Дети синего фламинго

ошел.

В это время Дуг сказал:

— Нам нельзя спускаться отсюда что с Птицей, что без Птицы. Слуги Ящера, наверно, следят за всей округой. Нам вообще нельзя показываться в здешних местах.

Тун спросил неторопливо:

— А куда деваться-то?

— Только в Синюю Долину...

Все непонятно замолчали.

Потом Галь тонко и жалобно крикнул:

— Сумасшедший ты! Хочешь сгинуть со света?

— Как же теперь? Пусть из-за меня все сгинут? — тихо спросил Дуг. Он еще что-то сказал, но его заглушили сердитыми возгласами. Все на него накинулись. За что? Я ничего не понимал.

Подошла Соти и негромко сказала:

— Ну чего раскричались? Не шумите. Где Лук?

Она вывела Лука из толпы, усадила на лафет и стала разматывать на его ноге грязную повязку. В левой руке Соти держала блестящий пузырек.

— Что это у тебя? — спросил Галь.

— Лекарство. Малыш принес...

Принес все-таки! Значит, схватили Юльку, когда он уже побывал у старухи. И он прятал у себя пузырек — не разбил, не потерял, сберег...

Мы обступили Лука. После взрыва мы совсем забыли о его ране, а теперь забеспокоились.

Ранка подсохла, но щиколотка распухла. Дуг покачал головой. Соти сказала:

— Ничего. Теперь скоро пройдет.

Она развернула свежий бинт, смочила его лекарством.

— Отойдите-ка, свет загородили...

Но мы не загораживали свет. Просто зашло солнце, и быстро темнело.

Тун принес фонарь.

Потом от этого фонаря мы зажгли небольшой костер. Все, молчаливые и невеселые, сели у огня. Меня грызла тревога за Юльку, и я пошел в казарму. Но Юлька сам вышел навстречу.

Даже в сумерках было видно, какой он осунувшийся и несчастный. Просто убитый.

— Пойдем, Юлька, к огню, — осторожно сказал я и взял его за ладонь. Но он освободил руку и качнул головой.

— Ну чего ты... Пойдем, — повторил я и от жалости к нему чуть не заревел.

Юлька опять мотнул головой и сел в чахлую траву у подножия башни. Я неловко взял его за плечо. Оно было холодное, как у неживого.

— Продрогнешь весь... — пробормотал я.

— Нет, — прошептал Юлька и шевельнул плечом.

Подошел Галь. Укрыл Юльку своей изодранной курткой, а меня отвел в сторону. И сказал мне ласково и твердо:

— Пускай посидит один, если хочет. Ему сейчас плохо.

Я послушался. Мы с Галем сели у огня в кругу ребят. Но я не мог не думать о Юльке. Я просто чувствовал спиной, как он в темноте, в двадцати шагах от меня, сидит, скорчившись, и тихо глотает слезы. Глотает свое горе, свою вину, свой стыд...

У костра все молчали. Всех придавила беда, и к тому же устали за день. И все будто договорились: не спорить сегодня, не ломать головы и не решать никаких вопросов. В конце концов пока нам ничего не угрожало. Мы в западне, но и враги сюда не доберутся. Рыбы и хлеба на пару дней хватит. А дальше будет видно...

Все молчали и смотрели на пламя. Лук сидел, прижавшись к Соти, нога уже не болела, опухоль спадала прямо на глазах. И свежий бинт ярко светился от огня. У Дуга золотились веснушки.

Я вспомнил недавний разговор и спросил Галя:

—