Тайна монеты Каракаллы

Чем дольше Володя находился в атмосфере жесткого рока, когда хрипение и рев искаженных дисторберами и дисторшинами гитар были похожи на звук самолетных турбин и, казалось, могли вырвать внутренности, тем больше ему становилось не по себе. Дома он любил слушать музыку, включив громкость на всю катушку. Но здесь страшная, какая-то сатанинская музыка соединилась с видом сотен беснующихся, точно подчиненных дьявольской воле людей. Володя ощущал энергию, которую выплескивали на него все эти извивающиеся в экстазе тела, делая его самого маленьким, ничтожным, скрюченным до размера раздавленного червяка, букашки. Все в этом зале походило на то, что случилось с ним на горе: конечно, там никто не орал и не размахивал руками, но так же упорно и жестоко покушался на его личность.

Закончилось первое отделение, и алисоманы, возбужденные, еще не сбросившие с себя чары бесовской музыки, взъерошенные, с горящими глазами, повалили из зала в холл, чтобы немного поостыть, влить в себя какой-нибудь колы или «Спрайта», покурить. Кошмарик тоже был возбужден — шел, подергивая плечами, изображая руками работу барабанщика, но, увидев, что Володя находится в ином расположении духа, удивленно и с недовольством воззрился на него:

— Ты, другая, че, не затащила, что ли, «Алиса»?

— Да так… — неопределенно сказал Володя, которому не хотелось обижать друга, искренне хотевшего доставить ему удовольствие.

Кошмарик же, поняв, что Володю и на самом деле совершенно не затащило, обиженно бросил:

— Знал бы, что ты такой лоховатый чувак, так и деньги бы не тратил на билет. Тебе на Филю Киркорова ходить!

Володя был подавлен и опустошен. Ему было стыдно и противно, но идти на второе отделение он просто не мог.

— Знаешь, Кошмарик, — сказал он, не глядя на друга, — ты не обижайся, пожалуйста, но я тебя здесь, в холле, подожду. Просто голова заболела — с непривычки, наверно…

— А-а-а? — поднял вверх указательный палец Кошмарик, которого немного успокоила фраза Володи — не в «Алисе» дело, а в слабой Володиной голове. — Ты тогда посиди, посиди здесь, а то и блевануть в зале можешь. Там ведь — как на пароходе, морская болезнь накатывает. Хочешь колы? Или пивка выпьешь?

Но Володя отказался и от того и от другого. Кошмарик побежал в туалет, а Володя присел на диванчик и стал почти машинально смотреть на проходящих мимо счастливых, взбудораженных алисоманов. Какое-то чувство жалости к ним вперемешку со страхом жило сейчас в Володе, но вдруг эти ощущения сменились вспышкой повышенного внимания и сильнейшей заинтересованности — его глаза нечаянно выхватили из группы ребят одного пацана, показавшегося ему знакомым.

Он стал лихорадочно вспоминать, где бы мог видеть этого невысокого парнишку совсем не алисоманской внешности. На нем не было ни одного атрибута поклонника «Алисы» — только джинсы, да и то невзрачные, дешевые, и желтая футболка. Вернее, эта футболка, возможно, еще две недели назад могла называться желтой. Теперь же желтые пятна пробивались сквозь грязь и футболка издалека напоминала шкуру жирафа.

«Да где же я мог видеть этого парня? — думал Володя. — В школе? Нет! Где-то на улице — пожалуй!» Володя не понимал, чем мог заинтересовать его этот пацан, но что-то подсказывало ему: лицо парнишки волновало его неспроста. В нем или за ним скрывалась какая-то нерешенная проблема, даже тайна!

Володя встал, направился в сторону стайки мальчишек и девчонок, среди которых находился парень в грязной футболке. И вдруг память послала ему картинку: он спускается с платформы и подходит к зданию вокзала, а на нем…

— Котов! Кирилл! — крикнул Володя, поняв, кому принадлежат эти хитроватые глаза и приплюснутый, как от удара кулаком, нос.

В фойе было шумно, но парнишка с приплюснутым носом, расслышав свое имя, встрепенулся и осмотрелся вокруг, не понимая, откуда мог донестись этот то ли зов, то ли угроза. Володя убедился в том, что не ошибся, но больше окликать Кирилла не стал, поняв, что пока и не знает точно, с чем подойти к нему, о чем спросить. Он решил не упускать его из виду, а потом, составив план разговора, остановить Кирилла после концерта.

