По затерянным следам

Им удалось приподнять камень, оказавшийся толстой плитой. Еще шире открылась черная пасть подземелья.

— Поднимай! Сильнее! — кряхтел Федя, что есть мочи упираясь в землю ногами и поднимая конец палки, которая так выгнулась, что вот-вот могла сломаться. Андрейка, сопя, касаясь своим плечом плеча товарища, прижимал палку почти до земли: каменная плита подымалась всё выше и выше.

— Стоп!.. — выдохнул он всей грудью. — Подпирай, подпирай. Та-ак!..

Федя выполнил требование Андрейки и устало опустил руки. Плита была небольшой, около метра по диаметру; может быть, она бы и не была такой тяжелой, но вокруг успели прорости какие-то корни, они, видимо, и удерживали ее. Теперь бахрома белых корешков безжизненно свисала по краям плиты, которая стояла наклонно — ее прочно удерживала Федина палка.

Открылся неширокий, круглый, словно люк в самолете, ход куда-то под землю, под лесной безымянный пригорок, протянувшийся к самой реке.

Тяжело дыша, товарищи заглянули в подземный провал: глубоко ли? Но там было темно, и они ничего не увидели.

Седых вопросительно взглянул на покрасневшее потное лицо товарища: «Полезем?». Тот молча, взглядом ответил: «Да!».

Андрейка Седых хотел этого и не хотел. Он предпочитал отложить разведку подземелья до утра. Теперь уж как никак почти вечер, пройдет еще час, самое большее два — и в лесу станет совсем темно. «Утро же вечера мудренее», — как часто говорит дед Сила. И, действительно, кто знает, как долго придется разведывать внезапно открытый подземный ход. Если дело затянется, наступит ночь, как потом возвращаться домой? Ведь дано слово — прийти засветло. Лучше бы начать разведку завтра: Но Федя ни на что не обращал внимания. Скоро ночь? Подумаешь! Что они не знают дороги в Веселый Подол? Завяжи Феде глаза, он всё равно дойдет. На все доводы Седых он отвечал:

— Мы только взглянем — и назад… Только взглянем, ну, хоть бы одним глазом.

Федя не мог представить себе, как он будет ожидать утра, ничего не зная о подземельи. Если бы впереди был день, тогда можно было бы чем-нибудь заняться, а ночью лежи и думай. Он ни за что не заснет и не успокоится. И, кроме того, кто знает, как всё обернется дома? Если домашние что-либо заметят, всё может случиться. Будут удерживать, расспрашивать, что да как. Если же он расскажет, что собирается в лес на разведку, будет еще хуже: его просто не пустят.

Федя торопил Андрейку, уговаривал, просил, и тот, наконец, сдался.

— Только посмотрим, — сказал Седых. Впрочем слова эти больше были сказаны для очистки собственной совести, чем для Феди Боярченко.

— Ладно. — Федя готов был на всё.

— Пройдем и сразу назад… А завтра вернемся и всё рассмотрим, как следует.

Только с таким условием Седых согласился немедленно спуститься в подземелье. Он считал, что открытие от них не уйдет и хотел тщательно подготовиться к осмотру подземного хода. Он намеревался взять с собой компас, хороший кусок веревки, на всякий случай лопату и главное — предупредить деда Силу. Пусть не волнуется. Андрейка очень жалел своего деда и не мог допустить, чтобы он из-за него беспокоился. Мать тоже должна знать, где он будет.

Так считал Седых, и, может быть, он бы так и поступил, хотя, конечно, и ему не терпелось скорее узнать, что собой представляет открывшийся подземный ход. Но когда Федя, не желая даже оглядеться как следует, заторопился, Андрейка осек его:

— Успеешь. Давай сначала осмотримся…

В этот момент в кустах, близко подступавших к пещере, что-то зашелестело. Товарищи подозрительно взглянули на зашатавшиеся ветви шиповника, на облетевшие несколько листочков, плавно опустившихся на влажную землю, но, ничего не обнаружив, успокоились. Ясно: это был ветер.

Здесь кто-то есть

— Надо подтянуться.

— Что подтягивать?

— Ранец у тебя раскрылся. Вывалится что-нибудь.

Федя досадливо отмахнулся, однако снял с плеча ранец и затянул его на все пряжки.

— Всё теперь?

— Так… А рубашка?

