Пурга над «Карточным домиком»

— Немедленно положи назад. И не смей ничего брать без разрешения.

— А ефли я уже укусил?

— Все равно.

Киля перестал жевать, покосился на них, потом сунул руку в карман и прошамкал что-то такое, из чего можно было понять, что он не просто берет, а заплатит деньги, у него есть «вубль» — вот, пожалуйста.

— Все равно, это нехорошо, — не совсем уверенно сказала Стеша. — Некрасиво.

Киля немного подумал — хорошо или нет? — потом решительно положил рубль на — полочку, запустил руку в холодильник и извлек еще один бутерброд.

— А правда, ребята, — протянул Лавруша. — От холода спаслись, не погибать же теперь от голода. У меня, например, тоже есть полтинник.

— Быка жареного — не знаю, а овечку бы я сейчас съел, — подтвердил Димон.

Они умоляюще посмотрели на Стешу.

Некоторое время она крепилась, но тут коварный Киля будто случайно распахнул — нет, не дверцу, а настоящие ворота огромного холодильника. Этого они не могли выдержать.

Чего там только не было!

Целые подносы с пирожными, блюда студня, украшенные нарезанными цветами из морковки, жареные котлеты, сыр, банки компота, горшочки со сметаной, золотистые копчушки, гирлянды сарделек, бутылки лимонада — и все это сверкало, манило переливалось. Ну у кого хватило бы сил стерпеть такое? Во всяком случае, не у тех, кто завтракал в девять, а на обед съел кусок булки с семечками.

Десять минут спустя они уже пировали вовсю.

В дальнем углу Лавруша обнаружил ящик на колесиках и в нем термосы с горячим и сладким чаем. Какое это было блаженство! — сидеть, поскидав куртки и полушубки, за кухонным столом, чувствовать, как теплота разливается внутри широкой волной, как начинают зудеть под притоком вернувшейся крови окоченевшие пальцы на руках и ногах, как расслабляются одеревеневшие мышцы. Деньги, какие у кого нашлись, лежали тут же рядом, — если кто войдет, пусть у него и мысли не мелькнет, что они какие-нибудь нахалы-налетчики.

— Нет, вы только представьте себе, что бы с нами было, если б не Киля! — разглагольствовал Димон, подливая себе чаю из термоса. — Разве кто-нибудь из нас сумел бы так вовремя подвернуть ногу? Да никогда. Мы бы тихо-мирно доплелись до своих Зипунов, и что? Стеша бы сейчас с выражением читала в клубе «Выхожу один я на дорогу», я бы по дружбе подсказывал ей пропущенные слова, а бабка Агафья опять рыдала на строчке «но не тем холодным сном могилы» (нет, нет, Стеша, драться нечестно!). Лавруша кормил бы своего хомяка и мечтал бы, мечтал…

— О чем?

— Ну, не знаю. О слоненке. Об удавчике. О домашнем зверинце. Я хочу сказать, что все было бы, как в прошлом году и в позапрошлом…

— Разве в прошлом плохо было?

— Подожди. Представьте теперь, что тот же Киля, усаженный на рюкзак и едущий по снежной пустыне, не глядит зорко по сторонам, а только плачет, стонет и охает. Что получится? Мы проходим мимо волшебной колеи и пропадаем в дикой чаще. Мы не попадаем в этот волшебный дворец.

— Что в нем волшебного?

— Все! Все, начиная от скатерти-самобранки…

— Холодильника-самобранца.

— …кончая тем, что тепло. Как в Крыму. Но знаешь ли ты, великий ломатель ног и открыватель путей, что на твоем месте я бы не торопился радоваться. Я бы не сидел с набитым ртом, не сиял глазами и носом, а вспомнил кое-какие сказочные истории, читанные в детстве.

— Мальчик-с-пальчик?

— Или Баба-Яга. А еще лучше — Аленький цветочек. Помнишь, что там бывает обычно, когда заблудившийся путник набредет в лесу на сказочный замок, на такой вот санаторий на курьих ножках? Да-да, обычно появляется чудовище.

— Рр-ы-ы! Ррр-ры! — Лавруша состроил такую страшную гримасу, что Киля даже взвизгнул — то ли от страха, то ли от восторга.