Появился Кошмарик с двумя банками лимонада. Протянул одну Володе, и тот, взволнованный, с треском вскрыл банку, выпил половину и повеселевшим голосом сказал:

— Ладно, пойдем на второе отделение! Надо дослушать доктора Кинчева!

Кошмарик ударил его по плечу:

— Ну, вот это по-нашенски! Оклемался, видно! А то раскис, как лоховая чувиха!

За группой, в которой находился Котов, Володя и Кошмарик прошли в зал. На счастье, Кирилл занял место недалеко от Володи, и ему был виден пропавший пятнадцатого мая подросток. На душе Володи лежал груз сомнения: с одной стороны, разлеталась в пух и прах его версия о том, что на горе живет маньяк, душащий подростков. С другой, Володя испытывал чувство недовольства собой — ему хотелось обезвредить того, кто нападает на детей, а теперь ничего не оставалось делать, как ловить рыбу и вытаскивать из земли коровьи кости и осколки битых тарелок.

После того как измотанные собственным творчеством, мокрые, вспотевшие, но очень довольные собой, музыканты ушли за кулисы и больше не появились, публика стала расходиться. Володя так и не придумал, о чем он спросит Кирилла, — он понял, что тот попросту сбежал в город да и шлялся здесь с друганами. Но все же, не упуская Котова из виду, Володя заторопился на выход. Под ногами хрустели пустые банки, огарки бенгальских свечей, целлофан брошенных пакетов.

— Куда ты рвешься? — заметил Володину спешку Кошмарик. — Снова худо стало?

— Нет, все о’кей! — ответил Володя машинально. — Знакомого увидел. Догнать хочу.

И вот они уже на улице — погода теплая, ночь светлая. Впрочем, еще не ночь — поздний вечер. Алисоманы горланили что-то непонятное, кому-то грозили. Милиционеры с широко расставленными ногами, с дубинками в их сильных руках всем своим видом показывали, что не разделяют привязанности фанатов «Алисы». Наконец Володя очутился рядом с компанией Кирилла Котова и довольно несмелым голосом окликнул его:

— Кирилл, можно тебя на минуту?

Подросток остановился как вкопанный, резко повернулся. Володя заметил какой-то испуг в его глазах. Один из спутников Кирилла спросил у него:

— Что, приятель твой или наезды?

— Не знаю я его! — сказал Кирилл тревожно.

— A-а, тогда наезды! — нехорошо улыбнулся друг Кирилла, делая порывистое движение в сторону Володи, поспешившего заверить подростков, у которых агрессивность выплескивалась через край:

— Нет, что вы, я не наезжаю! Кирилл, я с Вороньей горы, я Кириллу просто кое-что от…

Договорить Володя не успел — на лице мальчика появилось такое неподдельное выражение ужаса, что Володя и сам испугался.

— С Вороньей горы? — переспросил Кирилл, и сморщенное его лицо отчетливо свидетельствовало о желании заплакать. — А что ты делаешь там?

Володя удивился вопросу:

— Ничего. Просто на даче живу. Понимаешь…

Но, похоже, Кирилл и не хотел ничего понять. Его физиономия стала злой, и он выкрикнул, чем поразил не только Володю и Кошмарика, но и своих друзей:

— Слушай, вали поскорее с этой горы! Как можно скорей вали, не то хана тебе будет! Я туда уже не вернусь. Матери, если можешь…

Так никто и не понял, чем хотел закончить фразу Кирилл. Володя, Кошмарик, Кирилл и его друганы оказались окружены парнями в желтых куртках. Их черные широкие штаны были украшены желтыми лампасами. Вся эта толпа молодежи находилась уже в отдалении от концертного зала, в садике, и на помощь милиционеров с дубинками рассчитывать не приходилось.

— Алисоманы, придурки двинутые! — сквозь зубы произнес один в желтой куртке. — Ну как сейшн? Побалдели под своего шиза Кинчева?

— А, рейверы лажовые? — подал голос Кошмарик, надеявшийся на то, что напавшие на них поклонники музы рейв получат достойный отпор. — Что, батон крошить^[9] захотелось?

— Да, захотелось! — ответил рейвер. — Почему этот чувак надел футболку с нашим цветом? Вы — алисоманы, ну так и носите свое фуфло, а в наши цвета влезать — больно круто для вас будет. Пусть снимает футболку!