Березовый сок

- Игренька, Игренька! - громко зашептал Павел, радостно поглядывая на нас.

Из избы вышел толстый коротконогий мужик и нехотя поздоровался с нами. Мишка объяснил, зачем мы приехали.

- Гульная лошадь у меня содержится, это верно, - глядя в землю, сказал мужик. - Какие приметы у вашей лошади?

Павел рассказал подробно.

- Все так. И белая лысинка на лбу. Все так. Значит, не зря захватил уздечку-то ваш парнишка. Но лошадь я кормил полтора месяца. Придется платить.

- Что же, ежли не заморена, что потребуется - уплатим, - ответил за Павла Мишка.

Мужик сердито на него посмотрел:

- Спасибо скажите, что поймал вашего игренего. Давно бы у цыгана в кошельке был.

- Благодарствую, от всей души благодарствую!.. - заговорил брат.

- Ладно уж, забирайте. Не наживаться же на вас. Мы вошли в пригон.

Игренька опять заржал знакомым, коротким ржаньем. Он стоял за загородкой такой худой, что его трудно было узнать: ребра торчали, шерсть на боках висела клочьями, спина заострилась.

Павел остановился у загородки и оглянулся - должно быть, искал Кузьку Бочонка. Но его не было. Недалеко от загородки стояла только рябая баба и неласково поглядывала на нас.

- Боится показать бесстыжие-то глаза, - сквозь зубы выговорил брат.

- Да-а... Кормил... - развел Мишка руками.

Я приподнял в проходе перекладину и вошел к Игреньке. Он даже не прижал уши. Потыкал меня мордой в плечо и покорно дал надеть уздечку.

16. Я - ВТОРОКЛАССНИК

Зима в этом году наступила рано. В начале октября выпал снег и уже не растаял. Скоро начались морозы, запылили вьюги.

Я снова ходил в школу. Только моя школьная сумка была уж не такая тощая, как в прошлом году: учительница выдала нам, второклассникам, по нескольку новых книжек. Самая толстая называлась "Книга вторая". Учительница наказала нам обернуть ее дома в бумагу и без разрешения дальше заданного места не разрезать. Но мне не терпелось узнать, про что написано в книге. Тогда же, сидя за партой, я стал растопыривать неразрезанные страницы и читать заглавия. "Иверская икона божьей матери в Москве", "Прилежание и труд с усердной молитвой всё преодолевают", - читал я заголовки описаний и рассказов в начале книги. "Царь-освободитель", "Чудесное спасение их императорских величеств" - шли один за другим заголовки дальше. Я стал разнимать страницы в середине книги. "Волк и журавль", - прочитал я про себя и прильнул глазами к странице. Но в это время учительница дернула меня за ухо. Я и не .заметил, как она подошла к нашей парте.

- Щипачев, не слушаешь урока! Я вскочил.

- Иди к доске, помоги Усольцеву!

У доски стоял низовский парнишка, Ефимка Талакан, и, красный, весь перемазавшийся мелом, бился над задачкой. В одной руке он держал кусочек мела, а в другой - бедую заячью лапку, которую сторож выпросил для школы у Балая: ею удобно было стирать мел с доски. Талаканом мы прозвали Ефимку в прошлом году за то, что он слово "таракан", сложенное из картонных букв, прочитал "талакан". Помочь Ефимке я не смог. Несколько раз я стирал заячьей лапкой написанное на доске и старательно начинал снова: "У купца было 40 аршин сукна...", но решить задачку не удалось и мне. В арифметике я тоже был не силен.

Но когда на уроке читали про что-нибудь из русской истории, я сразу веселел. Странички в "Книге второй" про Куликовскую битву, про Минина и Пожарского, про Ивана Сусанина я знал почти наизусть. Но еще больше мне нравилось заучивать басни и стихи. Бывало, в мороз, когда стыли губы и пар изо рта индевел на вороте сермяги, я твердил по дороге из школы:

Пахнет сеном над лугами...

Песней душу веселя,

Бабы с граблями рядами

Ходят, сено шевеля.

А снег под обутками скрипел на всю деревню, и мороз пробирал в сермяге насквозь.

Стихи любили и многие другие ребята. По утрам, до прихода учительницы, мы часто всем классом пели или о подвиге Сусанина: "Куда ты ведешь нас? Не видно ни зги...", или что-нибудь другое. Мотив брали первый подвернувшийся.