— И добро, если над ним нужно только поплакать, — продолжал Димон. — Стеша с этим справится, их в театральном кружке специально обучают лить слезы по заказу. А если это чудовище…

— Ну, хватит, — сказала Стеша. — Тебе обязательно нужно меня обидеть.

— Чудовище или нет, а хорошо бы все-таки найти хозяина. Или хозяев, — поправился Лавруша.

— Успеется. Мы же убегать не собираемся. Я, по крайней мере, с места не двинусь.

— Не убегать, а попросить, чтобы они позвонили нашим в Зипуны. У них здесь должен быть телефон или что-нибудь.

— Ой! Мои, наверно, с ума сходят.

— И мои.

— А мы сидим тут, пируем, как в ресторане.

— Я сейчас, — сказал Киля и захромал к раздаточному окну. Туловище его исчезло в полутемной щели, мелькнули ботинки, едва не сбив стопку тарелок. Через минуту он уже звякал то ли ключом, то ли задвижкой и открывал им дверь с другой стороны.

— Прошу!

Лицо его, несмотря на запугивания Димона, по-прежнему сияло.

Ребята встали из-за стола и один за другим пошли к дверям. Перед тем как перешагнуть порог, каждый задерживался на секунду — поправить волосы, вытереть губы, застегнуться. Кухня уже казалась им своей, домашней, само же кафе — полутемное и пустое — немножко пугало.

— Ого, вот это елочка!

— Не хуже, чем у нас в интернате.

— И картинки по стенам.

— Сатира и юмор.

— Смотри, какой старикан.

— Умора!

— А посредине-то круг, как стеклянный.

— Неужели для танцев?

— А то нет!

Они переговаривались почему-то шепотом и осторожно пересекали полутемный зал. Свет сюда падал только сзади, из кухни, и еще впереди светилась вертикальная полоска. Они дошли до нее, Димон подергал рукоятку и не сразу понял, что эта дверь не на петлях, а на роликах — откатывается. Лавруша толкнул ее вбок, дверь неслышно отъехала, и они так и застыли на пороге, прижавшись друг к другу и невольно отшатнувшись от того, что увидели.

В ярко освещенном вестибюле, на полу, почти у их ног ничком лежал человек в белом халате.

Немного подальше, привалившись спиной к стене, — глаза широко открыты, остановившийся взгляд, — еще один.

Наверх шла лестница, и на верхней площадке, свесив руку в щель между прутьями перил, — третий.

5

То, что карта была цветная, особенно бросалось в глаза рядом с белым экраном, висевшим тут же на стене. Коричневые многоугольника города, синяя полоса реки и над ней — восходящими клубами зеленые пятна — лес. Паутина проселочных дорог редела к краям, но и там даже маленькие деревеньки, мостки через ручей или островки на реке были вырисованы очень тщательно, некоторые названия подчеркнуты красной чертой.

Такая же красная пунктирная черта шла от города в правый верхний угол.

Дымящаяся сигарета, зажатая в цепких пальцах, описав дугу вдоль этой черты, застыла на секунду в воздухе, затем вернулась в светлую гущу бороды и усов. Человек затянулся и продолжал с середины фразы:

— …обычная трасса нашего вертолета. При спокойной погоде долетаем за тридцать—сорок минут. Можно было бы, конечно, и по прямой, но выигрыш времени пустяковый, а с наземными ориентирами гораздо хуже. Да и опуститься негде в случае чего — сплошной лес и сопки.

Бородач изобразил ладонью в воздухе, какие они неровные, эти сопки.

Его собеседник кивнул и что-то записал в блокнот. На нем была милицейская форма с новенькими погонами — капитан.

— Ну, а если буран? Снегопад? Такое, наверное, уже бывало раньше? И не раз.

— Тогда — вездеход. Он идет, конечно, не так быстро, но часа за три доползает. Груза поднимает столько же и вообще надежнее, но мы пользуемся им только в крайнем случае. Ближе чем на полкилометра к «Карточному домику» подъезжать ему запрещено. Так что приходится все перегружать в обычные сани и дальше тащить так — когда лошадью, когда вручную. Удовольствие, сами понимаете, маленькое.

— Да, кстати, я с самого начала хотел спросить: почему так далеко от города и от шоссе? И почему нельзя близко подъезжать? И откуда такое название: «Карточный домик»?