Сиамская овчарка

— Что за порода? — заранее гордясь ответом, спросил у сына председатель.

Симбе мальчик понравился. Она сидела, неуклюже расставив толстые лапы, по-совиному крутила головой. Слушая, оглядывала мальчика.

— Тип — хордовые, класс — млекопитающие, — небрежно, как будто читая телевизионную программу, говорил мальчик, — отряд — хищные, семейство — кошачьи, род — кошка, вид — кафрский лев.

Маруся расплакалась навзрыд. Учительницу провела, а мальчика не посмела. Сквозь рыдания говорила:

— Прости, Нюра, меня…

Мальчик взял поводок из Марусиных рук и зарылся в ближайшей куче сена вместе со львёнком.

— Прости меня, Нюра, — ещё раз сказала Маруся. — Не могла я сказать тебе, что к родной сестре зверя привезла. А его бы бросила — умер. В последний день зоопарк подсунул. Уеду я завтра.

— И не думай, — простила сестру Нюра. — Я догадывалась про «собачку», да на сына грешила.

— Молодец, что со львом приехала, — сказала молодая женщина, та, что насмехалась сначала. — Зверинцы к нам не приезжают, а тут на свободе… Лев.

— Кормить его трудно, — уже успокаиваясь, сказала Маруся.

— Ну уж, львиного ребёнка на довольствие возьму. Не нищие, — обнадёжил председатель. И, подумав, сказал: — Он своё отработает.

— Как? — напугалась Маруся. — В клетке возить по деревням будете?

— Потруднее работа будет, — еле сдерживая смех, сказал председатель. — Стоговать надо, я как гончая по деревням бегаю, вас созываю, а на льва и дачники и ребятишки прибегут. Со львом живым веселее работать будет.

Маруся сидела на крылечке и дремала. Симба спала у её ног.

Снилась Марусе высокая трава. Она раздвигает её руками, и так много травы, цветов, что не справиться Марусе. Трава стала жёсткой, трещит. А сзади, сквозь уже раздвинутую траву, вдавливая землю под ногами, идёт носорог. Чоп-чоп — слышит Маруся знакомый голос. А… это Саша Немилов, узнала работника зоопарка Маруся. Страус Цыганок раскрыл от жары клюв, догнал с клёкотом. Где же воды взять, думает Маруся. И вдруг, треща в зарослях, к Марусе побежал лев. Громадный, с раскрытой пастью. Пить хочет, испугалась Маруся. И сквозь сон где-то рядом, уже не во сне захлопал крыльями петух. «Ку-ка-ре-ку!» — закричал он. Маруся открыла глаза. За калиткой бежала по луже босиком девочка. Маруся поглядела на щурившую глаза Симбу и сказала:

— Хорошо на родине как, Симба!

Неожиданное предложение

Тётя Маруся вытерла капустные брызги с мутного оконца в нашей рабочей комнате.

— И чего им в кабинетах не сидится? — сказала тётя Маруся, шмякнув мокрой тряпкой об стол, и гневно поглядела на появившуюся и тут же спрятавшуюся в приотворенной двери белокурую макушку заведующей.

«Опять дрессировщик пришёл, — подумала я. И ещё подумала: — Знаменитый, наверное, если начальство с утра за порядком следит».

Тётя Маруся с яростью секла в корыте капусту.

А я ждала, что скажет Тамара. Иногда она говорила самые неожиданные вещи и часто бывала права.

Тётя Маруся уже спокойно раскладывала для больших и для маленьких уток рыбу, когда Тамара, поглядев на трясущуюся от рёва бегемота дверь, сказала:

— Дрессировщик влюбился, наверное, вот и повадился к нам: птички для лирики в самый раз.

— Нам до него дела нет, — ответила тётя Маруся, — а что начальство шлёндает без толку, когда у змей лампочки не горят, в шланге воды нет, это меня бесит. Да и в кого у нас влюбляться? Не в меня ли, старуху? Ты лохудрой ходишь. А он — мужчина видный. Уж не в Ритку ли нашу, малолетку? У-у, хи-хи, — захихикала тётя Маруся, прикрывая рот ладошкой.

Я молчала, не могла же я сказать правду. Сомнений у меня почти не оставалось. Константин Иванович ходил в зоопарк из-за меня.

