Половина собаки

Погода стояла жаркая, и перед многими собаками находились мисочки с водой, а перед некоторыми — даже с молоком. Мы хотя и принесли Леди бутерброды из буфета, но поить ее лимонадом из бутылки было невозможно. Поэтому отцу пришлось поехать в центр покупать миску, чтобы напоить Леди, а я остался с нею. Пытался дать ей лимонада, наливая его себе в ладошку, но из этого ничего не вышло, только руки сделались липкими. Люди все шли и шли мимо нас, иногда что-то объявляли по радио — там были такие громкоговорители, — но отец все не возвращался. Леди сидела, свесив язык. Наконец почти одновременно приехали отец и Каупо, и когда Леди напилась всласть, Каупо посоветовал мне в свою очередь пойти прогуляться. До тех пор я еще никогда не бывал один в городе, всегда или с отцом, или с матерью, или со всем нашим классом, и мне жутко захотелось одному прогуляться по увеселительному парку — ведь он был совсем неподалеку, по пути на выставку мы проезжали мимо. Каупо дал мне два билета на автобус, отец не возражал, только велел, чтобы через час-полтора я вернулся.

Быть одному в «Луна-парке» это совсем не то, что с матерью. Мать наверняка бы не выдержала «Пещеру ужасов» три раза подряд, а я на третий раз уже сумел даже ухватиться за рукав одного привидения. На качелях провел два «сеанса» и дважды проехался на лебедях, затем дважды побывал в такой штуковине, от которой возникает «морская болезнь», четыре раза стрелял из ружья и ни разу не попал. Затем я решил попытать счастья в кегли и собрал урожай призов: чешскую жевательную резинку, серебряную пуговицу и зеленую расческу. Полтора часа пролетело, как полторы минуты, а на электромобильчиках поездить я еще не успел. Ну потом я поездил на них, правда, только два сеанса, и прошло уже два часа, да и деньги кончились. И когда я вернулся обратно на собачью выставку, Леди уже не было возле того столбика, к которому она была привязана. Отец, миска для воды и Каупо тоже исчезли. Меня буквально охватила паника: что же я буду делать в городе один-одинешенек, у меня ведь и денег нет, и идти некуда… Но тут из громкоговорителя раздалось: «Приглашаем легавых на награждение. Владельцы легавых собак, просим явиться на награждение!» Переходя на бег, я поспешил в сторону палаток. И вишь ты, там, в огороженном веревками кругу, стояли сеттеры со своими владельцами, а мужчина в зеленой шляпе объявлял в микрофон: «Барс, ирландский сеттер. Родители — Реди и Том. Экстерьер: отлично. Золотая медаль. Владелец — Томберг, Таллинн». Хозяйка рыжего вислоухого сеттера гордо промаршировала со своим «золотым» псом к судейскому столу. Человек в шляпе взял следующий диплом и начал читать: «Лади… Извините, Лэди. Английский сеттер. Родители — Фанси и Билл. Экстерьер: отлично. Поскольку собака не участвовала в отборочных испытаниях, она получает серебряный жетон. Владелец — Проман, Таллинн».

И он — Проман, Таллинн — уже в круге с нашей Леди на поводке. Потом я увидел отца, он стоял снаружи круга за веревкой и курил. Какой-то удушающий комок заткнул мне горло. Я пробрался поближе к столу судей и тихонько свистнул: «Фю-ють! Леди, ко мне!» Испуганная, дрожащая Леди моментально повернулась, увидела меня, вырвалась из рук Каупо и стремглав бросилась из круга. Народ разразился смехом. Это было почти столь же эффектное выступление, как мое сольное пение с Мёку на торжественном вечере в школе, но теперь мне было наплевать на смех публики. Леди положила лапы мне на грудь, лизала мое лицо и усердно махала хвостом. «Круг почета! Круг почета!» — протестовал судья. Я слышал, как Каупо объяснял ему: «Позволяю иногда деревенскому мальчишке выгуливать собаку, и она к нему привыкла…»

Затем подошел ко мне, держа диплом в одной руке и две кожаные коробочки в другой:

— Что за цирк ты тут устроил?! Отдай поводок!

— Не отдам! Сам делай свой круг почета, если хочешь! — крикнул я, чуть не плача.

