Повести об отважных

Лейтенант усмехнулся и прикрыл дверь.

Из-за соседней двери доносился звонкий девчоночий голосок. Лейтенант прислушался. Наташа читала раненым.

“Гоголь… “Тарас Бульба”, — узнал он и вздохнул.

Как будто бы совсем недавно он в пединституте участвовал в диспуте об исторической правде и вымысле в этой повести. А после диспута провожал домой однокурсницу Веру… Было это почти пять лет назад…

Серков распахнул дверь. В палате на столе горела лампа. Возле нее, склонив кудрявую голову, сидела Наташа. Ее голосок серебряным ручейком звенел в большой сводчатой комнате. Со всех кроватей на девочку были устремлены внимательные глаза раненых.

— Добрый вечер, товарищи! — сказал лейтенант. — А ведь уже был отбой. Кончай громкую читку, Наташонок! Завтра дочитаешь.

Серков вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Наташа захлопнула книгу, встала и тряхнула темными кудряшками.

— И верно, пора спать, товарищи! Завтра дочитаем.

Она прикрутила лампу и хотела уйти.

— Доченька! — шепотом позвал ее пожилой артиллерист. — Не засну я, доченька, рану, как огнем, жжет.

— Так я сейчас дежурную сестричку кликну.

— Не надо, доченька, лучше посиди со мною, — попросил раненый. И когда Наташа присела на край его кровати, он осторожно взял ее маленькую, худенькую ладошку и положил себе на лоб. — Вот как гляну на тебя, все мне кажется, что возле меня моя дочурка сидит. Ее тоже Наташей зовут. Далеко она, на Ставрополье, а кажется, что рядом.

Раненый большой, грубой ладонью пригладил Наташины волосы.

Девочка вздрогнула. Когда-то отец точно так же гладил ее по голове. И от его большой, ласковой руки радостно и спокойно становилось у нее на сердце.

“Папочка! Где ты сейчас?” — думала Наташа, сдерживая слезы.

Она знала, что подполковник Смирнов ведет розыски ее родных. С Украины ответили, что их село сожжено фашистами, а уцелевшие жители проживают в самых различных местах. Найти солдата Звонкова в огромном бурлящем котле войны — нелегкое дело.

— Ты, слышишь меня, Наташа? — окликнул ее раненый.

— Слышу, дядечка, слышу.

Раненый прикрыл своей тяжелой рукой ее маленькую ладошку, все еще лежащую на его лице.

— Я говорю, добьем Гитлера, и заберу я тебя к себе, на Ставрополье. Хорошо у нас, девочка! По весне село наше, как розовым снегом, вишневым и яблоневым цветом засыпано.

Артиллерист умолк и чуть слышно всхрапнул.

Девочка старалась не шевелиться, чтобы не разбудить его. Ей тоже захотелось спать.

Наташа откинула голову на спинку кровати и задремала.

Ее разбудил тяжелый металлический грохот. Ей показалось, что в коридоре кто-то громыхает железным ведром. На кроватях заворочались раненые.

— Кто там хулиганит? — сказал молодой боец, которому накануне сделали операцию. — Только-только боль отпустила, заснул чуток, а тут этот грохот.

— Да, точно баба-яга в ступе громыхает! — отозвался раненный в руку сапер и, отбросив одеяло, стал одной рукой натягивать на ногу сапог.

Дверь медленно растворилась, и на пороге появился темный квадратный силуэт, еле освещаемый фонарем из коридора.

— Кто здесь?! — выкрикнула Наташа и, подбежав к столу, прибавила света в лампе.

В дверях неподвижно стоял, скрестив руки на груди, закованный в латы рыцарь, в шлеме, похожем на перевернутое ведро.

Свет лампы, отражаясь на его темных доспехах, высветил изображенный на металлическом нагруднике мальтийский крест и когтистую птичью лапу.

Рыцарь шевельнулся, медленно поднял железную руку и сжал ее в кулак.

— Это что еще за чучело? — удивленно выкрикнул обувавшийся боец. — Вот тебе, скотина!

Пущенный сильной рукой, тяжелый кирзовый сапог просвистел в воздухе и ударился о шлем. Рыцарь качнулся, опустил руку и, повернувшись, вышел из палаты, громыхая железными сапогами и доспехами.

