Тайна монеты Каракаллы

— Значит, вы не разглядели этого мужчину? — допытывался Володя, и настроение женщины круто изменилось к худшему.

— Слушай, а мотай ты отсюда со своими мужиками и одеколонами! Вишь, допросы мне тут будет устраивать!

Кошмарик не мог снести такого хамства и решил по-своему защитить честь друга. Он скривил губы и процедил:

— Ну ты, чува старая! Глохни, не то в осадок выпадешь сичас!

Нет, зря Кошмарик это сказал — женщина вначале разинула от изумления рот, а потом, откинув крышку прилавка, бросилась на наглого алисомана со шваброй. Каким бы юрким ни был Кошмарик, обида превратила толстую и неповоротливую в обычном состоянии женщину в ловкую и стремительную пантеру, и Ленька не смог увернуться от сильного удара палкой по спине. Обтянутая кожей спина издала громкий чавкающий звук, и Ленька в два прыжка оказался за дверью магазина. Володе тоже попало бы, не увернись он от удара. О покупках теперь и речи быть не могло, не говоря уж о продолжении расспросов о надушенном мужике.

На улице Кошмарик долго тер спину, скорчив гримасу боли и обиды. На Володю он был зол не меньше, чем на продавщицу:

— И какого лешего ты пустился с ней базары-вокзалы разводить? Зачем тебе мужик с одеколоном понадобился? Крыша, что ль, поехала?

— Да не поехала! — разъяренно ответил тот, злившийся, в свою очередь, на несдержанность друга, испортившего ему все дело. Не влезь он в разговор, Володя, конечно, смог бы выведать у женщины какие-нибудь подробности. — Понимаешь, в магазине я почувствовал запах одеколона, которым пользовался тот душитель! Он заходил в лабаз за минуту до нас! Он здесь живет, на горе! Продавщица обязательно должна его знать, а теперь ее ни за что не раскрутишь! А все ты!

— А при чем тут я? — вспылил Кошмарик. — Тетка эта — лоховка! Таких только грубостью и надо учить! Хамло! Да и ты меня, старик, смешишь! Одеколон он, видишь ли, знакомый учуял. Да этим одеколоном, «Мен спейсом», каждый второй в Питере мажется. У меня у самого бутылка когда-то была. А ты — одеколоном пахнет, селедкой копченой! Да, я вижу, нюх у тебя как у ментовского ученого барбоса. Зачем в школу ходишь? Устройся в ментилово. Будешь по запаху наркоту искать, взрывчатку, баксы, от таможенников спрятанные. А может, тебе на парфюмерную фабрику устроиться дегустатором, духи нюхать? Есть там такие дегустаторы!

Володя знал, что на парфюмерных фабриках действительно есть такие эксперты, только не дегустаторы, конечно. Однако исправлять Кошмарика он не хотел — сейчас он едва удержался от того, чтобы не врезать ему хорошенько: до того было обидно. Возвращались домой молча, и в Володином сердце была тревога. Маньяк жил где-то совсем рядом, и его нужно опасаться.

Фишка в двести баксов!

Наконец настал долгожданный день. Кошмарик с самого утра был как-то особенно серьезен, не курил, не слушал плейер. Он был похож на истого христианина, готовящегося сегодня принять причастие. Уже часа в два он заявил Володе, что пора собираться, и тот ему беспрекословно подчинился, но когда он предстал перед Ленькой в своей обычной одежде, то есть в джинсах, майке, кроссовках, Кошмарик, уже облачившийся в свой алисоманский прикид, осмотрел Володю с таким отвращением, будто перед ним стоял работяга, только что вылезший из канализационного люка.

— He-а, так не пойдет! Ты как лох одет! С тобой просто стыдно на «Алису» идти! Неужели хоть балахона или бандана нет?

Володе стало очень стыдно, и он пошел к своему рюкзаку, где у него хранился значок с эмблемой «Алисы». Вернулся он с ним на груди, но значок вызвал в Кошмарике одно лишь раздражение:

— Эту фуфляндию выбрось в сортир! Что делать, придется поделиться с другом.

Он снял косуху, балахон и протянул его Володе:

— Наденешь это. Я в застегнутой косухе пойду и с банданом на голове. Впрочем, значок тоже приколю — сгодится.

