Там, где звенит Енисей

- Погоди, - сказал Саня, - на вон, ешь.

И бросил кусок хлеба. Пока Чердыш с чавканьем ел хлеб, Саня пристегнул к ошейнику поводок.

- Пошли искать Васю.

И они побежали, скатываясь с сугробов, мимо засветившихся уже кое-где окон домов. Чердыш был рад, что его взяли с собой, и даже повизгивал. А Саня и вовсе был рад: сейчас они с Чердышем догонят рыболовов.

На берегу, у самой крутизны, Саня остановился. Чердыш продолжал тянуть поводок. Высоко в небе плыли облака. Было светло и не светло. Луна сквозь облака то выглядывала, подмигивала ему: мол, ищи, Саня, ищи! - то начинала хмуриться.

Вблизи берега никого не было. Конечно, разве станут ловить возле самого посёлка? А куда пошли - в ту или в другую сторону? Саня в нерешительности потоптался. Ни стука пешен о лёд, ни голосов ребят слышно не было. А здесь, на льду, обычно далеко всё разносится.

Неожиданно вдали, еле заметные в сизой темноте, проглянулись фигурки. "Однако, куда решили идти, на самую глубинку!" - дивился Саня. И, обрадованный, что не опоздал и успел их увидеть, стал спускаться по снежным застругам.

Догонять рыболовов он не торопился. Знал: Вася тут же отправит его назад. А вот когда уйдут далеко, там уже не станет прогонять. Скажет: "Упрямый! Хочешь мёрзнуть - мёрзни".

"Ну и пусть упрямый, - думал Саня. - А ты не говори, что не возьмёшь с собой".

Он шёл быстро, скользя по гладкому снегу, потому что те, впереди, тоже шли быстро. Чердыш рвался вперёд, его всё время приходилось сдерживать. Несколько раз Саня оборачивался. Сначала посёлок на высоком берегу был хорошо виден. Потом дома скрылись в темноте, и видны стали лишь отдельные огоньки, а потом всё затерялось.

Тогда Саня стал бегом догонять брата.

"И чего они в такую даль идут? - думал он. - Ну, отошли от посёлка немного, и хватит".

Сугробов на льду не было. Бежать по волнистому, плотно прибитому ветром снегу было легко. Один из идущих впереди был высокий, с палкой в руке, но на Васю не похож. Другой - совсем маленький. А где же Вася? И почему их только двое? Ведь на рыбалку сговаривалось идти много ребят.

Саня побежал быстрее, потом закричал:

- Э-э-эй, подожди-и-те!

Но они не стали ждать, а тоже побежали.

- Подожди-и-те, это я-а, Са-а-ня-я!

"Ну чего они бегут? - думал он. - Ведь я всё равно не отстану".

И он припустил изо всех сил. Чердыш помогал, тянул за поводок, и бежать от этого было куда легче. Но расстояние всё равно не сокращалось, потому что те тоже припустили вовсю.

Неожиданно Саня споткнулся, поводок вырвался у него из руки, и Чердыш опрометью помчался вперёд. Скоро он их догнал. Тогда они остановились. Подбежав, Саня сразу понял свою ошибку. Девчонки! Большая - из Васиного класса, Тина, как он раньше её не узнал? А маленькая - "нулевишка" Уля.

- Вы чего бежали от нас? - недовольно сказал Саня. - Я же кричал вам.

- Мы собаки испугались, - сказала Тина. - А куда вы идёте?

- Брат Вася с ребятами рыбу пошёл добывать. Я вас увидел, подумал: это они.

- А мы с Улей гуляем. Пошли! - звонко сказала Тина Уле и замахала палкой, отмеряя шаги.

Так она шагала, посматривая по сторонам, а рядом шагала Уля. И не угадать бы Сане, как хорошо сейчас у девочек на душе от этого простора кругом, да они запели. Не ту песню, что кто-то когда-то сложил, а каждая свою, сейчас придуманную, - пели, как поют все, кто кочует по тундре: про всё, что видят. И у песни этой нет конца, ведь не видно конца тундры, и конца пути - тоже.

Вот он, наш Енисей!

Большой Енисей!

Широкий Енисей!

Конца-края не видно...

Громко пела Тина.

А Уля поправила на ходу сбившуюся шапку, взбежала на снежный "язык", съехала с него и запела свою:

И весь снег кругом спит,

И ветер где-то спит.

А мы идём,

По снегу, по застругам идём...

Саня даже присвистнул. Он никогда ещё не видел Улю такой. В интернате Уля всегда будто скрученный клубок из оленьей шерсти, тугой-тугой, а тут словно распушился этот клубок и скачет себе по насту, как весёлый заяц.

