Тачанка с юга

Разбудил меня громкий смех. Горела электрическая лампочка. Посреди комнаты с большим чайником в руках стоял Борода.

— Чудак ты, палка-махалка! Чего же не зажег свет? Он распахнул дверку письменного стола, достал хлеб, сало, несколько кусочков сахару, две кружки и, отодвинув в сторону стопку книг, разложил на листе оберточной бумаги это великолепное угощение.

Пока он по-хозяйски хлопотал, я просмотрел книги. Кроме знакомых мне учебников — алгебры, геометрии и географии, здесь были «Государство и революция» В. И. Ленина, «Россия в цифрах» Рубакина, «Западня» Эмиля Золя на французском языке и пухлый, зачитанный томик рассказов Конан Дойля. Я бегло полистал его, а Борода, как бы оправдываясь, объяснил:

— Вот, понимаешь, взял почитать. Думал, найду что-нибудь полезное для работы. Пишет занятно, но нам неподходяще: Шерлок, да и доктор, конечно, люди храбрые, а учиться у них нечему. Разве только наблюдательности.

Я не был согласен с ним, но промолчал.

За чаем Борода расспросил, что я делаю в свободное время, а когда узнал, что я оставил школу, вдруг накинулся на меня:

— Работы впереди — ой, ой сколько! Успеешь еще поработать! Да и работать грамотному интереснее. Эх, мне бы годика два-три поучиться! Понимаешь, палка-махалка, нет времени газеты читать! Вон сколько их набралось! — Он кивнул в угол комнаты, заваленной пачками газет. — А все бандиты треклятые.

Обычно Борода рассказывал о себе скупо, но в тот вечер много поведал о своей жизни.

Родился он на Дону, в казачьей станице. Его родители были не казаки, а «иногородние» — так называли в станицах приезжих и ремесленников. Мать его умерла рано. Отец, слесарь-механик, круглый год ездил по хуторам и станицам, чинил двигатели, ружья и швейные машинки. Когда Кирилл подрос, отец стал брать его с собой «на выучку»… В одной из станиц разъяренный бык насмерть забодал отца. Похоронив его, Кирилл продал скудное имущество — лошаденку, слесарный инструмент — и подался к морю, о котором был много наслышан. Все лето он батрачил с рыбацкой ватагой на Азовском море, а осенью попал в Одессу. Там устроился юнгой на грузовое судно, которое плавало на линии Одесса — Пирей — Марсель.

«Это был поганенький самотоп, — рассказывал Борода, — больше чинился, чем ходил. Случалось нам в Марселе простаивать месяцами. Вот там-то, палка-махалка, я и выучился читать и говорить по-французски».

В начале 1914 года Кирилл Митрофанович был мобилизован и направлен на Балтийский флот.

С Яном Вольдемаровичем Борода познакомился, еще когда служил на минном тральщике в Кронштадте. Лембер, рабочий-электрик, в то время был партийным агитатором на морском заводе. Еще до революции он рекомендовал Бороду в партию. В октябре 1917 года по призыву Ленина Борода с отрядом матросов прибыл в Петроград для охраны Смольного. Выполняя приказ Свердлова, занял помещение Петроградского телеграфного агентства, потом штурмовал Зимний дворец. А вскоре после Октябрьской революции, в декабре, Кирилла Митрофановича направили во Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию.

— Я, палка-махалка, когда пришел на работу в Чека, там всего народу человек тридцать — сорок было, а врагов в Петрограде — тысячи, — не без гордости сказал матрос. — В Питере я снова встретился с Лембером. Он уже работал в Чека. — Глаза Бороды заблестели. — Ты знаешь, какой он человек? Всего о нем не расскажешь! Скажу откровенно: такого еще не встречал! Бесстрашный, честный, дни и ночи работает. О себе и не думает. А в свободные минуты книгу пишет. Да, да, книгу! Уже написал во-от столько! — Борода показал на добрую четверть выше стола. — О чем пишет? Никому не говорит, никто не знает. Может, о том, как мы сейчас живем, а может, о том, как будем жить. Ты ведь слыхал, как он рассказывает о будущем? Я так прямо и вижу, как все сбудется. Да, за это можно идти на риск, на смерть. — Он прошелся по комнате. — Заболтался я, а о главном чуть не забыл. Приглядывались мы с Яном Вольдемаровичем к тебе, и появилась у нас такая думка. Хотим приспособить тебя на работу в Чека. Как ты на это смотришь?