Наташа очень испугалась, ноги у нее стали совсем непослушными. Но тут у девочки мелькнула мысль, что она, только она в этой палате — здоровый человек и поэтому обязана защитить раненых во что бы то ни стало!

Схватив со стола лампу, Наташа бросилась к двери.

Рыцарь торопливо шагал по полутемному коридору, стуча железом сапог и доспехов. Вслед за ним раскрывались двери палат и выскакивали раненые бойцы.

Какой-то боец с перебинтованной ногой, опираясь на костыль, попытался ухватить рыцаря за плечо. Тот обернулся и тяжелым ударом железного кулака сбил раненого на пол.

— Держи пугало, держи! — яростно выкрикнул повар Дмитрий Иванович и босиком помчался за рыцарем, воинственно размахивая увесистой чумичкой.

— Дэржи фашиста! — подхватил Искендеров.

Он выскочил из комнаты, размахивая большим кухонным топором-секачом, и тоже устремился за рыцарем.

Железное чудище оглянулось, дернулось и какими-то странными, нелепыми прыжками пустилось наутек.

— Дэржи его! — кричал Искендеров.

Рыцарь затопал по лестнице, ведущей на третий этаж.

И вдруг металлический грохот сразу умолк.

— Разулся, дьявол! — крикнул повар. — Берем его живьем, Асад!

Вместе они достигли площадки, где начинался второй пролет лестницы. Сверху бежал часовой-автоматчик.

— Что там у вас происходит? — выкрикнул он.

Дмитрий Иванович остановился и, тяжело дыша, спросил:

— Где он?

— Кто? — не понял автоматчик.

— Как — кто? Ну, рыцарь, конечно!

— Ры-царь? — удивленно переспросил часовой. — Никакого рыцаря я не видел. Грохотало у вас на этаже здорово — я и побежал посмотреть, что случилось…

Снизу по лестнице, запыхавшись, бежал военврач Никита Семенович — в белом халате поверх белья, в туфлях-шлепанцах и с пистолетом в руке. За ним следовала толпа выздоравливающих.

— Это вы безобразничаете, сержант? — обратился военврач к повару. — Разбудили всех раненых, нарушаете порядок.

— Очень даже обидно, когда ни за что ни про что… Я, можно оказать, рискуя жизнью, бросился ловить этого железного пугала, а мне вроде, как дело пришивают, — и Дмитрий Иванович, сопровождаемый Асадом Искендеровым, с обиженным видом прошел через толпу раненых.

Утром и раненые, и бойцы-разведчики, и работники госпиталя обсуждали ночное происшествие.

— Нет, этот самый фашист, который рыцарское обмундирование напялил, или шнапсу наглотался, или ума лишился! — доказывал раненый, бросивший в ночного гостя сапог. — Какой может быть смысл в этом ночном грохоте?

— Не скажи, — возражал раненный в грудь артиллерист. — Это, если хочешь, вроде психической атаки… Запугать нас думают.

— Как же! Запугают! Не на таких напали! — ответило ему несколько голосов.

Почти всеми ночное событие воспринималось, как веселое происшествие, разогнавшее скуку госпитальной жизни.

Но только очень немногие знали, что в ту же ночь произошли события, не столь безвредные.

Солдат, охранявший в склепе снаряды PC, доложил подполковнику, что на рассвете бесшумно распахнулась дверь смежного маленького склепа и на пороге появился живой “покойник” в белом саване, с завешанным белым покрывалом лицом. Убедившись, что часовой не спит, “покойник” сделал шаг вперед, взметнул вверх руки и не то застонал, не то завыл. Однако, когда часовой взвел затвор автомата, “покойник” с завидной живостью выскочил в дверь и захлопнул ее. Стрелять часовой не решился, так как пуля рикошетом могла угодить в ящики с PC.

Подполковник Смирнов вызвал старшину Ничипуренко и приказал запереть двери в малый склеп, а на охрану снарядов выставлять самых опытных и ловких разведчиков.

— Разрешите, товарищ подполковник, ночью мне самому охранять боеприпасы! — попросил Ничипуренко. — Очень хочется на этого самого покойничка поглядеть.

— Хорошо, Петр Захарович, — подполковник усмехнулся. — Только постарайся взять его живьем. Не пристукни на месте!

— Не сомневайтесь, товарищ подполковник, — пробасил Ничипуренко. — Я его вполсилы стукну!