Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Эмиль из Лённеберги и др.

— Повезло, что я захватил в Хультсфред и шапейку, и ружейку, — сказал Эмиль, когда полицейские увели Воробья в кутузку.

— Да, да, ты замечательный мальчуган, — сказала бородатая дама. — Можешь смотреть на мою бороду сколько хочешь совсем бесплатно.

Но Эмиль устал. Ему не хотелось смотреть ни на какую бороду. Ему даже не хотелось вволю повеселиться, и вообще ничего не хотелось. Только бы поспать. Потому что над Хультсфредской равниной уже спустился вечер. Подумать только, прошел целый долгий день, а Эмиль так и не нашел Альфреда!

Папа и мама Эмиля, да и Лина, тоже устали. Они без конца искали Эмиля, Лина же не переставая искала Альфреда, и больше искать у них не было сил.

— Ой, мои ноги! — простонала мама Эмиля, а папа угрюмо покачал головой.

— Веселенький праздник, нечего сказать, — проворчал он. — Поехали домой в Каттхульт, больше нам здесь делать нечего.

И они потащились к лесной опушке, чтобы запрячь коня и тронуться в путь. И тут они увидели, что к дереву рядом с Маркусом привязана и Юллан и что они вместе жуют сено.

Мама зарыдала.

— Где мой маленький Эмиль? — причитала она.

Лина, дернув головой, в сердцах сказала:

— Вечно он со своими проделками, этот мальчишка! Вот уж настоящий сорвиголова!

И тут вдруг папа, мама и Лина услыхали, что кто-то несется к ним во всю прыть. Это был вконец запыхавшийся Альфред.

— Где Эмиль? — спросил он. — Я искал его целый день.

— А мне-то что до него, — зло сказала Лина и уселась в повозку, чтобы ехать домой.

Подумать только! Она тут же наткнулась на Эмиля!

В повозке оставалось еще немного сена, и на этом-то сене и спал Эмиль. Понятно, он проснулся, когда Лина взгромоздилась на него. И сразу же разглядел того, кто прибежал сюда запыхавшись и стоял рядом с ним.

Эмиль обхватил шею Альфреда, одетого в синий солдатский мундир.

— Это ты, Альфред?! — спросил он.

И тут же снова заснул.

Потом хуторяне поехали домой в Каттхульт. Маркус тянул повозку, а привязанная к повозке Юллан трусила сзади. Время от времени Эмиль просыпался и видел темный лес и светлое летнее небо; он чувствовал свежесть ночи, вдыхал запах сена и лошадей, слышал, как стучат их копыта и поскрипывают колеса повозки. Но все-таки большую часть пути он спал, и ему снилось, что Альфред скоро вернется домой, в Каттхульт, к нему — Эмилю. Альфред непременно должен вернуться.

Это было восьмого июля, когда Эмиль повеселился от души на празднике в Хультсфреде. Угадай, кто еще искал Эмиля в тот день. Спроси Крёсу-Майю. Нет, лучше не надо, а то она очень расстроится и на руках у нее выступят красные пятнышки, которые очень чешутся и потом долго-долго не сходят.

Теперь ты слышал, что натворил Эмиль и седьмого марта, и двадцать второго мая, и десятого июня, и восьмого июля, но в календаре найдется еще сколько угодно свободных дней для того, кто хочет проказничать. А Эмиль хотел. Он проказничал почти каждый день, весь год напролет, и в особенности девятнадцатого августа, одиннадцатого октября и третьего ноября. Ха-ха-ха! Я просто умираю от смеха, как вспомню, что он натворил третьего ноября! Но я обещала маме Эмиля никому никогда про это не рассказывать! Хотя именно в тот день лённебержцы пустили по всей округе подписной лист. Жалея своих соседей Свенссонов из Каттхульта, тех самых, у которых не ребенок, а настоящий сорвиголова, они сложились по пятьдесят эре каждый, завязали собранные деньги в узелок и пришли к маме Эмиля.

— Хватит этих денег, чтобы отправить Эмиля в Америку? — спросили они.

Нечего сказать, здорово придумали! Отправить Эмиля в Америку!.. Еще неизвестно, кто тогда достался бы им в председатели муниципалитета! Ну, когда настал бы срок. К счастью, мама Эмиля не согласилась на это дурацкое предложение. В сердцах она швырнула узелок с такой силой, что деньги разлетелись по всей Лённеберге.

— Эмиль — чудесный малыш, — сказала мама, — и мы любим его таким, какой он есть!