— Отдай поводок Каупо, пожалуйста! — услышал я за спиной голос отца, и это «пожалуйста» звучало, как «Приказываю! Требую!»

Я выпустил поводок и повернулся к кругу спиной. Теперь отец стоял передо мной — рассерженный, бледный. Я не слышал, что он сказал, и не видел, упиралась ли Леди или пошла спокойно с Каупо совершать свой круг почета.

Вернувшись, Каупо любезно подал мне поводок Леди, говоря:

— Ну теперь мы с твоим папой побалуемся пивком!

Но отец сам взял поводок и сказал:

— Поздравляю! Но знаешь, время уже позднее. Тийна начнет беспокоиться… Нам ведь еще до дому добираться, это далеко.

Посмеиваясь, Каупо похлопал отца по плечу:

— Честно говоря, поздравлять нам надо друг друга. Ведь половина этих собачьих почестей твоя. Но знаешь, смешно было бы регистрировать владельцами собаки двух мужчин, верно? И знаешь, собаке из Таллинна легче дают награду — своя рубашка ближе к телу, а?

Каупо посмотрел на кожаные коробочки, как бы сравнивая их между собой, затем протянул одну мне.

— Ну, Олав-парнишка, помиримся, а? Видишь, это тебе.

«Брать или не брать? — думал я. — Наверное, там серебряная медаль… Но после такой подлянки как же мне брать у этого человека еще подарок?» Все же я не выдержал и взял коробочку. Но открывать ее не стал, нарочно. Дома, когда Каупо не будет видеть…

— В котором часу идет к вам последний автобус? — спросил Каупо сочувственно. — Может, пойдем пока ко мне, маленько обмоем?

Тут уж отец не выдержал. Конечно, он полагал, как и я, что Каупо отвезет нас домой на своей машине.

— У тебя что… машина сломалась? — спросил отец, сделав паузу.

— Видишь ли, я побаиваюсь… От меня маленько попахивает… Ну, пришлось с одним клиентом принять коньячку, вот я и оставил машину на приколе. Инспекторов сейчас вокруг полно, как собак нерезаных.

— Ах так, — сказал отец, закуривая сигарету.

— Ты не думай, будто городская жизнь такая простая, как может показаться со стороны. А уж у человека с моей профессией — особенно. Думаешь, просто быть снабженцем? Думаешь, снабженец, значит, жулик? О-о нет! С каждым на всякий случай будь любезен, с каждым посиди в баре, побеседуй… Сплошное лавирование и маневрирование. Жизнь — трудная штука! Но надо уметь жить!

— Мы постараемся успеть на восьмичасовой автобус, — сухо сказал отец.

Возле развалин монастыря Каупо остановил такси, уговорил водителя взять нас в машину с Леди, хотя у нее и не было намордника, и отвезти нас на вокзал. Но на автовокзале Каупо даже не соизволил выйти из такси, чтобы попрощаться, а этак небрежно крикнул нам вслед:

— Счастливого пути! Привет супруге!

— Пошел бы ты!.. — процедил сквозь зубы отец. И это был первый и единственный раз, когда я услышал, чтобы он бранился, хотя и очень тихо.

Но наши злоключения в тот день на этом не кончились. Нас не пустили в автобус, потому что у Леди не было этого окаянного намордника. После бесполезных споров и упрашиваний мы поплелись пешком в другой конец города — похоже было, будто мы приехали в Таллинн, чтобы выгулять собаку! Голосовали, голосовали, пока наконец нас не взяли в грузовик с крытым верхом, который вез весело поющих солдат куда-то в их подшефный колхоз. В том месте, где от шоссе отходила дорога на Майметса, отец постучал по стене кабины, машина остановилась, отец спрыгнул из кузова на землю, и при этом с его костюма взметнулось облачко пыли, осевшей на нем за дорогу. Я подал Леди ему на руки. Если бы не коробочка с медалью, день можно было бы считать потерянным почти напрасно…

Когда мы, двое хмурых мужчин и радовавшаяся возвращению домой собака, были уже возле самой двери, коробочка с медалью у меня в кармане вдруг странно застрекотала. В первый миг с испуга я выхватил ее из кармана и бросил на пол коридора. Но тут же поднял. В коробочке был… будильник. И он не сломался от удара об пол.