История одного изобретения. Русский парашют

Русский парашют и его конструкция оказались неожиданной новостью и для английской газеты. Чтобы убедить своих читателей, что это необычайное изобретение все-таки не фантазия, редакция привела отзыв солидного технического журнала— в нем говорилось о возможности такого изобретения.

Но художник нарисовал парашют неправильно — какое-то кольцо, к нему привязаны все стропы парашюта, а сам парашютист подвешен к парашюту в одной точке. И все-таки это была искаженная зарисовка испытаний парашюта «РК-1» в д. Салюзи. Ее сделал художник в Лондоне по описанию петербургского корреспондента. Кроме меня, в России в 1912 году, никто не изобретал парашютов. Это подтвердила правительственная комиссия в 1921 году. Но корреспондент газеты не был специалистом в этих делах, не обратил, вероятно, внимания на то, как подвешен человек к куполу и как разделены стропы. Поэтому художник изобразил подвеску так, как она тогда делалась и везде за границей. Но заголовок и смысл всей заметки говорят о том, что такого парашюта — легкого, уложенного в небольшой ранец и находящегося каждую минуту при человеке — в то время за границей еще никто не изобрел. Такие же иллюстрация тогда появились и в журналах других стран. Что же касается сообщения о  заказе русским правительством «двухсот парашютов», то это, конечно, не что иное, как результат хвастливой болтовни того же Ломача на испытании парашюта.

Первый русский ранцевый парашют. Неправильный рисунок в английской газете «London News»  за 1912 год.

В Париже Ломач узнал, что конкурс парашютов уже окончился. Это было досадно, так как все парашюты, которые участвовали в этом конкурсе, не были похожи на русский. Одни укладывались в большой шкафик за сидением авиатора, другие располагались по фюзеляжу, как у Боннэ, третьи помещались под фюзеляжем так, чтобы человек, падая, своею тяжестью открыл крышку и потянул за собой парашют. Подвеска во всех случаях была сделана «в одной точке». Возможно, что русский парашют одержал бы на конкурсе победу. О нем уже знали в авиационных кругах, и всем было интересно ознакомиться с ним. Парижский аэроклуб помог Ломачу получить разрешение, чтобы показать прыжки на русском парашюте с площадки Эйфелевой башни.

В назначенный день большая толпа зрителей собралась на Марсовом поле. Стоя на площадке Эйфелевой башни, Оссовский надел на себя ранец и уже приготовился к прыжку, как вдруг появился ажан (полицейский).

— Остановитесь! — сказал он. — Разрешение отменяется.

Оказалось, что власти Парижа вспомнили о несчастном портном Рейхельте, спрыгнувшем за несколько месяцев перед тем с этой самой площадки. Никакие просьбы и доводы не помогли: прыжка так и не разрешили.

А между тем парижский аэроклуб и многие заинтересованные лица очень хотели увидеть прыжок с русским ранцем-парашютом. Поэтому Ломачу предложили поехать в Руан, где через реку Сену построен мост высотою в 53 метра.

Вот с этого-то моста и пришлось прыгать Владеку Оссовскому. На обоих берегах реки собралось много народу. Когда Оссовский прыгал и на раскрывшемся парашюте спускался на воду, его ловко подхватывали катера, а зрители приветствовали громкими криками и рукоплесканиями.

Из описания этих опытов во французском журнале «La lecture pour tous» от 15 мая 1914 года видно, что ранец выбрасывал купол парашюта на воздух в 4/5 секунды. Затем купол, полностью раскрывшись, начинал медленный спуск, пролетев 34 метра, а остальные 19 метров парашют опускался 12 секунд. Значит, он опускался очень медленно, — всего 1,58 метра в секунду. Это можно было объяснить малым весом Оссовского (60 с лишним килограммов).

Сразу после руанских прыжков Оссовского, первого опыта свободного прыжка с легким ранцевым парашютом, группа коммерсантов хотела учредить акционерную кампанию для выработки, совершенствования и распространения моих парашютов. Но для этого я должен был присутствовать лично. Ломач сообщил мне об этом и просил меня готовиться к отъезду в Париж. Я выхлопотал все для отъезда за границу и получил отпуск в театре. Тем временем вернулся и Ломач с целой кипой газетных вырезок о русском парашюте.

—  Итак, вы готовы? — говорил он мне. — Смотрите же, мы едем через неделю!

Однако прошла неделя, прошла и другая, — а мы не уехали. Мой отпуск подходил к концу. Я волновался. Уже и товарищи стали подтрунивать надо мной. Наконец, у меня с Ломачом произошло объяснение.

—  Я требую от вас категорического ответа, едем мы в Париж или нет?

—  Хорошо, — сказал он после некоторой паузы, — я вам отвечу прямо: мои денежные обстоятельства сильно изменились, и я не могу итти на такие расходы.

—  Но что же будет с парашютами, которые вы увезли?

—  О парашютах вы не беспокойтесь — я их оставил у своего доверенного лица. Они в надежных руках!

—  А пошлину за французский патент вы внесли?

—  К сожалению, у меня нехватило средств…

—  Такой пустячной суммы? Значит, он аннулирован?

—  По всей вероятности… Но что же делать?

—  Да, — сказал я, — делать, конечно, теперь уж нечего. Ясно одно — мне с вами надо было быть более осторожным… Прошу вас вернуть мне мою доверенность, которую вы употребили во зло.

—  Но позвольте! Это оскорбление!

—  Доверенность, я вам говорю, или я…

Должно быть, вид у меня в эту минуту был не особенно ласковый, так как Ломач струсил и быстро достал доверенность из ящика письменного стола.

—  Извольте, извольте, — пробормотал он, протягивая мне бумагу.

Я быстро вышел из кабинета. Больше с этим человеком я никогда не встречался.

Так я и не поехал в Париж. Но я не жалею об этом: какой бы акционер, коммерсант из меня вышел! Жалко другое: два моих парашюта так и остались за границей у какого-то «доверенного лица в надежных руках»! Не были ли это руки лица иностранной разведки? Ведь события последних лет довольно ясно показали правдоподобность такого предположения! Почему не могло быть этого и тогда? Так или иначе, но факт остается фактом: со следующего, т. е. с 1913, года за границей уже появляются парашюты ранцевого типа.

Конечно, Ломач только прикинулся банкротом. На самом деле его контора продолжала существовать. И   думается,   что он не спроста заинтересовался парашютной новинкой, довел ее до испытания и, убедившись в ценности прибора, — просто сбыл его своим зарубежным хозяевам.

Наступил 1914 год. Разразилась империалистическая война. В России построили эскадрилью четырехмоторных бомбовозов системы Сикорского по образцу его самолета «Илья Муромец». Таких самолетов тогда еще не было нигде за границей. Один из командиров этих самолетов, летчик Г. В. Алехнович, поднял вопрос о том, чтобы команды «Муромцев» снабдить парашютами.

Меня снова пригласили в Инженерный замок.

— Где же вы пропали? — встретили меня. — Сейчас нам очень нужны ваши парашюты. Только делайте их с боковой ручкой. Они должны стоять на самолете у двери. При опасности надо прицепить лямки к подвеске, надетой на человека, взять за ручку аппарат, выскочить из самолета и другой рукой открыть парашют.