Артековский закал

ГЕНА ЛИХОНИН

Это был высокий статный юноша, русоволосый, с красивым лицом. На верхней губе упорно пробивался тёмный пушок. Харьковчанин, его тоже не отпустили домой, и он оставался вместе со всеми. Его я запомнил ещё с Нижнего лагеря. На Дону ему поручили лодки и команду осводовцев. Крепкий и выносливый физически он часами мог грести против течения и, казалось, не уставал. Дружил он со всеми, быстро уживался с новыми ребятами, его уважали за прямой, открытый характер, весёлую натуру. Иногда он бывал грубоват. Вечерами, когда до отбоя ещё было время, Гена собирал ребят и организовывал хор.

— Начинай, Лёша, нашу украинскую.

— Какую?

— Давай «Хмелю».

К ним подсаживались ребята из других палат и звучал импровизированный хор. Пели «Розпрягайте, хлопцi, коней», «Ой, у полi вiтер вiе», «Ой, у лузi», но больше других Гена любил песню «Стоит гора высокая». Его лирической душе импонировали песенные картины природы родной Украины, на земле которой теперь гремела военная гроза, лилась кровь. Мягко напевая, он глубоко задумывался, прислоняясь к товарищу. Вскоре к ним стали присоединяться эстонцы и белорусы, молдаване и поляки, многим из них эти мелодии были знакомы, а слова они выговаривали на свой манер, а больше — по-русски.

С украинскими песнями чередовались артековские, песни гражданской войны. Две Вали — Мирошниченко и Трошина начинали:

Хор мальчиков подхватывал:

После пения на вечернюю линейку шли возбуждённые, напевая любимые мелодии. Такие творческие вечера очень сближали и сплачивали ребят. Мы всё больше проникались уважением к её организатору — Гене.

Однажды мы наблюдали его очень разгневанным. Было это так. Дорохин организовал перевозку молока с подсобного хозяйства на лодках осводовцев. Случилось так, что в одной лодке ехали Дорохин, я с Геной на переменки на вёслах, на корме устроилась Ядвига Блажиевская — пионерка польской национальности. Она хорошо пела, но была гордой девочкой.

Гена старался изо всех сил, чтобы засветло добраться в лагерь. Завязался разговор:

— Ген, не брызгай вёслами, пожалуйста! — требовала Ядвига.

— Давай поменяемся местами! — предложил Гена.

— Я не умею грести.

— В таком случае, милая, терпи, — нужно торопиться!

— Какие эти мужики грубые!

— Какие эти девчонки гонористые! — в тон ей отвечал Гена.

— Поляков не бывает без гонора, это… как сказать… — это присуще им.

— Ты, в первую очередь, — артековка, а потом уж — полячка.

Ядвига постепенно заводилась. Она бросала острые взгляды, кусала губы:

— А ты, в первую очередь, — хохол упрямый, а не артековец!

Гена очень, казалось, спокойно ответил:

— А ты не оскорбляй, а то выброшу в речку!

Дорохин не выдержал:

— Геннадий, прекрати спор! Неужели вам не о чем больше говорить?

— Да что он понимает — холоп несчастный!

— Ну, знаешь… — рванулся к ней Гена и, не удержавшись, дунул в неё слюной. Капля попала девушке точно в глаз.

— Пся крев! — выругалась Ядвига.

Лодка разворачивалась к берегу. Ядвига схватилась со своего места и стремглав бросилась в реку.

— Куда ты, ненормальная! — хотел достать её за руку Дорохин. Ядвига почти по шею в воде упорно брела к берегу.

— Простудишься, глупая! — сердито кричал вожатый.

— Пшеско едно! — отрезала Ядвига, удаляясь от лодки.

Дорохин обрушился на Гену:

— Что ты наделал? Ты ведь хлопец, — неужели у тебя нервы из верёвки? А потом ты понимаешь, какой подход нужен к этим — вчерашним польским подданным?

— К дьяволу тот подход, если она оскорбляет советского человека, — ворчал Гена. — Сидела бы в своём Львове со своим гонором!

Этот небольшой инцидент стал предметом обсуждения на заседании совета лагеря. Дорохин был очень принципиальным в вопросах интернационального воспитания. В поступке Гены он усмотрел большое нарушение артековских принципов пролетарской солидарности и упорно доказывал это на совете. Гена не оправдывался. Наклонив голову, он внятно произнёс:

— Я, конечно, немного погорячился и знаю свою провинность. Но Ядвиге нужно объяснить наши советские обычаи и принципы нашей дружбы.

Ядвига требовала, чтобы Гена перед ней извинился, на что он ответил:

— Ты начала первая оскорблять — первой и извинись, а потом я.

Ядвига покраснела и снова спокойный внешне разговор едва не закончился новой перепалкой.

За столом появился Гурий Григорьевич и все утихли в ожидании, что скажет главный арбитр. Он никогда не кричал, редко сердился, но ребята относились к нему с уважением. Он был справедлив, его мысли были глубоко логичны.

— Ваша словесная перепалка напоминает мне битву петуха с курицей, — заговорил он медленным басом.

Все засмеялись.

— Ядвиге я не удивляюсь, а поведение Лихонина не могу понять. Она — представитель слабого пола, к ней должно быть проявлено снисхождение. А ты ведь без пяти минут взрослый мужчина, то есть джентльмен. Нужно собой руководить, управлять своими чувствами, дорогой. Если у человека сильная воля, то он умеет владеть собой в любых обстоятельствах. Об этом нужно помнить всегда и особенно сейчас, когда наш народ стоит перед суровыми испытаниями, закаляет свой характер, собирает в кулак свою волю и творит чудеса героизма. Вы — дети одной артековской семьи, семьи многонациональной, члены которой должны жить дружно, как родные братья и сёстры, чтобы не давать ни малейшего повода для наших врагов, которые стараются вбить клин в межнациональные отношения наших советских людей. Думаю, Ядвига поймёт, что она поступила опрометчиво, выбросившись из лодки. Надеюсь, что вы вдвоём сумеете оценить свои ошибки и помириться. Ну, какие там решения? — обратился он к Дорохину.

— Совет лагеря постановил: Лихонину сделать замечание, а Блажиевскую предупредить! Кто «за» — прошу голосовать! — закончил Дорохин эту неприятную историю.

В СТЕПИ

В лагерь приехал на бударке председатель местного колхоза. Отыскав Ястребова и поздоровавшись с ним за руку, как со старым знакомым, он спросил:

— Знаете, зачем приехал?

— Догадываюсь.

— Не успеваем с обмолотом — людей не хватает. Помогите нам своими мальчуганами хотя бы несколько деньков.

— Понимаю, что не успеваете, но много я не могу выделить, ведь ребята заняты по самообслуживанию лагеря, да и маленькие они. Ребят старшего возраста наберётся где-то около тридцати.

— Да это же великая сила! — радостно воскликнул председатель.

— А что вы нам за это? — полушутя спросил Ястребов.

— Что возьмёте, то и дадим. Можем арбузов несколько тонн выписать — для малышей это настоящее лакомство, помогите лишь насобирать!

— Снова — «помогите», — улыбнулся Гурий Григорьевич. — Ну, добро, когда присылать на работу ребят.

— Лучше сегодня вечером, потому что мой машинист днём будет занят. Пусть выходят к скирдам в степь!

— Договорились!

Перед закатом ребята первого и второго отрядов с вожатыми Володей Дорохиным и Толей Пампу пошли «зарабатывать арбузы», как сказал, шутя Гурий Григорьевич.

В степи возле длинных скирд стояла молотилка — «ростовчанка», несколько женщин в запылённой одежде убирали на току солому, подгребали деревянными лопатами зерно в большую кучу. Из-под молотилки вылез машинист, пожилой, уставший мужчина, вытирая руки, осмотрел прибывших.