Когда мама увидела Володю в балахоне Кошмарика, то догадалась, что все ее труды по воспитанию сына были напрасны. Прочитав ему длинное наставление, она поцеловала его на прощанье, что заставило его густо покраснеть — Кошмарик стоял рядом. Потом оба алисомана вышли из дому и направились к вокзалу. Поднявшись на платформу, Володя успел заметить, что объявление, сообщающее о пропаже Кирилла Котова, все еще висит на стене вокзала.

До города они добрались минут за сорок, и настроение было прекрасным, особенно у Володи. Удивительно, но по мере того, как электропоезд все дальше отъезжал от Вороньей горы, Володя становился все веселей, словно гора была каким-то огромным магнитом, таящим в себе черную силу, даже власть, и по мере удаления от нее эта власть иссякала. А может быть, и не в горе было дело, а в маньяке, жившем на ней? Или в маме, человеке властном, никогда не дававшем Володе по-настоящему развернуться?

Концерт должен был проходить в Большом концертном зале, и пришлось еще проехать на метро в самый центр города. Здесь, на Невском, после недели дачной жизни людская суета и толкотня приятно поразили Володю. В толпе ему было хорошо, уютно. В толпе он был неразличим, и поэтому ему казалось, что ничто не угрожает ему здесь — нет до него никому дела, да и все тут! Совсем не так, как на горе, где он ощущал свое одиночество и незащищенность, несмотря на присутствие мамы, Кошмарика, «вороньего констебля», имеющего «Макарова» с девятью патронами и, наверное, даже бронежилет.

— А ну-ка, Вовчик, вначале сюда зайдем! — Кошмарик подтолкнул друга к дверям большого антикварного магазина.

Володя не раз заходил в этот шикарный магазин, рассматривал старинные картины, мебель, люстры и подсвечники, веера и табакерки, часы, разные чудные безделушки, но сейчас он удивился, зачем его сюда тянет Кошмарик, к старине относившийся с трепетом лишь в том случае, если за нее можно было выручить неплохие деньги. О монете, найденной им у котлована, Володя и думать забыл.

В магазине Ленька сразу направился к продавщице, молоденькой и симпатичной:

— Лялечка, кто у вас старинные монеты оценивает?

Носик «лялечки» от такого обращения к ней странно одетого мальчишки как-то презрительно дрогнул, но девушка все же ответила самым ледяным и натянутым тоном:

— Вот в том кабинете у нас специалист-нумизмат сидит.

Кошмарик толкнул дверь комнаты, и они вошли. Володя страшно боялся, что вломившийся к нумизмату алисоман сейчас опозорит и себя, и его. За столом сидел пожилой человек с гладко выбритыми полными щеками. Его череп, лишенный волос, очень блестел. Волосы торчали двумя густыми, курчавыми кустиками только над ушами. Вставив в глаз окуляр, он рассматривал монету, зажатую между двумя пальцами.

— Я вас внимательно слушаю, — спрятал монету в ящик стола обладатель толстых щек, как только заметил посетителей.

— Мастер, мы к вам по важному делу, — не дожидаясь приглашения, смело сел на стул Кошмарик и полез в карман своей косухи. Выудил он оттуда не крокодиловый бумажник, а носовой платок — найденную монету он для верности решил завязать в него, чтобы не потерялась. Развязывал он хитрый узел долго, нумизмат, зная, наверное, по опыту, что хороший товар извлекается порой еще и не из таких мест, следил за действиями Кошмарика со спокойствием и даже любопытством.

— Вот, мастер, — выудил наконец монету Ленька и протянул ее нумизмату, взявшему ее с заинтересованным видом.

Положив монету на стол, он начал изучать ее сквозь окуляр, вставленный в глаз. Рассматривал «мастер» монету долго, и Володе, внимательно следившему за ним, уже казалось, что он пошлет их с этой ерундой куда подальше. А Кошмарик даже не удержался, спросил:

— Ну как фишка, мастер?

— Я не знаю, что такое «фишка», но про монету скажу следующее, — вынул из глаза окуляр мужчина. — Это — сестерций Каракаллы, начало третьего века нашей эры.