Хотя мама и защищала всегда своего Эмиля, сама она немного беспокоилась за него. Мамы всегда беспокоятся, когда люди приходят жаловаться на их детей. И вот как-то вечером, когда Эмиль лежал в кровати со своей «шапейкой» и своей «ружейкой», она подошла и села рядом.

— Эмиль, — сказала она, — ты скоро подрастешь и пойдешь в школу. Как же ты будешь вести себя в школе, раз ты такой сорванец и проказам твоим нет конца?

Эмиль лежал в постели — ну просто ангелочек: светлый, кудрявый, голубоглазый.

— Халли-дайен, халли-далли-да, — запел он, так как и слушать не желал такую болтовню.

— Эмиль, — строго повторила мама, — как ты будешь вести себя в школе?

— Хорошо, — пообещал Эмиль. — Может, я перестану проказничать… когда пойду в школу.

Мама Эмиля вздохнула.

— Ну что же, будем надеяться, — сказала она и пошла к двери.

Тогда Эмиль, приподняв голову и улыбнувшись, лукаво добавил:

— Но я не ручаюсь…

Новые проделки Эмиля из Лённеберги

(пер. со швед. Л. Брауде и Е. Паклиной)

Неужто ты никогда не слыхал об Эмиле из Лённеберги? Ну, о том самом Эмиле, что жил на хуторе Каттхульт близ Лённеберги, в провинции Смоланд? Вот как, не слыхал? Удивительное дело! Поверь мне, во всей Лённеберге не найдется ни одного человека, который не знал бы ужасного маленького сорванца из Каттхульта, этого самого Эмиля. Проделок за ним водилось больше, чем дней в году; однажды он так напугал лённебержцев, что они решили отправить его в Америку. Да, да, в самом деле, я не вру! Лённебержцы завязали собранные деньги в узелок, пришли к маме Эмиля и спросили:

— Хватит этих денег, чтобы отправить Эмиля в Америку?

Они думали, что стоит избавиться от Эмиля, как в Лённеберге станет много спокойнее, и они были правы. Но мама Эмиля страшно рассердилась и в сердцах швырнула деньги с такой силой, что они разлетелись по всей Лённеберге.

— Наш Эмиль — чудесный малыш, — сказала она, — и мы любим его таким, какой он есть.

А Лина, хуторская служанка, испуганно добавила:

— Надо ведь хоть капельку подумать и об американцах. Они-то нам ничего плохого не сделали, за что же мы им спихнем Эмиля?

Мама пристально посмотрела на Лину, и та сообразила, что сказала глупость. Ей захотелось исправить оплошность, и она промямлила:

— Видишь ли, хозяйка, в газете «Виммербю» писали, что у них в Америке было жуткое землетрясение… Не слишком ли много — такая напасть, да еще и Эмиль в придачу…

— Замолчи, Лина. Это не твоего ума дело, — сказала мама. — Иди на скотный двор, тебе пора доить коров.

Схватив подойник, Лина побежала на скотный двор и принялась доить коров… Когда она хоть чуточку злилась, работа у нее спорилась. На этот раз Лина доила еще быстрее, чем обычно, и брызги летели во все стороны. При этом она все время бормотала себе под нос:

— Должна же быть на свете хоть какая ни на есть справедливость! Нельзя же, чтобы все беды сыпались на головы американцев. Но я бы с ними поменялась. Может, написать им: «Вот вам Эмиль, подавайте сюда землетрясение!..»

По правде говоря, Лина просто хвасталась! Где уж ей было писать в Америку! В Смоланде и то не разобрали бы ее каракулей, не то что в Америке. Нет, уж если кто мог бы написать туда, так это мама Эмиля. Вот уж кто был мастер писать! Она писала обо всех проделках сына в синюю тетрадь, которую хранила в комоде.

— Пустое дело, — говорил папа, — писать обо всех шалостях этого мальчишки. Никаких карандашей не напасешься. Ты об этом подумала?

Мама Эмиля пропускала его слова мимо ушей. Она добросовестно вела учет проделкам Эмиля. Когда мальчик подрастет, пусть узнает, что вытворял в детстве. Да, тогда он поймет, почему поседела его мать, и, может, будет больше любить ее: ведь волосы Альмы побелели только из-за него.

Но ты, пожалуйста, не думай, что Эмиль был злой, вовсе нет. Он был добрый. Его мама была права, когда говорила, что вообще-то он чудесный малыш. Да он и в самом деле был похож на ангелочка со своими светлыми кудрявыми волосами и кроткими голубыми глазенками. Конечно, Эмиль был добрый, и его мама совершенно правильно записала двадцать седьмого июля в синей тетради: