, какая разница! Числа хороши в моей любимой математике, где у них есть вес и смысл, где каждое из них красиво на своем месте, а в изящной словесности можно обойтись и без них. Какая разница, какое сегодня? Долой числа из дневника совсем!

Вот какая новость: Бабуся от нас уходит. На пенсию. А мне не хочется с ней расставаться. Не то чтобы я любил Бабусю, нашу Марию Степановну. Тем более к литературе я совершенно безразличен. Как вспомню все эти сравнительные характеристики - бедные литературные герои, мы же их разбирали, как двоечников на классном собрании. По поступочку, по словечку. Как только они живыми оставались! А сочинения - какая тоска! В восьмом классе я даже такой пункт плана взял в заключении: "Мое отношение к Пушкину". Модно было про "свое отношение", вот я и взял. А какое у меня отношение к Пушкину? Я даже не понимаю, почему он гениальный поэт...

Да, Мария Степановна уходит. Не знаю, чего я к ней так привязался. Вроде она меня не жаловала...

В четвертом, что ли, классе, помню, первый раз высказал на литературе свое мнение. Проходили мы басню дедушки Крылова "Стрекоза и Муравей". Мария Степановна и спрашивает: "В чем, дети, мораль?" Тяну руку: "Мораль в том, что почему он такой жадный..." - "Кто жадный?" - изумилась учительница.

"Муравей, - отвечаю. - Стрекоза к нему зачем прилетела? Помощи просить. А он еще издевается: "Так пойди же попляши!"

Многие засмеялись, а Мария Степановна решила, что Градов издевается над Крыловым, и до восьмого класса я не задавал ни одного вопроса. Спрашивают - отвечаю, а сам - ни-ни!

Когда проходили "Деревню" Пушкина, я вылез из молчального окопа и спросил, как понимать строки "Там девы юные цветут для прихоти бесчувственной злодея".

И опять "получил по башке, чтоб не высовывался"

(это мне Андрей потом так объяснил). А Мария Степановна возмутилась: "Циник ты, Градов!" И целую четверть меня дразнили Циником, хотя я и сейчас не пойму, в чем же состояло мое "наглое и бесстыдное поведение". Пушкин написал, а мне нельзя спросить?

Вот после этого случая я уже нарочно выучил наизусть несколько строк из "романа в стихах": "Ах, ножки, ножки! где вы ныне?" Но Бабуся меня не спросила (а мне было интересно, как она прореагирует).

И на экзамене мне достался Пушкин, но совсем про другое.

И все-таки не хочу, чтобы Мария Степановна уходила, хотя из-за нее "родная литература" с самого начала была мне двоюродной. Боря вчера признался:

"У Бабуси на уроках уютно. Шаблон - никаких тебе неожиданностей. Как оно еще будет у нового учителя?"

Может, я этого боюсь?

Учусь я хорошо. В моем дневнике есть все оценки, которые существуют в природе. "От двух до пяти", как сказал бы Корней Чуковский (и был бы не прав, потому что у меня как-то была и единица!). В отличники не лезу, но четвертных троек почти не бывает.

Вообще к оценкам "ровно дышу", и это единственное, в чем мы сходимся с Риммой Николаевной. Она давно и хорошо сказала: "Мне не пятерки твои нужны, а чтобы ты не вырос лоботрясом". А вот Томка у нас - отличница, гордость семьи. Посмотрю, что она запоет, когда дорастет до тригонометрии, когда станет продираться сквозь дебри алгебры, когда в физике запахнет элементарными частицами?!

Обычно из школы мы два квартала идем вместе.

- Жаль Бабусю, - сказал я.

- Пожилая женщина отправляется на заслуженный отдых, - возразил Боря. Это нормально.

- Туда ей и дорога, - отрезал Андрей.

- Гады вы! - заорал я. - Предатели!

- Какая тебя муха укусила? - удивился Андрей.

Чем больше я злюсь, тем он хладнокровнее. - Я ничего плохого не имел в виду, Град ты мой. - В торжественных случаях или когда хочет уесть, он так ко мне обращается. - Просто дороги у нас разные. Ей туда, на пенсию, нам сюда - учиться. Тебе, наверное, кажется, что на синхрофазотроне современности восседают две королевы - Физика и Математика. А по-моему, одна - Литература. И нам нужен настоящий учитель, а не... Бабуся.

