Легенды и сказы лесной стороны

боярин с боярыней на меха горностаевы. А их дочка

к парню прильнула и незаметно колечко ему на па-

лец мизинчик надела. Колечко дорогое, золотое, тя-

желое. Ну и ушел парень довольный и радостный.

В тот же день приказал боярин отнести горностае-

вы шкурки горбуну в Кувыльный овраг, чтобы он, не

мешкая, умную шапку сшил. И трех дней не прошло,

как старикашка готовую шапку в боярские хоромы

принес и своими руками на головку боярышни надел.

Пошептал, поколдовал — и со двора долой.

Вот поносила боярская дочка новую шапочку

день да другой, погуляла в ней — и как подменили

девицу! Пропали простота и доброта сердечная, за-

сверкали глаза гневом и немилостью. Прислужниц

своих норовит и ручкой ударить, и ножкой пнуть.

Вместо доброй улыбки только зубки показывает. И

от гордости и спеси боярской так и пыжится. На

всех шипит, царапнуть да ущипнуть норовит каж-

дого. Настоящая стала недотрога-боярышня. Понача-

лу радовались боярин с боярыней:

— Аи да доченька! Умнеть начала! Сразу видно

стало, что роду боярского! Теперь только жениха ей

подыскать знатной крови, богатого.

Только недолго они так радовались. И до роди-

телей добралась поумневшая доченька. Начала она

отца с матушкой пощипывать, поколачивать, ногот-

ками царапать, а то и зубками норовит прихватить!

Стали сторониться ее родители. Слова дочке боятся

сказать — гляди того глаза выцарапает.

Так с грехом да со страхом дожили бояре до пра-

здника Ярилы-солнышка с блинами да пирогами, ко-

страми да игрищами. В последний вечер на боярском

дворе костер зажгли, парни с девушками хороводом

ходили, песни пели, через огонь прыгали. И боярская

дочка в горностаевой шапочке тут была. Только все

ее сторонились, побаивались. Вдруг появился тот па-

рень-зверолов с речки Керженки. К огню-костру подо-

шел, на игры да гулянье дивуется. Приметила его бо-

ярская дочь, узнала, вспомнила. Подбежала к парню

смелехонько и давай, как бывало, его кудри-колечки

на пальчик навивать и в глаза заглядывать. И так,

играючи, парня за ухо ущипнула добольна. И дру-

гой, и третий раз!

Ухватил тут кержак ее за руку накрепко и к ко-

стру лицом повернул. Заиграло в глазах боярышни

отражение жар-костра. И показалось парню, что в

глубине зрачков мерцают огоньки хищные, словно

глазки звериные. И то ли вслух заговорил, то ли по-

думалось: «Видал я, живучи на Керженке, всякого,

и смертушке в глаза глядывал, а такого дива не вида-

но. Давай-ка, милая, избавимся от наваждения дико-

го, ума звериного!»

Тут сдернул зверолов с боярышни белую шапочку

и бросил в самый жар костра. Никто ахнуть не до-

гадался, как умная шапка огнем обнялась и смрад-

ным дымом взвилась. Осталась от нее груда черная,

как живая, корчилась, а по ней огоньки, умирая,

бегали — и красные, и синие, и зеленые. И как в

столбняке стояла над костром дочка князя-боярина.

А когда от шапки смрад и дым рассеялся, вздохнула

глубоко и молвила:

— Ух, как полегчало-то! Словно заново на свет

родилась!

И парня с речки Керженки по щеке нежно погла-

дила. А зверолов обнял девушку рукой одной, в дру-

гую обе ее ручки взял да и повел со двора боярского.

Всполошились тут боярские слуги-холуи, в терем при-

бежали, кричат, суматошатся:

— Аи, свет-батюшки, боярин со боярыней! Тот па-

рень кержак вашу дочку-боярыню да за Волгу по-

вел!

— Ну и бог-то с ней! — обрадовались отец с ма-

терью. — Намаялись мы досыта с этой умницей!

А кержак с девушкой шагали да шагали нетороп-

ко по синему снегу навстречу синему лесу. И по-доб-

рому глядело им вслед вечернее око бога Ярилы.