У меня даже мурашки по спине забегали, и, очевидно, я сильно покраснел. Борода спросил:

— Чего краснеешь? Не хочешь или испугался?

— Нет, нет! — пробормотал я, еще не придя в себя от неожиданности. — Я, конечно, согласен, если, если… смогу.

— Смогу, не смогу — это, палка-махалка, разговор не комсомольский. Захочешь — сможешь! Парень ты грамотный, смелый, а что будет не под силу, помогут товарищи. Будешь работать со мной — в обиду не дам. А что знаю — тому научу! — И, не дав мне опомниться от удивления, стал рассказывать: — Сегодня Ян Вольдемарович утвердил план одной операции и разрешил взять тебя в помощники. Если ты, конечно, палка-махалка, не возражаешь и… не будешь краснеть. — Он подошел ко мне. — Ну, так как? По рукам?

— Согласен! — взволнованно сказал я и протянул ему свою руку, решив, как бы крепко он ни пожал ее, не подавать виду и не морщиться. Но Борода очень осторожно, даже нежно пожал мою руку.

— Все, что от меня услышишь или от чекистов, никто не должен знать, кроме тебя. Да и вообще: чем меньше будешь болтать, а больше слушать, — только на пользу. — Это были первые азы чекистской грамоты, которой начал обучать меня Борода. — Ты слыхал о банде Полковника, или Меченого?

Я кивнул головой. Еще зимой я наслушался от Катри всяких небылиц об этой банде и о том, что у Меченого всегда наготове несколько тысяч казаков с пушками и пулеметами, и что он ждет лета, чтобы начать наступление и перебить на Украине всех большевиков.

Борода рассказал, что главарь банды, по фамилии Аркадьев, полковник царской армии, служил у Деникина, но не успел удрать.

Немногочисленную, хорошо вооруженную банду Аркадьева неоднократно настигали красноармейские и чоновские части, но она, не принимая боя, рассеивалась, а через некоторое время появлялась в другом уезде.

— Так вот, палка-махалка, попробуем-ка мы с тобой взять этого Полковника живьем. Что смотришь? Неожиданностям сегодня не было конца.

— Вы, наверно, шутите?… Как же… вы… да я, да еще живьем… Что же, он так просто сдастся?

— Какие шутки! — воскликнул матрос. — Я тебе дело говорю! Слушай!

Оказывается, в ту ночь, когда Севка вызвался быть проводником, чекисты застали в квартире номер семь подозрительных людей. Один сразу сдался, а второй стал отстреливаться и был убит. Это были офицеры-курьеры Врангеля, посланные к Аркадьеву. Везли они важные документы и распоряжение доставить Полковника в Мариуполь для организации восстаний в наших армейских тылах.

— Ясно теперь, палка-махалка? — подмигнул Борода. Мне еще ничего не было ясно, но я кивнул, а Борода продолжал: — Попробуем сами доставить Полковника, только не в Мариуполь, там он ни к чему, а к нам в Чека. Я буду за того сдавшегося офицера, а ты за хлопчика при моих конях.

— А второй офицер?

— Правильный вопрос, палка-махалка! Так его же застрелили, а я, слава богу, уцелел. Понял? — Борода принял мое молчание за согласие и добавил: — Если понятно и не дрейфишь, с завтрашнего дня начинается подготовка. Тебе нужно научиться запрягать, распрягать и править парой коней. Стрелять из пистолета ты должен так, чтобы все сто в яблочко.

— Как так сто? — удивленно спросил я. — Вы же сказали стрелять из пистолета, а они, самое большее, десятизарядные.

— Ты чего ухмыляешься? Думаешь, что я в оружии меньше твоего разбираюсь? Сто — это сто процентов. Соображать надо! А когда все усвоишь, поедем за Полковником.

«Ничего себе, — подумал я, — поедем за Полковником! Как будто это так просто». Наверно, у меня было очень удивленное лицо, и Борода тотчас заметил:

— В нашем деле никогда не удивляйся, даже если происходит удивительное. Нам, брат, предстоит сыграть трудный спектакль, и не для дураков! Репетировать не придется, нужно хорошенько подготовиться. А скажи, палка-махалка, как у тебя дело с иностранными языками? По-немецки говоришь?

— Нет! Мы в гимназии язык врагов не изучали!