Путь отважных

Трошка вышел из мастерской.

— А я не бумажками. У меня отходы имеются, производственные.

Цибульский прищурился, вытянул губы трубочкой, потом удовлетворённо кивнул:

— Устрою. В Ростов, значит?

— Да. В Ростов.

В немецком эшелоне

В немецком эшелоне мальчишки провели сутки.

Эшелон был составлен из вагонов ремонтной мастерской танковой армии, зашифрованной буквами AW.

Начальник мастерской низенький лысый герр Клинке позволил Шуре и Вите поместиться в тамбуре последнего вагона.

Шура и Витя обрадовались — в тамбуре ещё лучше, чем в вагоне: всё будут одни, а не с немцами.

На прощание Гордей Фомич подмигнул мальчишкам. Мальчишки тоже подмигнули и улыбнулись.

Эшелон был покрыт камуфляжем — серыми полосами. В крышах вагонов пробиты круглые окна для зенитных пулемётов. Впереди паровоза, тоже полосатого, прицеплены две пустые платформы: если на путях окажется мина, то, как считал герр Клинке, первыми взорвутся платформы, а не паровоз.

На остановках, когда брали уголь или воду, в тамбуре последнего вагона появлялся Posten (часовой).

Он садился на ступеньки, ставил карабин между коленями и негромко насвистывал одну и ту же песню, постукивая руками по прикладу карабина.

При виде герра Клинке Posten виновато вскакивал и прижимал карабин к ноге.

Начальник мастерской долго смотрел на часового, покачивал головой и уходил.

После этого часовой уже не садился на ступеньки и не насвистывал свою песню.

Как-то на остановке герр Клинке подозвал пальцем Витю и Шуру и велел мальчикам войти в вагон.

В вагоне были сложены части танков и бронемашин, валялись тросы, цепи, шестерни, пустые банки из-под масла.

В железном корыте мокли в керосине закопчённые старые пружины, муфты, прокладки, шайбы.

Герр Клинке показал, что всё это следует вымыть и протереть ветошью.

Мальчишки подчинились. Всё вымыли и протёрли ветошью.

Тогда начальник мастерской заставил фильтровать масло.

Шура хотел где-нибудь на станции набрать в карманы мелкой щебёнки и подсыпать в бочку с маслом, но Posten внимательно следил за мальчишками и не разрешал никуда отлучаться от эшелона. Очевидно, ему это поручили.

Пришлось смириться и работать.

Витю и Шуру утешало лишь чувство, что в эшелоне им проще всего попасть в Ростов. Да и Витина нога окончательно подживёт, и он тогда вновь сможет «шагать, что твоя пехота».

Переправа

Ростов остался позади.

Путь преградила река Кубань, полноводная, сильная.

Свои близко! Они на противоположном берегу. Но как к ним переправиться?

Два дня мальчишки бродили в камышах, искали лодку.

Натолкнуться на немцев теперь было особенно рискованно: здесь линия фронта и никакими разговорами не отделаешься.

Наконец в сарае при доме бакенщика нашли маленькую плоскодонку.

Ночью плоскодонку подтащили к берегу и спустили на воду.

Витя снял рубаху и остался в майке. Рубаху он разорвал и обмотал ею вёсла, чтобы не плескались. Поплыли.

Тихо поскрипывали деревянные колышки уключин под взмахами вёсел. Дул встречный холодный ветер. Он точно притушил звёзды, и они едва поблёскивали. От промоин и камышей веяло гнилостным болотным запахом.

Мальчишки напряжённо вглядывались в темноту, ждали берега.

Вдруг Шура прошептал:

— Лодка течёт.

— Вычерпывай! — ответил Витя, не переставая грести.

И Шура начал торопливо вычерпывать ладонями, кепкой. Но ветхая плоскодонка всё равно быстро заполнялась водой.

Вспыхнул немецкий сторожевой прожектор, двинулся вдоль реки.

— Скорее, вплавь! — крикнул Витя, бросая вёсла.

Шура подхватил бамбуковую палку, и ребята нырнули.

Прожектор засек лодку, и тут же воздух загудел от снарядов.