Саня поймал Чердыша за поводок и некоторое время шёл позади. "Гуляют! - недоверчиво думал он. - А сами всё уходят и уходят..."

И он спросил:

- А назад когда?

Тина не ответила. Продолжала размашисто шагать. А Уля, чуть отстав от Тины, вдруг сказала Сане затаённо и радостно:

- Мы назад не пойдём. Мы домой идём.

- Домо-ой? - поразился Саня. - На ту сторону Енисея? - Он даже остановился: - А я как же?..

У Сани на той стороне не было никого родных, и ему незачем было туда идти.

- Ты иди назад, - сказала Уля.

Саня оглянулся. Ни посёлка, ни крутого берега давно уже не было видно. Ох и заругает его Вася, когда узнает! Вася строго ему наказал: одному из посёлка не уходить.

Саня прислушался. Молчавший до того Енисей вдруг стал наполняться лёгким, еле уловимым шорохом. Шорох всё усиливался, становился явственнее. Стало мелко-мелко позванивать. Казалось, тысяча леммингов вдруг побежали по льду, топая своими копытцами и звеня крошечными колокольчиками, которые кто-то подвесил им на шею. Скоро Саня понял: это ветер, пока ещё слабый, погнал по льду ледяные снежинки. Вот тебе "и снег спит... и ветер спит..." - вспомнил Саня Улину песенку.

Чердыш заволновался, он то прижимался к Саниной ноге, мешая идти, то с силой тянул поводок.

- Иди назад! - крикнула, обернувшись к нему, Уля.

Она вскинула глаза вверх, на ярко горящую в небе Полярную звезду и, ничего не сказав, побежала догонять Тину.

Саня остановился, посмотрел ей вслед и повернул назад, к дому. Прошёл немного. Снова остановился. Опять стал слушать. Ветер усилился, и снежинки, которые только что позёмкой скользили по льду, теперь стали ударять в лицо.

"Однако, пурга будет, - подумал Саня, - вон и звёзд почти не видно". Тучи и правда уже наползали на небо. Стало неуютно. Он-то, Саня, пурги не боится. Он родился в пургу. Ему и мама про это говорила, а дедушка - даже много раз. Ткнёт Саню трубкой в грудь, скажет: "Вон какой стал! А был, однако... - Развернёт ладони: - Тут помещался". Потом раскурит трубку и начнёт рассказывать.

"Однако, услышал: человек родился в тундре. Говорю: "Смотреть надо, какой человек". Примчал на олешках. Вошёл в чум к твоей мамке. Печурка горит жарко. Говорю: "Зачем новому человеку жарко?" Взял тебя, голенького, да и вынес за полог - пусть пурга да мороз на тебя полюбуются, какой ты. Снежинки вокруг тебя виться стали. А ты крик поднял, руками-ногами туда-сюда... Я поднял тебя высоко. "Однако, говорю, крепкий, это хорошо. И что так кричишь, тоже хорошо. Жить будешь. Пурги бояться не будешь. Завернул тебя в оленью шкурку и отдал твоей мамке".

Саня крепче сжал поводок, хотя знал: Чердыш не оставит его.

- Будет беда, да? - спросил он собаку. И, обхватив её за шею, ждал ответа.

Чердыш беспокойно поворачивал голову, словно принюхивался к чему-то, и так же беспокойно приподнимал то одно, то другое ухо. Будет беда...

Застань пурга их в тундре, там можно спрятаться за сугроб, зарыться в снег. А на реке, на льду гладко, как на столе. Ветер всё сдувает, и спрятаться негде. Он-то не заблудится, его Чердыш и в пургу доведёт до посёлка. А Уля?.. Тина выведет? А если не сумеет? "Если бы тут был Вася или отец - как бы они поступили? - спрашивал себя Саня. - Они, верно, сказали бы..."

Он вспомнил прошлую зиму. Он ещё не был "нулевишкой" и не жил в интернате. Они тогда с оленями подкочевали к самой тайге. Стадо было большое-пребольшое. Саня влезал на дерево, но и с этой высоты глаз не хватало увидеть всех оленей - спины, рога, все шевелится, далеко, до конца Земли... Снег весь был в рытвинах - это олени раскопали его, добывая корм.

Та зима ух и стылая, морозная была! Воздух не шелохнётся, будто вымер. Олени, бывало, собьются плотно в круг, прижмутся боками друг к другу, чтобы теплее было. От их дыхания над стадом висело облако. Оно смягчало мороз, а значит, грело.