Маленькие бродяги

— Это буква О, — говорил он тогда, — а вот та, другая — Т.

Анна помогала ему, по слогам прочитывая всё слово… Но вот наступил долгожданный день, когда Франческо удалось наконец самому прочитать весь плакат. Он заплясал от радости и без конца повторял удивительное слово:

— Моллинелла! Моллинелла!

За несколько дней до этого они отклонились от морского берега и шли теперь по Эмильской низменности. Сказать по правде, Франческо прочёл «Моллинелла» не совсем точно. Но когда дядя Филиппо правильно произнёс название этой местности, Франческо стал с ним спорить.

— Вы не умеете читать, — говорил он взволнованно, — а я умею!

— Есть много вещей, которые познаются не по книгам, а из самой жизни, — возразил дядя Филиппо. — Не забудь об этом, профессор.

С этого дня он стал в шутку звать Франческо профессором.

— Как дела, профессор? Как поживает алфавит?

— Всё так же, дядя Филиппо. Знаете, скоро я сам напишу письмо домой.

— Но твоя мать не умеет читать.

— Неважно. Она всё равно обрадуется. Она пойдёт к Микеле-тряпичнику, и он прочитает ей письмо.

Однажды вечером он с помощью Анны привёл в исполнение заветное желание. Некоторые слова письма помогла написать Анна, некоторые он списал прямо с букваря, хотя они не имели ничего общего с содержанием. Ему хотелось во что бы то ни стало изобразить на бумаге название всех местностей, какие они прошли с того момента, когда он научился читать надписи… В письме было немало ошибок, но когда оно было закончено, когда были написаны целых две страницы различных слов, все трое ребят долгое время, затаив дыхание, смотрели на него.

Вот что было написано в этом письме:

«Дорогая мама, мы живём хорошо, надеемся, что ты, Пеппе и Ринуччиа тоже. Я работаю не так уж много, и кушать хватает. Не беспокойся о нас. Когда приедем домой, достанем земли и будем жить все вместе. Анна научила меня читать и писать. Доменико всё хочет купить новую руку. Если мы заработаем деньги, то обязательно купим. Здешние места гораздо лучше наших, и крестьяне нам помогают. Будь здорова, прими привет и поцелуй от твоих сыновей!

Франческо и Доменико».

Под подписями шли слова: «ветка», «корабль», «пароход», «знамя» и названия шести или семи деревень.

— Она поймёт, почему мы это написали, не беспокойтесь! — заверил Франческо.

Он положил письмо в мешок.

— Завтра я попрошу какого-нибудь крестьянина написать адрес на конверте и отправить письмо маме.

Эту ночь Франческо не спал. Он лежал на мешке с заветным письмом, и ему казалось, что из него исходит какое-то особое тепло. Несколько раз он начинал дремать, но просыпался в страхе, что кто-нибудь украл письмо, и, чтобы успокоиться, открывал мешок…

На следующее утро письмо было отправлено, а вечером маленькие бродяги вошли в город Феррару.

СИНЬОРА ИЗ ФЕРРАРЫ

Вот что рассказывает Анна:

— …Как-то вечером в Ферраре мы пришли на соборную площадь. Франческо и Доменико весь день ходили одни. Я была с Альбиносом, он отобрал у меня все заработанные деньги.

Мальчики собрали немного больше ста лир. Они очень устали, но мы решили ещё походить немного, чтобы не слышать упрёков дяди Винченцо.

Доменико подошёл к какой-то синьоре, выходившей из подъезда.

Синьора посмотрела на нас, посмотрела на меня, и её как будто что-то поразило. Доменико молча показал синьоре обрубок своей руки. Так он делал всегда: за два месяца Доменико иначе не научился просить милостыню.

«Бедные ребятишки! — сказала синьора. И она снова открыла дверь, из которой только что вышла. — Зайдите-ка на минутку ко мне, я что-нибудь дам вам».

