Преддверие (Книга 3)

- Закрой как-нибудь окно... Я не могу - он через меня струится...

- Кто - он? - Митя поспешно задернул штору, хотя в первое мгновение ему показалось, что Женя бредит.

- Свет... Лунный свет...

- Что надо делать, Чернецкой?

- Тут ничего... нельзя сделать... Кажется, уже проходит... Во всяком случае лекарств тут нет... Ничего нет, вправду ничего... Сейчас... Я уже могу приподняться...

- Тебе лучше?

- Да. - Приходящий в себя Женя слабо, нехорошо усмехнулся: - Я пытаюсь выть внутри на невидимую луну.

12. 1919 год. Февраль. Финляндия

Коувала... Маленькое финское местечко, навсегда оставляемое позади... Позади - одуряющая скука гостиничного безделья, скука, о которой потом будет вспоминаться с такой тоской, потому что она делилась на двоих... Коувала - маленькая точка перемещений Великого Кочевья, навсегда оставляемая позади...

Молочно-снежное утро, пронзительное ощущение Великого Кочевья, безотчетная тоска, которую вызывает в душе оставляемый навсегда случайный ночлег...

Туманная молочная даль - сероватые в утреннем свете снега полей, медленное мерное передвижение пеших и конных, скрип повозок и телег, нехотя плетущихся по почерневшему прибитому снегу тракта...

Дымок над высокими трубами ровных домиков из красного кирпича, кирпичные скотные дворы, сосны, сосны, черные в тумане кроны сосен...

И молчание, надо всем - молчание.

...Дорога постепенно рассеивает тоску, дорога ведет в начинающийся день... То там, то здесь - движение людской вереницы оживляет негромкий говор, то и дело слышатся оклики, вот уже донесся смех...

Сережа в белом полушубке, послав Серебряного, догоняет открытый автомобиль главнокомандующего, едет рядом, немного наклонившись к сидящему у левого борта Николаю Николаевичу, что-то говорит (по движениям губ Женя угадывает, что по-французски), сопровождая слова непринужденной улыбкой... Его Высокопревосходительство снисходительно улыбается в усы, извлекает из внутреннего кармана небольшую книгу, что-то говорит Сереже, тыча пальцем затянутой в перчатку руки в название на обложке... Короткая ответная реплика Сережи, сопровожденная почтительно-небрежным наклоном головы... Сидящий рядом с шофером офицер, судя по аксельбантам - адъютант, полуоборачивается назад с какой-то фразой, весело открывающей в улыбке ослепительно хорошие зубы, - офицер молод, лет двадцати пяти, у него тонкое красивое аристократическое лицо и безупречный пробор темных волос над высоким лбом... Николай Николаевич и Сережа смеются, даже полный пожилой полковник, сидящий рядом с главнокомандующим и до этого не принимавший участия в разговоре, тоже улыбается... Снова говорит Сережа, и на этот раз его улыбка становится обаятельно-виноватой... Николай Николаевич хмурится, затем о чем-то спрашивает адъютанта: тот отвечает в нескольких выразительно-серьезных фразах. Полковник смеется. Его Высокопревосходительство поворачивается к Сереже и делает рукой жест, недвусмысленно предлагающий удалиться с глаз долой... Сережа отстает от автомобиля и останавливается подождать Женю.

- Ржевский, чем ты изводил свое начальство?

Сережа смеется: в его порозовевшем на морозе лице - королевски не осознанная привычка ко всеобщей любви...

- О, ничем особенным! Просто мне не хотелось бы провести сегодняшний вечер в штабе...

- На месте главнокомандующего я бы дал тебе возможность отдохнуть на гауптвахте...

- Он тоже начал было к тому склоняться, но Задонский выручил...

- Адъютант?

- Ну да... Господи, до чего же хорошо, что мы, наконец, выступили!

- Еще бы...

...Вечер... Жар иссеченного за день снегом лица... Тяжелая, радостная усталость проведенного в седле дня. не оставившая и следа от нервного напряжения тоскливых последних дней в Коувала. Райское почти блаженство маленькой раскаленной финской бани. Деревенская комната с неизменными перинами на огромных деревянных кроватях... На столе - остатки принесенного вестовым ужина. Жарко пылающий камин...

- А я был прав - не стоило сегодня идти в штаб... - Сережа, сидя в качалке напротив Жени, лениво потягивал молоко из запотевшего стакана. Кстати, давно забываю тебя спросить: каким образом ты в восемнадцать . лет - подпоручик? Ты ведь не кадровый...

- Les peripeties de la guerre. - Женя, в наброшенном, как плащ пледе, пошевелил кочергой ярко пылающие угли. - Точнее - La confusion de la guerre6. Прапорщик ведь тоже не очень штабное звание... Знаешь, о чем я сейчас думал? О куклах истории. Ведь забавно, по меньшей мере половина фигур, без которых нам немыслимо представить историю человечества, недоказуемо являются в действительности не более чем марионетками...

- То есть ты имеешь в виду, что за многими известными фигурами стоит что-то, скрывающееся в тени...

- Не что-то, а кто-то... За исторической личностью может стоять личность, не известная истории, но двигающая ее руками своей марионетки...

- Забавно... Не хочешь импровизацию на эту тему? Кстати, твой черед.

- Если выйдет на эту... Но тогда ты задаешь исходную точку.

- Сейчас... Донской монастырь!

- Ладно... - Женя снова пошевелил угли: по его склонившемуся над языками огня лицу побежали красноватые блики... - Попробую... Представь загородное имение - типичная постройка самого конца XVIII века, широкая мраморная лестница, поддерживаемая атлантами и кариатидами... Темнота. По лестнице спускается ребенок, мальчик лет девяти. Здесь, пожалуй, нужны несколько штрихов, набрасывающих портрет. Пусть будет банален: хрупкое сложение гармонирует в его теле с физической силой - свидетельство чистоты породы, для романтической завершенности придадим ему черные глаза и черные волосы, открывающие высокий чистый лоб. Мальчик поднимается по широким, едва различимым в темноте ступеням лестницы к боковой дверце, из-под которой пробивается узкая желтая полоска света... Еще несколько шагов, и он бесшумно проскальзывает на балкон, опоясывающий небольшой круглый зал.

Свешиваясь через перила, мальчик смотрит вниз. Зал освещен темными восковыми свечами: их - тринадцать. На украшенном причудливой лепниной потолке пляшут тени людей в длинных одеяниях... Людей много: в руках некоторых из них блещут острия шпаг. На покрытом черной тканью невысоком возвышении - человеческий череп. Глазницы черепа ярко светятся... Под возвышением - красный высокий гроб... В гробу лежит незнакомый мальчику человек.