Учительница у нас была вроде не такая уж строгая, но поблажки на уроке никому не давала и провинившихся частенько оставляла без обеда.

Посидел взаперти один раз и я: на уроке закона божьего пророка Илию я назвал пророком Илюшкой. Ребята засмеялись, а учительница строго сказала:

- Останешься сегодня без обеда! Богохульник!

Все ребята после занятий ушли домой, а меня сторож запер на замок в пустой школе, и я просидел в ней с полудня до потемок, пока он не пришел топить печь.

Стихи по-настоящему полюбились мне во втором классе, а вернее, с того дня, когда учительница прочитала нам "Бородино". Слушал я его, вытянув шею и затаив дыхание.

Серега тогда был еще первоклассником, но стихи мы учили вместе, даже те, какие учительница и не задавала: "Песнь о вещем Олеге", "Полтавский бой" и другие. "Бородино" Серега впервые услышал от меня. Ему оно тоже запало в душу. Недаром, когда в праздники Серега приходил ко мне и нас оставляли дома одних, мы затевали на столе "Бородинское сражение". Каждый отбирал пригодные для игры скорлупки кедровых орехов и составлял из них войско. Один из нас был Кутузов, другой - Наполеон. Снарядами служили тоже скорлупки, а стреляли щелчком. Бывало, так заиграемся, что и не заметим, как пройдет вечер и Сереге надо спешить домой.

В конце зимы у Анисьи родился ребенок, и она стала покрикивать на меня еще чаще, а когда маленький Алешка засыпал, она грозила пальцем и шикала, чтобы я не зашелестел книжкой или не наступил на скрипучую половицу. Учить уроки я стал ходить к Сереге.

Наступил апрель. Дорога через деревню почернела, появились первые проталинки. И в "Книге второй" мы уже добрались до стихов о весне. Сидя у столика, учительница читала нам:

Еще в полях белеет снег,

А воды уж весной шумят,

Бегут и будят сонный брег,

Бегут, и блещут, и гласят...

Дочитав стихотворение, она предупредила:

- К следующей субботе выучите. Буду спрашивать.

Через головы ребят, сидевших на первых двух партах, учительница глянула мне в глаза и чуть заметно улыбнулась - видно, прочитала в них: "Завтра же выучу, не беспокойтесь, Валентина Павловна".

Но выучить это стихотворение мне не довелось...

17. В ЧУЖУЮ ДЕРЕВНЮ

На другой день, в воскресенье, ко мне пришли ребята и позвали играть в бабки. Всей гурьбой мы направились к амбару деревенского писаря Ефима, где успел растаять снег и немного подсохла земля. Бабки несли кто в чем: кто в старой поломанной корзине, кто в своем картузе, а я нес в руках помятое ведерко с отломленной дужкой, и в нем на дне громыхало десятка полтора бабок. В кармане у каждого лежал панок - особая боевая бабка, налитая для веса оловом.

Играть начало много ребят, и на кон сразу поставили штук двадцать бабок. Стали от кона кидать панки: кто кинул дальше, тот бил первым.

Когда подошла моя очередь бить, кон стоял еще не распечатай. Я прищурил левый глаз, прицелился и широким размахом руки послал панок вперед. Бабки брызнули в разные стороны. Я торопливо собрал их в ведерко, и мы поставили новый кон. Но бабки опять разлетелись от моего панка. Третий, четвертый... десятый кон ставили мы у стенки амбара на согретую солнышком землю, но удача не покидала меня: бил я, почти не целясь, и редко промахивался. Ребята с завистью поглядывали на мое старое, помятое ведерко, с верхом набитое бабками.

В самом разгаре игры меня зачем-то позвали домой. Обхватив рукой ведерко, я вбежал в избу, еще не остывший от игры. Хотелось похвастаться, показать, сколько я бабок выиграл, но я, словно споткнулся, остановился у порога и не знал, что делать. На лавке сидел хозяин н дымил цигаркой. Упавшим голосом я поздоровался с ним и, роняя бабки, поставил ведерко на пол.

- Собирайся, Степанушко, - печально и ласково сказала мать. - Матвей Данилович за тобой приехал.

Сердце у меня заныло. Было трудно сразу поверить, что вот сейчас хозяин увезет меня в чужую деревню, что к амбару Ефима играть с ребятами в бабки я не вернусь и в школу завтра Серега и Гришка пойдут без меня.