Будьте бдительны! Сборник рассказов

Через полчаса начнёт светать. Через час - рассветёт совсем. Димка ушёл в полночь. Если через двадцать минут они не вернутся - значит, их нет.

За столом спал, положив голову на руки, Пашка. Едва надсотник пошевелился, как вестовой вскинулся и сел прямо.

- Спи, - сказал Верещагин, подсаживаясь к столу и пододвигая блокнот.

- Не, я не хочу, сипло и обиженно ответил Зубков. В упор посмотрел на Верещагина и сказал: - Зря вы меня не послали.

- Ты не местный, Паш, - сказал Верещагин, начиная от руки линовать рапортичку. - А Димка местный.

- Местный, - фыркнул Пашка. - Он стрелять-то умеет?

- А ему и не нужно стрелять, - усмехнулся Верещагин. - Если разведчик начал стрелять - значит, плохи дела.

- Он вернется, - вдруг сказал Пашка. - Вы не беспокойтесь, он вернётся, время ещё есть. Вы не волнуйтесь.

- Не волноваться? - Верещагин тщательно провёл линию. - А я и не волнуюсь. Зачем мне волноваться за чужого мальчишку? - он хмыкнул и сказал: - Просто я когда-то не сдал два экзамена - первый по прощению, второй - по любви… Вот и всё.

- Не волнуйтесь, - повторил Пашка.

И почти тут же в коридоре что-то бумкнуло, кто-то засмеялся - и стремительно вошедший Басаргин выдохнул:

- Вернулись.

- Почему во множественном числе?.. - непонимающе пробормотал Верещагин, сам не замечая, как встаёт из-за столика. Лицо Пашки расплылось в улыбке.

- Запускать? - Басаргин тоже улыбался.

- Скорее! - крикнул Верещагин. И в его "кабинет" ввалились трое (трое?!) чумазых, оборванных, синхронно и широко лыбящихся мальчишек.

- Мы втроём ходили… - сказал Димка виновато, но в то же время буквально светясь. - Это вот Влад… вы его тогда видели, когда я вам сигареты подарил… а это Пашка…

- Мне было мало одного, - сказал Верещагин сухо, покосившись на своего вестового (он сидел на прежнем месте с видом "я же говорил!!!"). - А вот посылал я как раз одного.

- Ну… - Димка потупился.

- Он один здрыснул идти, - заявил Влад. - В ногах у нас валялся, чтобы мы тоже пошли.

- Докладывайте, - так же сухо (чтобы не захохотать, не расплакаться - не дай бог! - или не наделать ещё каких-нибудь глупостей) приказал Верещагин.

В мальчишках словно выключили тормоз. Все трое сунулись ближе к столу - и начался дикий галдёж:

- …а мы ползком, а там собаки - рррр…

- …а я рукой прямо в гавно…

- …а там кирпич - бум, и как заорут…

- …а пушки стоят - самоходки, десять штук…

- …а Пашка говорит: "Давайте что-нибудь напишем…"…

- …а мы в том месте тогда ещё сигареты покупали, и в дырку - нырьк…

- …нам как два пальца об асфальт, а они огроменные, да ещё в снаряге…

- …бздынь! Бздынь! У меня очко - жим-жим…

- …вот, я на руке записал…

- …гляжу - мина…

- …а они бла-бла-бла по-своему, я вот, на диктофон записал, может, важное что…

- …много - охер…ть…

Это был не доклад. Даже не его подобие. Это был просто весёлый и беспорядочный гомон. Но Верещагин не прерывал его. Он ещё расспросит всех троих - как следует и о том, о чём нужно. А пока…

Пока он просто стоял и улыбался, слушая, как галдят мальчишки.

Бла-бла-бла на чудом работающем в побитой "нокии" диктофоне оказалось трёпом двух часовых-янки - о бабах. Но, что интересно - янки. Значит, морскую пехоту не отвели в тыл. К чему бы это?

Верещагин отложил диктофон и с удовлетворением посмотрел на карту, испещрённую обозначениями. Был практически полностью разведан квартал между улицами Владимира Невского, Жукова, Лизюкова. И это сделали трое тринадцатилетних пацанов! Эх, Клим-Клим…

Жестокая, свирепая улыбка прорезала лицо надсотника. Институт искусств - а в нём штаб польско-хорватской бригады… Верещагин посмотрел на часы. Пашка на своём скутере уехал в штаб десять минут назад. Ну погодите, братья-славяне, предатели хреновы - через полчасика на ваши головы ухнут 203-миллиметровые фугасы двух резервных "пионов". Тогда вы - если уцелеете - поймёте, каково тем несчастным рядовым, которых вы гоните на наши стволы во славу своих заморских хозяев. Надеюсь, вы не сдохнете сразу, а помучаетесь с оторванными руками-ногами…

- Кто? - поднял он голову, услышав шаги - слишком осторожные для дружинника. - Кто там?

- Я… можно?

Мальчишеский голос… Со света Верещагин не сразу различил лицо, но голос узнал сразу:

- Заходи, Дим, - сказал он, ногой выдвигая стул, на котором обычно сидел Пашка. Но вошедший мальчишка покачал головой. Верещагину показалось, что он очень взволнован - и уж точно бледен. - Что случилось? Что-то с мамой?!

- Нет… - помотал головой мальчишка. - Я хотел… - он очень смутился, тяжело задышал. - Я хотел…

- Да не волнуйся ты так! - надсотник вдруг понял, что забеспокоился и удивился тому, что ещё может это - беспокоиться из-за одного человека. - Что случилось, говори спокойно.

- Я прочитал книгу… - Димка выложил на стол растрёпанный томик. - Вот…

- О-о-о… - лицо Верещагина вдруг стало таким, как будто он повстречал старого знакомого. Надсотник взял книгу, покачал её на ладони. - "О вас, ребята!" Я её очень любил. И издание было точно такое…

- Правда?! - обрадовался Димка. - Ну, тогда… - он опять сбился, раздражённо мотнул головой и решительно продолжал: - Я тут в одну комнату пролез, там стена рухнула… тут, в школе. Там разная пионерская атрибутика… - непринуждённо употребил он это слово. - Ну, и книги… Вот я её прочитал. Я читать люблю… И ещё я нашёл… - он полез под куртку-ветровку с надписью "Mongoos" и достал…

Надсотник ошалело моргнул, не веря своим глазам.

В руках у мальчишки был красный галстук - неожиданно яркий в свете керосинки.

- Это пионерский галстук, я теперь знаю… - сказал Димка. - Они там. В ящике в одном. Я… - он опять сбился. Надсотник молчал, держа руку на книге, лежащей на столе - как будто собирался в чём-то клясться на Библии. - Я хочу… - мальчишка выталкивал слова, как через узкое стеклянное горлышко - звенящие и редкие. - Я хочу, чтобы… чтобы я не просто так был… а чтобы…

- Я понял, - сказал Верещагин. В глазах его - широко распахнутых, в красных прожилках недосыпа и страшной усталости - было недоверие, изумление и… и ещё что-то. Может быть - восторг? Или даже преклонение?