Доменико посмотрел на Франческо, Франческо на меня… Крестьяне иной раз приглашали нас к себе, но в городе такое с нами никогда не случалось. Я пошла первая, мальчики за мной. Синьора ввела нас в большой зал, такой красивый, что у нас даже дыхание захватило. Всюду стояли кресла и диваны, на полу был разостлан толстый, мягкий ковёр, на стене висели картины и фотографии.

На самой большой фотографии была снята девочка с большими красивыми глазами, чёрными волосами и доброй улыбкой. Что-то в её лице меня удивило: я смотрела на неё до тех пор, пока не почувствовала на плече руку синьоры.

«Она похожа на тебя, — сказала синьора. — Только она была немного постарше… Она училась музыке… Вот её пианино…»

Первый раз в жизни увидела я такой инструмент. Синьора подняла крышку, перед нами были клавиши, очень похожие на те, что в аккордеоне Альбиноса. Я не могла удержаться и надавила пальцем одну клавишу: раздался длинный, глубокий звук.

«Садитесь, дети… Сейчас я дам вам шоколад».

Мы были смущены и ничего не ответили, только тихо сели. А когда синьора вышла из гостиной, мы начали перешёптываться. Не помню, о чём мы говорили, но всё это казалось нам настоящим сном.

Синьора принесла нам шоколад и печенье и стала рассказывать об умершей дочке:

«Она умерла около двух лет назад. Она была хорошая и весёлая. В этом большом доме стало так пусто без неё…»

Синьора смотрела на нас грустно, но не плакала. А потом она начала даже рассказывать всякие забавные вещи, чтобы рассмешить нас. Мы не понимали даже половины того, о чём она говорила.

«Феи? — спрашивал Доменико, широко раскрывая глаза. — А кто такие феи?»

«Разве мама тебе никогда не рассказывала о них?»

И мне тоже никогда никто не рассказывал о феях. Кто нам мог рассказать?

Мы не знали, сколько времени были в этом доме. Франческо, посмотрев в окно, сказал, что уже поздно и нужно уходить.

Тогда синьора подошла к шкафу, полному книг, стала что-то перебирать и наконец достала много иллюстрированных журналов.

Мы ушли с целой кипой журналов.

«Приходите завтра, — сказала синьора, ласково глядя на нас. — Приходите обязательно!»

Прежде чем вернуться к дяде Винченцо, мы решили спрятать подарок синьоры. Но Доменико всё же оставил себе один журнал и засунул его под рубашку. Он прижимал его к себе всю ночь. Во сне он бормотал что-то о феях, и это нас всех очень смешило. Я и Франческо не спали, мы долго говорили о синьоре. Мы называли её просто «синьорой»: ведь она не сказала нам своего имени.

Альбинос, возвратившийся, как всегда, поздно, проходя мимо, толкнул меня ногой:

«Где это вы пропадали? Может быть, что-то скрываете, а? Глядите, я обязательно всё узнаю, со мной шутки плохи».

Мы даже не ответили ему. Какое нам дело до него, до фургона, до дяди Винченцо? Мы познакомились с «синьорой» и думали только о ней. Когда Франческо заснул, я долго ещё лежала и представляла себе, как разговариваю с ней.

«Мама! — говорила я ей. — Мама!»

Первый раз за долгие годы я называла кого-то этим именем.

Фургон остановился на окраине Милана.

В ЛАГЕРЕ У СТЕН МИЛАНА

Пока фургон стоял в Ферраре, а стоял он почти неделю, Анна, Франческо и Доменико ежедневно бывали у синьоры. Теперь они называли её «синьора Линда». Ребятам раньше и во сне не снились удивительные кушанья, какими угощала их синьора: ведь до той поры им не доводилось есть ничего, кроме жидкого супа да изредка, по большим праздникам, макарон — «спагетти».

У Анны был чудесный слух, и она стала быстро подбирать на пианино всякие песенки.

— Тебе надо учиться музыке, — сказала как-то синьора Линда. — Почему бы тебе не остаться у меня? У Франческо и Доменико есть мама, братья, а у тебя — никого… Может быть, дядя разрешит тебе?.. Я высылала бы ему деньги…