Томек в стране фараонов

Схватка с разбойником

Вот так, против своей воли, я понемногу становился человеком пустыни, осваивал обычаи туарегов, стал закрывать лицо повязкой, она хорошо защищала от жары и пыли. Мы добрались, как я догадался, до окрестностей оазиса Селима, где-то на уровне между второй и третьей катарактой Нила. Проводник все чаще втягивал в себя воздух, а Угзан твердил, что чует запах воды. Даже животные задвигались быстрее. Я заметил, что туареги стали как-то осторожнее себя вести. Высылали кого-нибудь вперед на разведку, носили наготове оружие, чаще расставляли ночной дозор.

Стояло типичное пустынное утро. Над нашими головами пролетела стая каких-то птиц. Они, как голуби, промелькнули коричнево-черно-желтым оперением хвоста, а меня охватила тоска. Вспомнились мне варшавские голуби, голубятни, мои товарищи по школе. Птицы пролетели в сторону Нила, а я удивлялся, что никто в них не выстрелил. Их вкусное мясо очень бы разнообразило наше однообразное финико-молочное питание.

То, что произошло вслед за этим, заняло меньше времени, чем длится мой рассказ. Не взошло еще солнце, а уже все было кончено. Караван туарегов практически перестал существовать…

На высоком бархане впереди нас показался человек на одетом в красное одеяние дромадере. Как потом оказалось, это была женщина. Я услышал ее ужасный, вибрирующий многократно повторенный крик:

— Лилли-лилли-лу!

Не успел я еще как следует оглядеться, как впереди возникли тучи пыли, поднятые несущимися верхом воинами. Их дикий напор и скорость были страшны. Они что-то кричали. Сначала я думал, что это боевой клич, но затем с изумлением понял, что они издевательски нас приветствуют, визгливо вереща:

— Салам алейкум, — что ведь означает «мир вам». Речь могла идти только о мире в смерти.

Долго размышлять мне об этом не пришлось, потому что я подвергся нападению. Из тучи пыли показался всадник на могучем жеребце. Он мчался прямо на меня. Каким чудом я уклонился от копья, которое он с огромной силой метнул в меня! Видимо, я чисто инстинктивно отреагировал на движение его руки. Копье врезалось в песок сразу за мной. Я ухватился за него, чтобы хоть как-то вооружиться, и уголком глаза заметил, что противник метнул в меня еще одно копье. И от него я сумел уклониться. Вырванным из земли копьем я заслонился от удара палашом, он был нанесен с такой силой, что у меня онемели руки. Что было дальше? Не помню, как следует, не знаю… Очевидно, меняя спасло только хорошее физическое состояние, тот суровый образ жизни, который веду уже давно…

Но давайте я вас немного рассмешу. Я совершил какой-то чудной прыжок и в голове у меня застряла только одна деталь. Этакий проблеск, оставшийся в памяти. На какую-то долю секунды я увидел стремя. Что тут такого странного? В стремени находилась не вся стопа, а лишь один большой палец ноги всадника. Я вижу, это вам кое-что напоминает. А мне смешно, что я запомнил такую мелочь.

Каким образом я захватил противника в прыжке, неведомо. Во всяком случае, мы оба оказались на песке. Он свалился на спину, я, к счастью, на него. Я схватил его за горло, мой противник явно ослабел, и победа была близка, когда я внезапно почувствовал боль в виске и потерял сознание.

Через некоторое время я поднял голову и решил, что я в раю. Пустыня исчезла. Слышался шум реки, а в тех местах это мог быть только Нил. Вдоль берега простирались тучные поля и рощи. Оросительные устройства несли на поля живительную влагу. Над зелеными островами кричали птицы. Они стаями подлетали к реке, пикировали и ныряли. Бодро бегали по воде гонимые ветром фелюги. На берегу паслись лошади и верблюды.

Где-то я читал или слышал, что если встречаешь вместе всадников на конях и верблюдах, значит ты находишься неподалеку от среднего течения Нила, пятой катаракты и Бербера. Так оно и было!