— Ох, и нудный же ты. — Вспылил Федя, но рубашку застегнул тоже на все до единой пуговицы. Он знал: с Андрейкой лучше не спорить, он свое докажет.

Седых осмотрел сначала себя, потом товарища. По выражению его добродушного, открытого лица видно было: он доволен.

— Теперь всё… Начнем.

В лесу становилось пасмурнее, а здесь, в пещере, закрытой густыми ветвями шиповника, и совсем потемнело. Но мальчики, несмотря на сгустившийся сумрак, всё видели довольно отчетливо: и каменную плиту, стоявшую над ходом в подземелье, и едва шевелящиеся темные ветви деревьев, со всех сторон обступивших поляну.

— Не спеши, — предупредил товарища Андрейка. — Ты держи палку, а я по ней спускаться буду.

— Есть держать.

Боярченко зацепил согнутый конец палки за край хода и изо всех сил придавил его к земле. Тогда Андрейка опустил ноги внутрь хода и начал осторожно сползать по спущенной туда палке. Федя еле удерживал ее.

Медленно и осторожно Седых скользил по палке всё ниже и ниже. Вот он под землей уже, а дна ямы еще нет. Ползти вниз или возвращаться? Эх, была не была — Андрейка распрямил ноги и сразу же ощутил под собой землю. Он достал из кармана фонарик, нажал на пластинку, динамик заработал, и лампочка вспыхнула слабым желтоватым светом.

— Можно мне? — спросил Федя.

— Давай… Только осторожнее, не толкни подпоры.

Федя спустился аккуратно, не задев ни подпоры, ни плиты.

Мальчики постояли несколько минут в нерешительности: что делать? Старались привыкнуть к необычной обстановке, к глухому сумраку, наполнявшему подземелье, к его прохладе и таинственной тишине.

Осветив фонарями подземелье, они увидели, что прямо от хода в разные стороны идут три галереи. Одна из них показалась выше и шире, по ней, очевидно, и можно бы пройтись для начала, посмотреть, что она собой представляет. Таинственность привлекала и вместе с тем настораживала. Мальчики молчали, не зная, на что решиться.

— Пошли, — сказал, наконец, Андрейка и первым шагнул по галерее.

Острые влажные камешки мешали идти. Мальчики скользили по ним, ежеминутно спотыкались, но вскоре привыкли и ступали более уверенно.

Андрейка шел, не оглядываясь, зато Федя время от времени посматривал назад: не далеко ли они ушли от входа? Во мраке подземелья вход некоторое время выделялся тусклым пятном, потом исчез. К этому времени они завернули в какую-то новую боковую галерею, и в ней стало совершенно темно.

Мальчики внимательно разглядывали стены и потолок галереи. Луч фонаря выхватывал из темноты то кусок известняка, то слой красной глины, то белые чахлые грибы, густо поросшие на влажных стенах, и еще какие-то тоненькие, вроде водорослей, неизвестные им растения. «Тут бы знания по ботанике пригодились», — невольно подумал Андрейка, и пожалел, что не хотел посещать кружок юннатов, учил только то, что задавала Мария Петровна на дом. «Зачем мне цветики-семицветики?». Теперь бы дополнительные знания очень пригодились.

Когда сворачивали в боковую галерею, Андрейка задержался: ему почудилось, что позади них, в глубине хода, что-то упало и послышался крик.

— Ты ничего не слышал? — спросил Седых.

— Нет. А ты?

— Мне, наверно, показалось.

Боярченко в самом деле ничего не слышал. Его интересовало только то, что он видел, ко всему остальному в настоящую минуту он был глухим.

Андрейка пошел дальше, но неясная тревога его уже не оставляла. Может быть, повернуть обратно? Так сразу? Нет, надо пройти дальше хотя бы метров сто, тогда можно и вернуться.

Им попадались какие-то ответвления от боковой галереи, они бегло осматривали их и шли дальше.

Вдруг Андрейка остановился.

— Гляди, спуск…

Луч фонаря осветил полого уходящую куда-то вглубь невысокую, в рост человека, галерею. Мальчикам почудилось: галерея эта ведет в самую середину земли — от такого предположения сделалось не по себе. Было так темно, как бывает в глубоком наглухо закрытом погребе, тянуло застоявшейся сыростью. С потолка, словно длинные тонкие руки неведомых существ, свисали, касаясь лица, скрученные упругие холодные корни.