— Рита, чего уши развесила? Запарь просо для страусов.

Тётя Маруся собрала в торбу корм для лебедей, которых брал у нас для украшения пруда Летний сад.

— Завезёшь, когда домой поедешь.

Я и отказаться не успела, как тётя Маруся уже не сварливо, а своим обычным миролюбивым голосом стала приказывать:

— Сейчас хлеба порежь, да чтобы кубиками и помельче, а то передавятся они у нас хлебом-то. А ты, Тамара, семечки крепче дави для певчих, у них клювики во какие махононькие.

И мы, как всегда, изо дня в день, начали: резать, давить, рубить, шпарить корма для страусов, уток, попугаев, цапель и колибри.

Я резала хлеб и булку кубиками, поглядывала в оконце. Константин Иванович стоял у вольера с кондорами.

— Пойду травы нарежу, — сказала я.

— А хлеб кто покубит, — крикнула тётя Маруся.

— Я дорежу, — сказала Тамара, — пусть и для попугаев травы наберёт.

Тамара подала мне три старых ведра.

— Дай мне то, одно, новенькое, с полки, — попросила я.

Тамара грохнула вёдрами об пол, а тётя Маруся сказала:

— Режь хлеб.

Константин Иванович приходил в зоопарк вторую неделю. Раньше он приезжал дня на три. Забирал подходящего ему для киносъёмок тигра или льва, через год привозил обратно. На клетке с артистом вешали новую табличку:

Раньше Константин Иванович не ходил мимо клеток с верблюдами, а на птичник и вовсе не заглядывал.

Зато теперь он подолгу смотрел, как я подметаю в клетках, кормлю птиц. Смотрел мне вслед, когда я уходила. Мне не нужно было оборачиваться, я просто чувствовала его взгляд. Сомнений не было. Я ему нравлюсь.

Я ссыпала хлеб в ведро, сняла с полки красивое лукошко для сбора фазаньих яиц в инкубатор, выгоревший халат скинула, а надела белый, что у нас выдают на случай приезда министра или другого крупного гостя. Константин Иванович всё стоял на том же месте, возле кондоров.

— Рехнулась девка, — сказала Тамара.

А тётя Маруся спокойно проговорила:

— Яйца уже собраны, а если работать не хочешь, иди домой, я покормлю, только корма лебедям не забудь отвезти.

Несколько раз Константин Иванович пытался заговорить со мной. А я-то в старом халате или метла в руках. На днях у страусов кормушки мыла, вышла помои слить, а Константин Иванович стоит на дорожке, что для обслуживающего персонала к страусным домикам ведёт. Улыбается, хотел сказать что-то, а я в землю смотрю, будто и не вижу его, ведро с помоями за спину прячу.

А вчера Константин Иванович сказал:

— Мне поговорить с вами надо.

Ответила:

— Попозже, сейчас некогда.

У меня волосы растрёпанные были, и знакомый лосёнок рукав на халате обсосал. Константин Иванович ждёт, а я через служебный ход за задворками ушла домой.

Сейчас и вид у меня вполне приличный, а тётя Маруся с Тамарой норовят: одна вёдра грязные сунуть, другая торбу, провонявшую рыбой, чтобы в Летний сад лебедям везти.

— Сейчас вернусь, — сказала я и вышла.

На верхушке скалы кондоры прижались друг к другу и, свесив головы, увенчанные куриными гребешками, от страха закрывали глаза. Внизу клетки, согнувшись над кормушками, Райка вертела над головой халатом.

— Ты как вертолёт, — сказала я, — не взлети. Они же смирные!

Краем глаза я увидела, что Константин Иванович посмотрел на меня и улыбнулся. И тут подошла тётя Маруся, сунула мне в руки торбу с лебединым кормом.

— Вы любите свою работу? — спросил меня Константин Иванович.

Высоко надо мной его лицо. Крупные завитки волос из-под «шахтёрской» кепки… лицо усталое, грустное. В кожаной куртке, несмотря на тёплый день.

Я опустила голову и ответила шёпотом, глядя на его ноги с чуть заметной косолапинкой:

— Чего уж тут любить?

«При его росте ходить балетной походкой нелепо», — подумала я и посмотрела ему в лицо. Константин Иванович смотрел растерянно, больше не улыбался.