С восторгом смотрел я на этот рай, но восторг мой длился недолго. Я почувствовал резкую боль, а когда решил выяснить, где у меня вскочила шишка, оказалось, что мои руки связаны. Вокруг меня сидели какие-то черные люди… Кто они были? Оказалось, что это суданское племя Аш Ша’икийя — разбойники пустыни.

В общем я был военнопленным, добычей, схваченной при нападении на караван туарегов. Что с ними сталось, куда девался друг мой Угзан, я не знаю… Новым своим хозяевам я попытался объяснить, что я довольно важная особа. Они меня прекрасно понимали, кое-кто из них неплохо говорил по-английски. Но не очень-то верили они моим словам. Наутро меня повезли вглубь Нубийской пустыни.

Предложение

Меня не очень заметно, но постоянно стерегли. Что старались сделать со мной ша’икийцы? Они сказали, что проверят — говорю ли я правду? Особо они мне не доверяли. Если я говорил правду, то мог свидетельствовать об их варварском нападении на туарегов. Если же лгал, то был просто человеком, сражавшимся с ними.

В ожидании очередного поворота своей судьбы я наблюдал их повседневную жизнь, делал записи. Дети собирали по пустыне всякий хворост, резали его, перемешивали с навозом и сушили на солнце. Это было топливо. Подростки чесали шерсть, смешивали ее с пальмовыми волокнами, шили одежду. Женщины производили разные молочные продукты, между прочим весьма вкусный сыр.

Как-то вечером, то ли перед праздником, то ли перед соревнованиями, объединенными с базарным днем, отовсюду стали съезжаться гости. У меня была надежда, что мне удастся с ними перемешаться и сбежать. Но ничего из этого не вышло. Почему? Сейчас расскажу.

Я вышел на пригорок, с которого открывался вид на окрестности. Стояла предвечерняя тишина. Вдруг из-за куста выскочил заяц. Его вспугнул шакал и бросился за ним в погоню, но быстро отказался от своего намерения. Неожиданно вдали показалось облако пыли, из него выскочили два всадника.

«Какие-то опоздавшие гости», — подумал я. Они постепенно приближались ко мне. Я наблюдал за ними, когда около меня началась какая-то возня. Всполошенный шакалом заяц-русак, описав круг, осторожно возвращался к своей норе. Только того и ждал затаившийся враг. Несколько быстрых прыжков, и свершилась еще одна драма пустыни.

А между тем всадники уже значительно приблизились. Один из них заметил меня и показал другому, после чего они начали взбираться на пригорок. Я стоял с открытой головой, ожидая их приближения. Лица их были прикрыты повязками, но глаза обоих показались мне знакомыми. Когда они рассмотрели меня поближе, то переглянулись.

— Здравствуйте, — сказал я по-английски и тут же добавил: «Салам алейкум».

Они не ответили, наоборот, повернули верблюдов и стремглав помчались вниз. Удивленный, я двинулся за ними следом.

В селении царил переполох. Оказалось, прибыл «человек с севера», считавшийся здесь важной персоной. Ночью я не мог заснуть, все вспоминал, откуда мне знакомы глаза тех людей, и не мог вспомнить.

Утром ко мне приставили охрану. Не отходя ни на шаг, за мной следовали два молодых вооруженных человека.

Не знаю, слышали ли вы, как в здешних местах говорят об осле, что у него «полдень сидит в горле». Он ревет ровно в двенадцать! А поскольку двенадцать часов — время полуденной молитвы у мусульман, осла называют «господином муэдзином». В тот день сразу после молитвы начались развлечения. Площадь в центре селения окружили люди. Появились музыканты с дудками и барабанами. В середину выехали празднично одетые всадники. Общий говор на время умолк, когда на площади появились старейшины и самые почетные гости. Среди них я увидел двух прекрасно известных мне людей: первым был Гарри — виртуоз по части корбача, насчет второго я сперва сомневался, соединил его глаза с лицом, которое так врезалось мне в память там, в пустыне. Это был человек, именовавший себя «властителем Долины». Здесь его звали «человеком с севера». Он приблизился ко мне, посмотрел сверху вниз.

Я медленно поднял голову, улыбнулся и сказал:

— Мы, кажется, уже встречались. И на этот раз тоже в последний раз?