Долго жила на Руси мудрая пословица-примета:

«От собольей душегреи сердце не добреет, от дорогой

шапки голова не умнеет!» Не потому ли простой на-

род никогда не шил и не носил одежки из горностая.

Зато любили наряжаться в горностаевы меха цари,

короли да герцоги, люди хитрые и безжалостные.

Полюбилась зверолову

Вихорьку остроглазая Марийка, дочка богатея Кун-

дыша. Ну и девка от парня не бегала, только отец

с матерью воли не давали. Этот скряга Кундыш все

меха у Вихорька скупал и втридорога на сторону про-

давал, а дочку за него не отдавал.

— И что ты, голь, к богатой пристаешь? Искал бы

ровню! Либо выкуп соболями приноси!

Позадумался Вихорек. Все его богатство было лук

да колчан, да три капкана, да зимница на речке Бо-

ровице в самой глуши соснового бора. Думай не ду-

май, а семью заводить когда-то надо. Семь недель

зверолов на промысле пропадал, у костра ночевал, к

холоду да голоду привыкал. И принес Кундышу связ-

ку соболей да куниц, выкуп за невесту Марийку.

— Вот это ладно! — сказал богатей. — Теперь

только норок на душегрею невесте добудь да новую

избу сруби — и живи себе, не мешаю!

Опять парень за затылок подержался, но без спо-

ра на промысел отправился. Невесте на душегрею но-

рок добывать. По речке Боровице на звериных тро-

пах-переходах порасставил капканы да самострелы-

черканы. Под берегами, пнями и корнями копьем

прощупывал, зверушку выживал и стрелой поражал.

И к середине зимы добыл норок далеко за дюжину.

И еще бы парень постарался, да следочков не стало.

Осталась одна зверушка, крупная, следистая, да та-

кая догадливая, что все капканы-черканы сторонкой

обходила, а от стрелы да копья зверолова по дну реч-

ки уходила и в неприметные норы пряталась. «Аи

умна зверушка! Видно, сама матка, так пусть жи-

вет!» Так надумал Вихорек и стал собираться домой,

в село.

Но утром, выйдя из зимницы за водой, он опять

увидел знакомый след матерой норки. Она наследила

за ночь и по Боровице, и по берегу, и вокруг зимни-

цы. Видно было, что она принюхивалась и разведы-

вала, словно пыталась попасть в избушку. «И что ей

тут понадобилось? — удивился Вихорек. — Вишь где

наследила — сама в капкан просится! Не деток ли

своих разыскивает!» И надумал остаться в зимнице

еще на ночь. А вечером взял и насторожил капкан

на лазу, где зверушка из речки на берег выходила и

с берега в речку уходила. Насторожил неприметно,

старательно, а в сумерки снежок повалил, густой, хло-

пьями и закрыл все следы и приметинки.

На ночь Вихорек в зимнице очажок затопил, по-

ужинал, на нары забрался и о своем задумался.

Свет из очага, играючи, по стенам разбегался и связ-

ку мехов освещал. «Ой, хороша выйдет Марийке ду-

шегрея! А как эта красотка ночью в капкан попадет,

так и на шапочку хватит. Крупная норка, чай, не

матка ли всем этим приходится?» С такими думками

он и заснул. Среди ночи проснулся, подкинул дров в

очажок и снова забрался на нары. Лежал да дремал,

а думка все та же: «Хорошо бы и эту поймать —

вот бы шапочка вышла Марийке!» Вдруг послыша-

лось, что в дверь кто-то царапнулся. Притаился зве-

ролов, лежит, еле дышит, не шелохнется. Вот приот-

крылась дверь и показалась головка звериная, потом

и вся зверушка вползла. В два прыжка норка выско-

чила на середину зимницы, заглянула под нары, по

углам, под скамью. Подняла головку, глянула на сте-

ну, вскарабкалась до связки мехов и с ласковым ур-

чанием начала тереться о каждую шкурку своей уса-

той мордочкой. Ласкалась и урчала, да нежно так,

словно песенку напевала.

— Гляди не порви! — крикнул тревожно Вихо-