Мальчишки плыли к своим. Одежда набухла, отяжелела. Течение реки сносило в сторону, затягивало в глубину.

Прожектор не уходит — показывает цель.

Воздух гудит, вздрагивает от снарядов. Вздрагивает и вода, белая от прожектора. Разлетаются совсем низко над головой брызги, перемешанные с осколками.

Шура и Витя потеряли друг друга. Но кричать, звать бесполезно: ничего не услышишь.

Обессиленные, оглохшие, они всё-таки доплыли до берега, где были свои. Доплыли с бамбуковой палкой.

Москва

Разведывательные данные, доставленные Витей и Шурой в Москву, в обломке старого удилища, имели исключительно важное значение.

Об этом сказал ребятам Никита Сергеевич Хрущёв, который в то время был секретарём ЦК Компартии Украины и занимался организацией партизанского движения.

Он лично знал многих николаевских партийных работников, поэтому расспрашивал Шуру и Витю очень подробно о «Центре», о диверсиях, о разведке, о запасах у партизан оружия, медикаментов и взрывчатки.

Поздний вечер. На московском аэродроме едва обозначены сигнальные огни.

Транспортный самолёт готов к отлёту: прогреты, заправлены моторы. В самолёт уложены грузовые парашюты с оружием, взрывчаткой, медикаментами и радиоаппаратурой.

Кроме Вити и Шуры, в кабине самолёта находится ещё радистка Наташа Кострова. Главный партизанский штаб направил её на работу в николаевский «Центр» для постоянной связи с Москвой.

Самолёт набирает высоту и ложится на заданный курс.

От высоты закладывает уши. Разговаривать почти невозможно, хотя мальчишкам есть о чём поговорить: незадолго перед вылетом они узнали, что Главное партизанское командование за выполнение боевого задания наградило их орденами.

Витя и Шура грызут печенье. Угостили Наташу, но она отказалась и продолжала дремать. Она весь день пробегала по интендантствам: ей хотелось побольше раздобыть запасных ламп и батарей для своей рации.

Задремали и мальчишки.

Их разбудил бортмеханик:

— Подлетаем к Николаеву. Приготовьтесь.

Открыли дверцу и сбросили грузовые парашюты.

Потом прыгнул Витя. За ним прыгнули Шура и Наташа.

Приземлились они в окрестностях Николаева.

Вскоре всё имущество было передано партизанам «Центра».

Мы никогда не забудем вас!

Мальчишек в закрытом полицейском автомобиле привезли в гестапо. Арестовали их по доносу предателя.

Сначала мальчишек допрашивал следователь Бирко.

Им выкручивали пальцы, не давали пить, прикладывали к телу горячее железо, били резиновыми трубками со свинцовыми наконечниками.

От них требовали, чтобы они назвали имена и фамилии подпольщиков.

Но мальчишки не называли.

Бирко отправил их к зондерфюреру Шлиффену.

Шлиффен сидел за столом в замшевой охотничьей куртке и в плотных жёлтых крагах.

Рядом на подстилке лежал доберман-пинчер.

— Отвечать! — потребовал Шлиффен.

Ребята не отвечали.

— Отвечать!

Голос зондерфюрера напрягается. Напрягается и доберман-пинчер.

— Vorwärts! — приказывает Шлиффен.

Доберман-пинчер прыгает и валит на пол Шуру, прижимает зубами горло.

Переводчик тем временем поправляет подстилку.

— So, so. Noch kräftieger! — Шлиффен встаёт из-за стола и подходит к Вите. — Отвечать!

Тяжёлая, как болезнь, усталость сводит мускулы. От побоев путаются мысли. Зрачки в глазах зондерфюрера кажутся прозрачными.

Витя молчит.

Тогда Шлиффен командует собаке:

— Vorwärts! — и показывает на Витю.

* * *

…Среди цветов, которые люди положили тогда зимой на площадь, был ещё пионерский вымпел с надписью: «Мы никогда не забудем вас!»

* * *

Ложатся на море звёзды, кладёт щёку луна.

Где-нибудь на корабле радист крутит радиоприёмник, и в тишине города то пролетит обрывок песни, то шелест далёких туч, то вспыхнут, загорятся струны скрипок.