Боря улыбается и молчит. Он рад, когда мы с Андреем заводимся.

- Но вы же довольны, что она уходит? Даже нескрываете этого. Что она сделала вам плохого? - спрашиваю я.

- А что хорошего? - в один голос спрашивают они.

- Да и тебе тоже, - добивает меня Босов, - если вспомнить крыловские времена...

Андрей хохочет. Я обращаюсь к Матюшину.

- Борис Михаилович (он любит, когда его по имени-отчеству), ну если бы твоя Ангелина ушла, ты что бы,закукарекал?

- Ангелина еще молодая женщина, - розовея, отвечает Боря. Взрослый мир он упорно делит на "мужчин" и "женщин". Тоже пунктик.

- Пенсия - это плата за слишком долгую жизнь, - философствует Андрей. Надеюсь, что я не дотяну. Особенно если учесть, что среди моих друзей есть психованные вроде тебя, Град ты мой...

- Как вы не поймете. - Я даже остановился, потому что эта мысль только что пришла мне в голову, пригвоздила к тротуару. - Бабусе плохо. Она, наверное, плачет. Вы, люди из КЮРа!..

Они тоже притормозили, и Андрей медленно произнес, ни на кого не глядя:

- Ее никто не любил. Ты тоже. Не притворяйся.

Это правда.

Эта правда привела меня в бешенство.

- Разве может так быть, чтобы человека никто не любил? Никто на свете? Где же справедливость?

На этом два наших общих квартала кончились.

- Где же справедливость? - снова спросил я их сегодня. - Почему мы не замечаем людей вокруг?

Тетю Машу, например. Мы даже не здороваемся с ней.

- Какую еще тетю Машу? - изумились они.

. - Техничку, касатики, - ехидно объяснил я. - Правильно Ангелина назвала нас "равнодушными обывателями". Иногда и классный руководитель правду скажет...

- Ангелину Ивановну не трожь, - прорычал Боря.

- Ну да, а когда человек отдал школе всю жизнь и...

- Следила, чтоб мусора не было, - быстро вставил Андрей.

- Я не о тете Маше. Вы отлично понимаете...

- И я о Бабусе, - снова перебил меня Андрей. - Она следит, чтобы в наших головах не было мусора.

Но той же метлой она выметает и все остальное. Конечно, для нее это "остальное" всего лишь мелкие художественные детали, второстепенные подробности.

Но для меня, извини...

Нет, с Андреем не поспоришь. Задрав голову, я смотрю ему в лицо. Вот кого коснулась - да чти там - схватила и тянет за шиворот к звездам акселерация. До этого лета у Андрея было две брови. Наверное, они тогда тянулись друг к другу, но лишь сейчас я заметил, что они аварийно врезались, словно две черные "Волги", она в другую - только фонтаном кустик волос посередине! Почему природа так несправедлива: одним и рост, и брови, и ума палата, другим...

Ничего не пойму. Но чувствую, что в нашем споре я прав.

Рожков, Карапетяи и Шилин за что-то хотели поколотить Романа-Газету (таким прозвищем он расплачивается за свою начитанность). Но Макешкина встряла и расстроила им всю обедню.

Для Макешкиной Роман Сидоров свет в окошке.

Она смотрит на мир сквозь такое узкое оконце, что ей и этой узкой полоски хватает. Макешкина в первый же день, как он появился, предложила сидеть вместе:

- Сидоров, хочешь со мной?

Но он не захотел ни с ней, ни с кем - так и остался на последней парте один.

Роман-Газета для меня загадка. Он, можно сказать, все еще новенький, хотя его перевели к нам из другой школы в конце восьмого класса. Он горд, одинок и, как выяснилось, трусоват. От драк увиливал.

Вообще-то с прошлого года я тоже против драк.

Последний раз с разбитой мордой я появился в райкоме, когда меня принимали в комсомол. На все вопросы я ответил четко: и про демократический централизм, и про положение в Чили.